я совершил не два,

А целых двадцать клятвопреступлений.

Я клялся в доброте твоей не раз,

В твоей любви и верности глубокой.

Я ослеплял зрачки пристрастных глаз,

Дабы не видеть твоего порока.

Я клялся: ты правдива и чиста, —

И черной ложью осквернил уста.

153

Бог Купидон дремал в тиши лесной,

А нимфа юная у Купидона

Взяла горящий факел смоляной

И опустила в ручеек студеный.

Огонь погас, а в ручейке вода

Нагрелась, забурлила, закипела.

И вот больные сходятся туда

Лечить купаньем немощное тело.

А между тем любви лукавый бог

Добыл огонь из глаз моей подруги

И сердце мне для опыта поджег.

О, как с тех пор томят меня недуги!

Но исцелить их может не ручей,

А тот же яд — огонь ее очей.

154

Божок любви под деревом прилег,

Швырнув на землю факел свой горящий.

Увидев, что уснул коварный бог,

Решились нимфы выбежать из чащи.

Одна из них приблизилась к огню,

Который девам бед наделал много,

И в воду окунула головню,

Обезоружив дремлющего бога.

Вода потока стала горячей.

Она лечила многие недуги.

И я ходил купаться в тот ручей,

Чтоб излечиться от любви к подруге.

Любовь нагрела воду, — но вода

Любви не охлаждала никогда.

Конь (из поэмы «Венера и Адонис»)

Прислушайся, — из ближнего леска

Испанская кобыла молодая,

Почуяв жеребца издалека,

Его зовет, тревожно ожидая.

И, с привязи сорвавшись, наконец,

К ней скачет, шею выгнув, жеребец.

Он величаво мчится, он летит,

Как в приступе безудержного гнева,

И гулко под ударами копыт

Гудит земли разбуженное чрево.

Грызет железо он своих удил,

Тем овладев, чему подвластен был.

Он поднял уши. Нисходя к хребту,

Вздымается дорожка гривы черной,

Ноздрями воздух пьет он на лету.

Пар из ноздрей выходит, как из горна.

Недаром око темное коня

Сверкает ярким отблеском огня.

То рысью он идет, шаги считая,

Спокойно горд и скромно величав,

То скоком скачет, над землей взлетая,

Плывет, по ветру тело распластав,

Чтоб гневной красотой своей и силой

Похвастаться перед подругой милой.

Ему и дела нет до ездока,

Кричащего вослед: «Постой! Куда ты?»

Забыл он шпоры, жгущие бока,

Забыл о сбруе, яркой и богатой,

Он слышит только собственную кровь,

Он видит пред собой свою любовь.

Как если бы, искусству дав свободу,

Писал коня художник на холсте,

Стремясь живую превзойти природу

И в живости самой, и в красоте, —

Так этот конь превосходил любого

Осанкой, статью, красотой суровой.

Крутая холка, ясный, полный глаз,

Сухие ноги, круглые копыта,

Густые щетки, кожа, как атлас,

А ноздри ветру широко открыты.

Грудь широка, а голова мала, —

Таким его природа создала.

Ничто косого не избегнет взора,

Касанье перышка его вспугнет.

Приказывая ветру быть опорой,

Пускается он в бег или в полет.

Сквозь волосы хвоста его и гривы

Поет и свищет ветер шаловливый.

Он выражает радость в звонком ржанье,

Отзывный голос подает она.

Но — женщина — в ответ на обожанье

Она лукавит, гордости полна,

И отвечает страсти, столь открытой,

Упрямыми ударами копыта.

Он роет землю в гневе, ловит ртом

Слепней несчастных. Весь покрыт он мылом.

И бедра охлаждает он хвостом,

Разгоряченные любовным пылом.

Но вот гордячка, друга пожалев,

Его безмерный умеряет гнев.

А тут хозяин, подоспев, стремится

Взять под уздцы горячего коня.

В испуге к лесу скачет кобылица,

За нею — конь, уздечкою звеня.

И оба обгоняют по дороге

Ворон, летящих тучею в тревоге…

Песня о рогах (Из комедии «Как вам это понравится»)

Есть у охотников обычай —

Рога и шкуру, как добычу,

Нести домой.

Хоть дорога оленья кожа,

Рога оленьи нам дороже:

Так не стыдись носить рога.

Нам эта память дорога!

Крутого рога острый серп —

Твоей семьи старинный герб.

От поколенья поколенье

Рога наследует оленьи.

Так не стыдись носить рога —

Нам эта память дорога!

Песня Балтазара (Из комедии «Много шума из ничего»)

Что толку, леди, в жалобе?

Мужчины — шалопаи.

Одна нога на палубе,

На берегу другая.

Что с них возьмешь?

Слова их — ложь.

Но в грусти толку мало.

Весь мир хорош, когда поешь:

Тарàра-лàла-лàла!

Зачем вам плакать? Лучше петь.

Весной грустить не велено.

Мужчины женщин ловят в сеть

С тех пор, как весны зелены.

Что с них возьмешь?

Слова — их ложь.

Но в грусти толку мало.

Весь мир хорош, когда поешь:

Тарара-лала-лала!

Песенка из «Зимней сказки»

Веди нас, дорожка, вперед и вперед,

Начала тебе и конца нет.

Веселое сердце идет и поет,

Печальное — скоро устанет.

Песни Офелии (из трагедии «Гамлет»)

1

Как в толпе его найдем —

Твоего дружка?

Шляпа странника на нем,

А в руках клюка.

Он угас и умер, леди,

Он могилой взят.

В головах — бугор зеленый,

Камень — возле пят.

Бел твой саван, друг мой милый.

Сколько белых роз

В эту раннюю могилу

Ливень слез унес.

2

В день святого Валентина,

В первом свете дня

Ты своею Валентиной

Назови меня.

Тихо ввел он на рассвете

Девушку в свой дом —

Ту, что девушкой вовеки

Не была потом.

3

Позор и грех! У них у всех

Нет ни на грош стыда:

Свое возьмут, потом уйдут,

А девушкам беда.

— Ты мне жениться обещал,

Меня лишая чести.

— Клянусь, я слово бы сдержал,

Да мы уж спали вместе!

Песни шута (из трагедии «Король Лир»)[2]

1

Показывай

Меньше того, что имеешь.

Рассказывай

Меньше, чем сам разумеешь.

Где можно проехать,

Не странствуй пешком.

Чем деньги одалживать,

Будь должником.

Играй, но только помни меру,

Учись, а не бери на веру.

Забудь и кружку, и подружку,

Храни под спудом каждый грош.

Тогда полушку на полушку,

А на сто — сотню наживешь!

2

Вскормил кукушку воробей —

Бездомного

Птенца, —

А тот возьми да и убей

Приемного

Отца!

3

Кто служит только для того,

Чтоб извлекать доходы,

Тебя оставит одного

Во время непогоды.

Но шут с тобой — твой верный шут! —

Служил он не для денег.

Он жалкий шут, но он не плут,

Дурак, а не мошенник!

4

Отцов сановных и богатых

Ласкают дочки и зятья.

А у кого штаны в заплатах, —

Того не жалует семья!

Фортуна — жалкая блудница:

Она с голодным не ложится.

5

Тот, кто решился по кускам

Страну свою раздать,

Пусть приобщится к дуракам, —

Он будет мне под стать.

Мы станем с ним, рука к руке,

Два круглых дурака:

Один — в дурацком колпаке,

Другой — без колпака!

Песни шута (из комедии «Двенадцатая ночь»)

1

Поспеши, смерть, поспеши.

Я устал от любовных обид.

Не дыши, моя грудь, не дыши.

Я жестокой подругой убит.

Пусть в последний приют мой земной

Ветви тиса положат.

Разделить мою участь со мной

Самый преданный друг не может.

Пусть ни белых лилий, ни роз

Не оставят друзья на погосте.

Пусть никто не роняет слез

На мои неподвижные кости.

Пусть могилу трава-лебеда

От прохожего спрячет…

И любовник весной никогда

Надо мной не заплачет.

2

Когда еще был я зелен и мал, —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

Любую проделку я шуткой считал,

А дождь себе льет да льет.

Я вырос, ничуть не набравшись ума, —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

На ключ от бродяг запирают дома,

А дождь себе льет да льет.

Потом я, как все, обзавелся женой. —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

Ей не было сытно и сухо со мной,

А дождь себе льет да льет.

Хоть годы меня уложили в постель, —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

Из старого дурня не выбьете хмель,

А дождик все льет да льет.

Пусть мир существует бог весть как давно, —

Чтоб дождь его мог поливать, —

Не все ли равно? Представленье дано,

А завтра начнется опять!

Надгробный плач

Правда с юной красотой,

С прелестью, такой простой,

Спят во прахе под плитой.

Вечного покоя дом

Стал для голубя гнездом.

Спит с подругой он вдвоем.

Легок был земной им груз.

Нет плодов их брачных уз.

Девственным был их союз.

Будет правда, да не та,

И не та уж красота.

На любовь легла плита.

Тот, в ком дух высокий жив,

Кто красив и кто правдив,

Плачь, колена преклонив.

Помолись, склонившись ниц

Пред чистейшей из гробниц,

Пред гнездом умолкших птиц.

ИЗ ДЖОНА МИЛТОНА

О слепоте (сонет)

Когда подумаю, что свет погас

В моих глазах среди пути земного

И что талант, скрывающийся в нас,

Дарован мне напрасно, хоть готова

Душа служить творцу и в должный час

Отдать отчет, не утаив ни слова, —

«Как требовать труда, лишая глаз?» —

Я вопрошаю. Но в ответ сурово

Терпенье мне твердит: — Не просит бог

Людских трудов. Он властвует над всеми.

Служа ему, по тысячам дорог

Мы все спешим, влача земное бремя.

Но, может быть, не меньше служит тот

Высокой воле, кто стоит и ждет.

О Шекспире

Нуждается ль, покинув этот мир,

В труде каменотесов мой Шекспир,

Чтоб в пирамиде, к звездам обращенной,

Таился прах, веками освященный?

Наследник славы, для грядущих дней

Не просишь ты свидетельства камней.

Ты памятник у каждого из нас

Воздвиг в душе, которую потряс.

К позору нерадивого искусства

Твои стихи текут, волнуя чувства,

И в памяти у нас из книг твоих

Оттиснут навсегда дельфийский стих.

Воображенье наше до конца

Пленив и в мрамор превратив сердца,

Ты в них покоишься. Все короли

Такую честь бы жизни предпочли.

ИЗ РОБЕРТА БЕРНСА

Честная бедность

Кто честной бедности своей

Стыдится и все прочее,

Тот самый жалкий из людей,

Трусливый раб и прочее.

При всем при том,

При всем при том,

Пускай бедны мы с вами,

Богатство —

Штамп на золотом,

А золотой —

Мы сами!

Мы хлеб едим и воду пьем,

Мы укрываемся тряпьем

И все такое прочее,

А между тем дурак и плут

Одеты в шелк и вина пьют

И все такое прочее.

При всем при том,

При всем при том,

Судите не по платью.

Кто честным кормится трудом, —

Таких зову я знатью.

Вот этот шут — природный лорд.

Ему должны мы кланяться.

Но пусть он чопорен и горд,

Бревно бревном останется!

При всем при том,

При всем при том,

Хоть весь он в позументах, —

Бревно останется бревном

И в орденах, и в лентах!

Король лакея своего

Назначит генералом,

Но он не может никого

Назначить честным малым.

При всем при том,

При всем при том,

Награды, лесть

И прочее

Не заменяют

Ум и честь

И все такое прочее!

Настанет день и час пробьет,

Когда уму и чести

На всей земле придет черед

Стоять на первом месте.

При всем при том,

При всем при том,

Могу вам предсказать я,

Что будет день,

Когда кругом

Все люди станут братья!

Джон Ячменное Зерно

Трех королей разгневал он,

И было решено,

Что навсегда погибнет Джон

Ячменное Зерно.

Велели выкопать сохой

Могилу короли,

Чтоб славный Джон, боец лихой,

Не вышел из земли.

Травой покрылся горный склон,

В ручьях воды полно,

А из земли выходит Джон

Ячменное Зерно.

Все так же буен и упрям,

С пригорка в летний зной

Грозит он копьями врагам,

Качая головой.

Но осень трезвая идет.

И, тяжко нагружен,

Поник под бременем забот,

Согнулся старый Джон.

Настало время помирать —

Зима недалека.

И тут-то недруги опять

Взялись за старика.

Его подрезал острый нож,

Свалил беднягу с ног,

И, как бродягу на правёж,

Везут его на ток.

Дубасить Джона принялись

Злодеи поутру.

Потом, подбрасывая ввысь,

Кружили на ветру.

Он был в колодец погружен,

На сумрачное дно.

Но и в воде не тонет Джон

Ячменное Зерно!

Не пощадив его костей,

Швырнули их в костер,

А сердце мельник меж камней

Безжалостно растер.

Бушует кровь его в котле,

Под обручем бурлит,

Вскипает в кружках на столе

И души веселит.

Недаром был покойный Джон

При жизни молодец, —

Отвагу подымает он

Со дна людских сердец.

Он гонит вон из головы

Докучный рой забот.

За кружкой сердце у вдовы

От радости поет.

Так пусть же до конца времен

Не высыхает дно

В бочонке, где клокочет Джон

Ячменное Зерно!

В горах мое сердце

В горах мое сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах мое сердце, а сам я внизу.

Прощай, моя родина! Север, прощай, —

Отечество славы и доблести край.

По белому свету судьбою гоним,

Навеки останусь я сыном твоим!

Прощайте, вершины под кровлей снегов,

Прощайте, долины и скаты лугов,

Прощайте, поникшие в бездну леса,

Прощайте, потоков лесных голоса.

В горах мое сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах мое сердце, а сам я внизу!

Застольная («Забыть ли старую любовь…»)

Забыть ли старую любовь

И не грустить о ней? Забыть ли старую любовь

И дружбу прежних дней?

За дружбу старую —

До дна!

За счастье прежних дней!

С тобой мы выпьем, старина,

За счастье прежних дней.

Побольше кружки приготовь

И доверху налей.

Мы пьем за старую любовь,

За дружбу прежних дней.

За дружбу старую —

До дна!

За счастье юных дней!

По кружке старого