Скачать:PDFTXT
Сочинения в четырех томах. Том четвертый. Статьи и заметки о мастерстве

ей грудь

И встать ее заставлю!

Ожгла свинцом колдунья грудь,

Ожгла девице щеки,

Но не встревожила ничуть

Покой ее глубокий.

Вот братья дуб в лесу густом

Сестре на гроб срубили

И гроб дубовый серебром

Тяжелым обложили.

А сестры старшие скорей

Берутся за иголку

И саван шьют сестре своей,

Рубашку шьют из шелку…

_______

— Спасибо, верный сокол мой,

Мой вестник быстрокрылый.

Вернулся рано ты домой.

Ну, что принес от милой?

— Принес я прядь ее кудрей,

Кольцо и обещанье

Прибыть к четвертой из церквей

Шотландских на свиданье.

— Скорее, паж, коня седлай,

Дай меч мой и кольчугу.

С тобой мы едем в дальний край

Встречать мою подругу!

_______

Родные тело в храм внесли

И гулко отзвонили,

К другому храму подошли

И мессу отслужили.

Вот в третьем храме беднякам

Раздали подаянье.

Потом пошли в четвертый храм,

Где милый ждал свиданья.

— Эй, расступитесь, дайте путь,

Вы, родичи и слуги.

В последний раз хочу взглянуть,

В лицо моей подруги!

Но лишь упала пелена

С лица невесты милой,

Она воспрянула от сна

И с ним заговорила:

— О, дай мне хлеба поскорей,

О, дай вина немного.

Ведь для тебя я столько дней

В гробу постилась строго.

Эй, братья! Вам домой пора.

Погромче в рог трубите.

Как обманула вас сестра,

Вы дома расскажите.

Скажите всем, что не лежу

Я здесь на ложе вечном,

А в церковь светлую вхожу

В наряде подвенечном,

Что ждал в Шотландии меня

Не черный мрак могилы,

А ждал на паперти меня

Избранник сердца милый!

Томас Рифмач[11]

Над быстрой речкой верный Том

Прилег с дороги отдохнуть.

Глядит: красавица верхом

К воде по склону держит путь.

Зеленый шелк — ее наряд,

А сверху плащ красней огня,

И колокольчики звенят

На прядках гривы у коня.

Ее чудесной красотой,

Как солнцем, Том был ослеплен.

Хвала Марии Пресвятой! —

Склоняясь ниц, воскликнул он.

— Твои хвалы мне не нужны,

Меня Марией не зовут.

Я — королева той страны,

Где эльфы вольные живут.

Побудь часок со мной вдвоем,

Да не робей, вставай с колен,

Но не целуй меня, мой Том,

Иль попадешь надолго в плен.

— Ну, будь что будет! — он сказал.

Я не боюсь твоих угроз! —

И верный Том поцеловал

Ее в уста краснее роз.

— Ты позабыл про мой запрет.

За это — к худу иль к добру —

Тебя, мой рыцарь, нá семь лет

К себе на службу я беру!

На снежно-белого коня

Она взошла. За нею — Том.

И вот, уздечкою звеня,

Пустились в путь они вдвоем.

Они неслись во весь опор.

Казалось, конь летит стрелой.

Пред ними был пустой простор,

А за плечами — край жилой.

— На миг, мой Том, с коня сойди

И головой ко мне склонись.

Есть три дороги впереди.

Ты их запомнить поклянись.

Вот этот путь, что вверх идет,

Тернист и тесен, прям и крут.

К добру и правде он ведет,

По нем немногие идут.

Другая — горная — тропа

Полна соблазнов и услад.

По ней всегда идет толпа,

Но этот путьдорога в ад.

Бежит, петляя, меж болот

Дорожка третья, как змея,

Она в Эльфландию ведет,

Где скоро будем ты да я.

Что б ни увидел ты вокруг,

Молчать ты должен, как немой,

А проболтаешься, мой друг,

Так не воротишься домой!

Через потоки в темноте

Несется конь то вплавь, то вброд.

Ни звезд, ни солнца в высоте,

И только слышен рокот вод.

Несется конь в кромешной мгле,

Густая кровь коню по грудь.

Вся кровь, что льется на земле,

В тот мрачный край находит путь.

Но вот пред ними сад встает.

И фея, ветку наклонив,

Сказала: — Съешь румяный плод

И будешь ты всегда правдив!

— Благодарю, — ответил Том,—

Мне ни к чему подарок ваш:

С таким правдивым языком

У нас не купишь — не продашь.

Не скажешь правды напрямик

Ни женщине, ни королю…

— Попридержи, мой Том, язык

И делай то, что я велю!

_______

В зеленый шелк обут был Том,

В зеленый бархат был одет.

И про него в краю родном

Никто не знал семь долгих лет.

Из поэмы «Калевала»

Рождение кáнтеле (Из руны 44)

Старый, вещий Вейнемейнен,

Проходя опушкой леса,

Услыхал: береза плачет,

Дерево роняет слезы.

Он подходит к свилеватой,

Тихо плачущей березе

И такую речь заводит,

Говорит слова такие:

— Что ты, дерево, тоскуешь?

Что ты плачешь, белый пояс?

На войну тебя не гонят,

Воевать не заставляют.

Тихо молвила береза:

— Людям может показаться,

Будто я смеюсь на солнце,

Будто весело живу я.

Мне же, слабой, не до смеха.

Веселюсь порой от скуки,

Глупая, от горя плачу.

Как не плакать мне, бессильной,

Не томиться, бесталанной!

Кто удачею богаче,

Тот надеется на лето,

Красное, большое лето.

Я же, бедная, тревожусь,

Чтоб кору с меня не сняли,

Не срубили тонких веток.

Краткою весной к березам

Резвые приходят дети,

Режут нас пятью ножами,

Добывая сок прозрачный.

Летом пастухи-злодеи

Белый пояс мой сдирают,

Чтоб сплести кошель и ковшик

И для ягод кузовочек.

Подо мной, березой белой,

Под листвой моей кудрявой,

Девушки в кружок садятся,

Игры девичьи заводят

И зеленый веник вяжут

Из моих душистых веток.

А порою ствол березы

Подсекают для пожоги,

Разрубают на поленья.

Трижды этим жарким летом

Подо мною дровосеки

Топоры свои точили,

Чтобы стройную березу

Подрубить под самый корень.

Вот что лето мне приносит,

Таковы его подарки.

А зима не лучше лета,

Снег и стужа — не милее.

Грусть меня зимой сжимает.

Я сгибаюсь от заботы,

И лицо мое бледнеет.

Злую боль несет мне ветер,

Иней — горькую обиду.

Буря с плеч срывает шубу,

Стужаплатье золотое.

И тогда я, молодая,

Сиротливая береза,

Остаюсь под ветром голой,

Неодетой, неприкрытой.

Дрожью я дрожу от вьюги.

Слезы стынут на морозе.

И промолвил Вейнемейнен:

— Перестань грустить, береза,

Полно плакать, белый пояс!

Скоро ты дождешься доли,

Лучшей доли, жизни новой.

Ты от счастья плакать будешь

И смеяться от веселья!

С этим словом Вейнемейнен

Взял плакучую березу.

Целый день ее строгал он,

Долгий день над ней работал.

Кáнтеле построил за день,

Сделал гусли из березы

На мысу среди тумана,

На пустынном побережье.

И промолвил Вейнемейнен:

— Сделан короб деревянный,

Вечной радости жилище.

Славный коробвесь в прожилках,

Весь в разводах и узорах.

Где же я колки достану,

Где достану я гвоздочки?

Дерево росло на воле —

Дуб высокий на поляне.

Ветви дружные вздымались.

Желуди на каждой ветке

В золотых росли колечках,

И на каждом из колечек —

Голосистая кукушка.

Чуть кукушка закукует,

В пять ладов несутся звуки, —

Золото из клюва каплет,

Серебро из клюва льется.

Вот для кантеле гвоздочки!

Вот колки для звонких гусель!

Есть гвоздочки золотые

И колки для звонких гусель.

Но теперь нужны и струны.

Целых пять достать их надо,

А без струн играть не будешь.

Старый, вещий Вейнемейнен,

Он искать пустился струны,

Струны тонкие для гусель.

И дорогою в долине

Молодую видит деву.

Девушка не плачет горько

И не слишком веселится.

Просто — песню напевает,

Чтоб скорее минул вечер

И пришел ее любимый.

Старый, вещий Вейнемейнен

Сапоги свои снимает

И, подкравшись к юной деве,

Говорит слова такие:

Пять волос твоих, девица,

Дай для кантеле на струны,

Добрым людям на утеху!

И без ропота девица

Пять волос дала тончайших,

Пять иль шесть нежнейших прядей

Вейнемейнену на струны,

Добрым людям на утеху.

Вот и кончена работа, —

Вышло кантеле на славу.

Вещий, старый Вейнемейнен

Сел на плоский серый камень,

На гранитную ступеньку.

Взял он гусли осторожно,

В руки взял земную радость,

Выгибом поставил кверху,

А основой — на колени.

И настраивает струны,

Согласует их звучанье.

Наконец, настроив струны,

Короб кантеле кладет он

Поперек своих коленей,

Нáискось слегка поставив.

Опускает он на струны

Ногти рук своих проворных.

Пять его искусных пальцев

По струнам перебегают,

Перепархивают ловко.

Так играет Вейнемейнен,

Отогнув большие пальцы,

Струны чуть перебирая.

И откликнулась береза,

Дерево заговорило

Всей листвой своей зеленой,

Всеми гибкими ветвями,

Звонким голосом кукушки,

Нежным волосом девичьим.

Заиграл он побыстрее —

Громче струны зазвучали.

А кругом трясутся горы,

Валуны, катясь, грохочут,

В море падают утесы,

Мелкая скрежещет галька.

Пляшут сосны на вершинах,

Пни обрубленные скачут.

Дéвы Калевы и жены,

В хижинах шитье оставив,

Как река с горы, бежали,

Как поток весенний, мчались.

Шли, танцуя, молодицы,

Шли степенные старухи —

Вейнемейнена послушать,

Похвалить его искусство,

Рокот струн звонкоголосых.

Из мужчин, кто был поближе, —

Шапку снял и слушал тихо.

Женщины стояли молча,

Подперев руками щеки.

Девушки роняли слезы,

Головы склонили парни

И внимали вечным рунам,

Пенью нежному березы.

Все уста одно шептали,

Языки одно твердили:

Никогда никто не слышал

Музыки такой приятной

С той поры, как светит солнце,

Золотится в небе месяц!

Далеко, за шесть селений,

Пенье кантеле звучало.

И селенья опустели.

Все, что было там живого,

Побежало слушать гусли,

Струн приятное звучанье.

Слушали не только люди, —

Звери дикие лесные

На своих когтях сидели,

Пенью кантеле внимая,

Удивляясь нежным звукам.

Опустились с неба птицы

И расселись на деревьях.

Разные морские рыбы

К берегам подплыли близко.

И бесчисленные черзи

Из земли ползли наружу,

Чтобы слушать, изгибаясь,

Гусель нежное звучанье,

Радость струн звонкоголосых.

Тут уж старый Вейнемейнен

Показал себя на славу.

Он сыграл им хорошенько,

Очень чисто и красиво.

День играл, другой и третий.

Все в один присест играл он,

Обуви не сняв ни разу,

Пояса не распуская.

Он играл в своем жилище,

Между стен своих сосновых,

И гудела крыша дома,

Сотрясались половицы,

Окна весело смеялись,

Потолки и двери пели,

Каменная печь плясала,

Притолочный столб качался.

Поднял гусли Вейнемейнен

И пошел зеленым лесом,

А потом сосновым бором.

Ели низко наклонялись,

Сосны головы сгибали.

Шишки с них валились градом,

Сыпались дождем иголки.

А пошел он через рощи,

По лесным побрел полянам, —

Рощи радовались гуслям,

И поляны веселились.

А цветы медовой пылью

Усыпали путь-дорогу.

Золотая дева

Безутешный Ильмаринен

Горько плачет вечерами.

По ночам не спит, а плачет,

Белым днем не ест, а плачет.

Жалуется ранним утром,

На закате причитает.

Нет его супруги юной,

Спит красивая в могиле.

Позабыл он свой тяжелый

Молот с медной рукоятью.

Кузница его умолкла

Не на день — на целый месяц.

Вот идет второй и третий,

Настает четвертый месяц.

Встал могучий Ильмаринен,

Золота достал из моря,

Серебра — со дна морского,

Съездил в лес тридцатикратно,

Множество свалил деревьев

И пожег стволы на угли.

Славный мастер Ильмаринен

Золото бросает в пламя,

На огне расплавил слиток

Серебра величиною

С зимовалого зайчонка

Иль осеннего барашка.

Рукавиц не надевая,

Не прикрыв от жара плечи,

Он в огне мешает угли,

Раздувает мех могучий,

Чтобы сделать золотую

И серебряную деву.

Дунул раз, качнул еще раз,

А на третий наклонился

Посмотреть на дно горнила,

Чтó из пламени выходит,

Чтó таится в огневище.

Из огня овца выходит,

Выбегает из горнила.

Треть руна ее из меди,

Треть из серебра литого,

Треть, как солнце, золотая.

Все любуются овечкой.

Недоволен Ильмаринен.

Он сказал такое слово:

— Волку надобна овечка,

Ильмаринену — подруга,

Златокудрая, как солнце,

Среброликая, как месяц.

Он овцу бросает в пламя,

Золота кладет в придачу,

Серебра кладет вдобавок,

В пламени мешает уголь,

Раздувает мех могучий,

Чтобы сделать золотую

И серебряную деву.

Дунул раз, качнул еще раз,

А на третий наклонился

Посмотреть на дно горнила,

Чтó из пламени выходит,

Чтó таится в огневище.

Конь из пламени выходит,

Выбегает жеребенок.

Блещет грива золотая,

Серебром сверкает шея,

А копыта — красной медью.

Хвалят люди жеребенка.

Недоволен Ильмаринен.

Он сказал такое слово:

— Волку нужен жеребенок.

Ильмаринену — подруга,

Златокудрая, как солнце,

Среброликая, как месяц.

Он коня в огонь бросает,

Золота кладет в придачу,

Серебра кладет вдобавок,

В пламени мешает уголь,

Мех кузнечный раздувает,

Чтобы сделать золотую

И серебряную деву.

Дунул раз, качнул еще раз,

А на третий наклонился

Посмотреть на дно горнила, —

Чтó из пламени выходит,

Чтó таится в огневище.

Из огня выходит дева,

Среброликая, как месяц,

С волосами золотыми,

Заплетенными в косички,

И с красивым, стройным станом.

Задрожал народ от страха,

Но не дрогнул Ильмаринен.

Он берется за работу,

Он кует свое изделье.

Ночь кует без передышки,

День кует без остановки.

Ноги девушке он сделал,

Сделал ноги, сделал руки,

Но ходить не могут ноги,

Обнимать не могут руки.

Сделал уши Ильмаринен,

Но не могут слышать уши.

Сделал он уста на славу,

Чудные уста и очи,

Но уста молчат, не дышат,

Но в глазах не видно ласки.

И промолвил Ильмаринен:

— Славная была бы дева,

Если бы заговорила,

Кабы дать ей ум и голос!

Он понес свою невесту

На пуховые подушки,

Под шелковые покровы,

Под цветной широкий полог.

Славный мастер Ильмаринен

Натопил пожарче баню,

Вовремя запасся мылом

И водой наполнил кадки

Да связал зеленый веник,

Чтобы пуночка купалась,

Подорожничек помылся,

Смыл серебряную накипь,

Накипь золота и меди.

Сам он выкупался тоже,

Всласть попарился, помылся

И улегся с девой рядом

На пуховые подушки,

Под цветной широкий полог.

В этот вечер Ильмаринен

Приготовил одеяла,

Две иль три медвежьих шкуры,

Шесть платков из мягкой шерсти,

Чтобы спать с женою рядом,

С золотой своей супругой.

У него был этой ночью

Бок один теплей другого.

Бок, укрытый одеялом,

И платками шерстяными,

И густым медвежьим мехом,

Хорошо нагрелся за ночь.

Но зато другой, который

Прикасался к золотому

И серебряному телу, —

Белым инеем покрылся,

Толстой коркой ледяною,

Стал холодным, точно камень.

И промолвил Ильмаринен:

— Не

Скачать:PDFTXT

ей грудь И встать ее заставлю! Ожгла свинцом колдунья грудь, Ожгла девице щеки, Но не встревожила ничуть Покой ее глубокий. Вот братья дуб в лесу густом Сестре на гроб срубили