Сочинения в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы. Самуил Яковлевич Маршак

ИЗ ЛИРИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ

Начало дня

За окнами сумрак ранний

На свет и на тьму похож, —

Будто на синем плане

Нового дня чертеж.

Вижу, привстав с постели,

Как выступают из мглы

Строгие лесенки елей,

Сосен прямые стволы.

Слышу в тиши до рассвета

Первые грузовики.

Слышу, как в городе где-то

Пробуют голос гудки.

Тот, кто минуту свиданья

Ночи и дня подглядел,

Видел весь мир в ожиданье

Новых событий и дел.

* * *

О том, как хороша природа,

Не часто говорит народ

Под этой синью небосвода,

Над этой бледной синью вод.

Не о закате, не о зыби,

Что серебрится вдалеке, —

Народ беседует о рыбе,

О сплаве леса по реке.

Но, глядя с берега крутого

На розовеющую гладь,

Порой одно он скажет слово,

И это слово — «Благодать!».

Две надписи на часах

I

Часы за шумом не слышны,

Но дни и годы к нам приводят.

Выходит лето из весны

И в осень позднюю уходит.

II

Дорого вóвремя время.

Времени много и мало.

Долгое время — не время,

Если оно миновало.

Минута

Дана лишь минута

Любому из нас.

Но если минутой

Кончается час —

Двенадцатый час, открывающий год,

Который в другое столетье ведет, —

Пусть эта минута, как все, коротка,

Она, пробегая, смыкает века.

По дороге в Москву

Скрипели возы по дорогам.

Едва шелестела листва.

А в скошенном поле за стогом

Сверкала огнями Москва.

Мерцала огней вереница,

А в поле была тишина,

И тенью бесшумная птица

Над полем кружила одна.

Простора открылось так много

С тех пор, как скосили траву.

И странно в пути из-за стога

Увидеть ночную Москву.

Пронизан и высушен зноем,

Вдали от гудящих дорог

Дремотой, довольством, покоем

Дышал этот сумрачный стог.

И только огней вереница —

Граница небес и земли —

Давала мне знать, что столица

Не спит за полями вдали.

Гроза ночью

Мгновенный свет и гром впотьмах, —

Как будто дров свалилась груда…

В грозе, в катящихся громах

Мы любим собственную удаль.

Мы знаем, что таится в нас

Так много радости и гнева,

Как в этом громе, что потряс

Раскатами ночное небо!

Встреча в пути

Все цветет по дороге. Весна

Настоящим сменяется летом.

Протянула мне лапу сосна

С красноватым чешуйчатым цветом.

Цвет сосновый, смолою дыша,

Был не слишком приманчив для взгляда.

Но сказал я сосне: — Хороша! —

И была она, кажется, рада.

* * *

Вечерний лес еще не спит.

Луна восходит яркая.

И где-то дерево скрипит,

Как старый ворон каркая.

Всё этой ночью хочет петь.

А неспособным к пению

Осталось гнуться да скрипеть,

Встречая ночь весеннюю.

Бор

Всех, кто утром выйдет на простор,

Сто ворот зовут в сосновый бор.

Меж высоких и прямых стволов

Сто ворот зовут под хвойный кров.

Полумрак и зной стоят в бору.

Смолы проступают сквозь кору.

А зайдешь в лесную даль и глушь,

Муравьиным спиртом пахнет сушь.

В чаще муравейники не спят —

Шевелятся, зыблются, кипят.

Да мелькают белки в вышине,

Словно стрелки, от сосны к сосне.

Этот лес полвека мне знаком.

Был ребенком, стал я стариком.

И теперь брожу, как по следам,

По моим промчавшимся годам.

Но, как прежде, для меня свои —

Иглы, шишки, белки, муравьи.

И меня, как в детстве, до сих пор

Сто ворот зовут в сосновый бор.

* * *

Когда вы долго слушаете споры

О старых рифмах и созвучьях новых,

О вольных и классических размерах, —

Приятно вдруг услышать за окном

Живую речь без рифмы и размера,

Простую речь: — А скоро будет дождь!

Слова, что бегло произнес прохожий,

Не меж собой рифмуются, а с правдой —

С дождем, который скоро прошумит.

Словарь

Усердней с каждым днем гляжу в словарь.

В его столбцах мерцают искры чувства.

В подвалы слов не раз сойдет искусство,

Держа в руке свой потайной фонарь.

На всех словах — события печать.

Они дались недаром человеку.

Читаю: — Век. От века. Вековать.

Век доживать. Бог сыну не дал веку.

Век заедать, век заживать чужой… —

В словах звучит укор, и гнев, и совесть.

Нет, не словарь лежит передо мной,

А древняя рассыпанная повесть.

* * *

Мы знаем: время растяжимо.

Оно зависит от того,

Какого рода содержимым

Вы наполняете его.

Бывают у него застои,

А иногда оно течет

Ненагруженное, пустое,

Часов и дней напрасный счет.

Пусть равномерны промежутки,

Что разделяют наши сутки,

Но, положив их на весы,

Находим долгие минутки

И очень краткие часы.

* * *

И поступь и голос у времени тише

Всех шорохов, всех голосов.

Шуршат и работают тайно, как мыши,

Колесики наших часов.

Лукавое время играет в минутки,

Не требуя крупных монет.

Глядишь, — на счету его круглые сутки,

И месяц, и семьдесят лет.

Секундная стрелка бежит что есть мочи

Путем неуклонным своим.

Так поезд несется просторами ночи,

Пока мы за шторами спим.

* * *

Даже по делу спеша, не забудь!

Этот короткий путь —

Тоже частица жизни твоей.

Жить и в пути умей!

Пешеход

В пути с утра до первых звезд,

От бурь не знает он защиты,

Но много дней и много верст

Его терпению открыты.

Пронесся поезд перед ним,

Прошел, стуча на каждой шпале,

Оставив в небе редкий дым

Да бледный след на тусклой стали.

Звенит встревоженная тишь.

Гудит смятенная дорога.

Но он спокоен: ненамного

Опередишь.

* * *

Когда, изведав трудности ученья,

Мы начинаем складывать слова

И понимать, что есть у них значенье —

«Вода. Огонь. Старик. Олень. Трава», —

По-детски мы удивлены и рады

Тому, что буквы созданы не зря,

И первые рассказы нам награда

За первые страницы букваря.

Но часто жизнь бывает к нам сурова:

Иному век случается прожить,

А он не может значащее слово

Из пережитых горестей сложить.

Солнышко

Мы солнца в дороге не видели днем

Погода была грозовая.

Когда же оно засверкало огнем,

Ты спутникам что-то сказала о нем,

По-детски его называя.

Пускай это бурное море огня

Зовут лучезарным светилом,

Как в детстве, оно для тебя и меня

Останется солнышком милым.

И меньше не станет оно оттого,

Что где-то на малой планете

Не солнцем порой называют его,

А солнышком взрослые дети.

* * *

Грянул гром нежданно, наобум —

Яростный удар и гул протяжный.

А потом пронесся легкий шум,

Торопливый, радостный и влажный.

Дождь шумел негромко, нараспев,

Поливая двор и крышу дома,

Шепотом смиряя буйный гнев

С высоты сорвавшегося грома.

Ландыш

Чернеет лес, теплом разбуженный,

Весенней сыростью объят.

А уж на ниточках жемчужины

От ветра каждого дрожат.

Бутонов круглые бубенчики

Еще закрыты и плотны,

Но солнце раскрывает венчики

У колокольчиков весны.

Природой бережно спеленатый,

Завернутый в широкий лист,

Растет цветок в глуши нетронутой,

Прохладен, хрупок и душист.

Томится лес весною раннею,

И всю счастливую тоску,

И все свое благоухание

Он отдал горькому цветку.

В дороге

В сумерки весенние

За листвой берез

Гулко в отдалении

Свистнул паровоз.

Дымными полотнами

Застилая лес,

Окнами бессчетными

Замелькал экспресс.

Слабо отраженные,

Чуть светясь во мгле,

Очерки оконные

Мчатся по земле.

Желтая вагонная

Жесткая скамья —

Жизнь моя бессонная,

Молодость моя.

По безвестным станциям —

Из конца в конец

По Руси постранствовал

Вдоволь мой отец.

Скучной ночью длинною

Он смотрел в окно.

Перед ним пустынное

Стлалось полотно.

С тайною тревогою

Под немолчный шум

Много он дорогою

Передумал дум.

Не ему ли следуя,

Я живу в пути.

Все куда-то еду я

Лет с пяти-шести.

Но теперь вагонная

Желтая скамья —

Словно обновленная

Молодость моя.

И легко мне с первыми

Встречными в пути

Будто давний прерванный

Разговор вести.

* * *

Бывало, в детстве под окном

Мы ждем, — когда у нас

Проснется гость, прибывший в дом

Вчера в полночный час.

Так и деревья — стали в ряд,

И ждут они давно, —

Когда я брошу первый взгляд

На них через окно.

Я в этот загородный дом

Приехал, как домой.

Встает за садом и прудом

Заря передо мной.

Ее огнем озарены,

Глядят в зеркальный шкаф

Одна береза, две сосны,

На цыпочки привстав.

Деревья-дети стали в ряд.

И слышу я вопрос:

— Скажи, когда ты выйдешь в сад

И что ты нам привез?

Вчера я видел

Шумят деревья за моим окном.

Для нас они — деревья как деревья,

А для других — укромный, мирный дом

Иль временный привал среди кочевья.

Вчера я видел: съежившись в комок,

На дереве у моего окошка

Сидел хвостатый рыженький зверек

И чистился, чесался, точно кошка.

Лизал он шерстку белую брюшка,

Вертя проворной маленькой головкой.

И вдруг, услышав шорох, в два прыжка

На верхней ветке очутился ловко.

Меж двух ветвей повис он, словно мост,

И улетел куда-то без усилья.

Четыре лапы и пушистый хвост

Ему в полете заменяют крылья.

Моя сосна — его укромный дом

Иль временный привал среди кочевья.

Теперь я знаю: за моим окном

Не только мне принадлежат деревья!

Дождь

По небу голубому

Проехал грохот грома,

И снова все молчит.

А миг спустя мы слышим,

Как весело и быстро

По всем зеленым листьям,

По всем железным крышам,

По цветникам, скамейкам,

По ведрам и по лейкам

Пролетный дождь стучит.

Голос в лесу

Едва остановится дачный

У первой платформы лесной,

Вы слышите голос прозрачный,

Рожденный самой тишиной.

В лесу над росистой поляной

Кукушка встречает рассвет.

В тиши ее голос стеклянный

Звучит, как вопрос и ответ.

В двух звуках, кукушкой пропетых,

Не радость слышна, не печаль.

Она говорит нам, что где-то

Есть очень далекая даль.

Корабельные сосны

Собираясь на Север, домой,

Сколько раз наяву и во сне

Вспоминал я о статной, прямой

Красноперой карельской сосне.

Величав ее сказочный рост.

Да она и растет на горе.

По ночам она шарит меж звезд

И пылает огнем на заре.

Вспоминал я, как в зимнем бору,

Без ветвей от верхушек до пят,

Чуть качаясь в снегу на ветру,

Корабельные сосны скрипят.

А когда наступает весна,

Молодеют, краснеют стволы.

И дремучая чаща пьяна

От нагревшейся за день смолы.

Летняя ночь на севере

На неизвестном полустанке,

От побережья невдали,

К нам в поезд финские цыганки

Июньским вечером вошли.

Хоть волосы их были русы,

Цыганок выдавала речь

Да в три ряда цветные бусы

И шали, спущенные с плеч.

Блестя цепочками, серьгами

И споря пестротой рубах,

За ними следом шли цыгане

С кривыми трубками в зубах.

С цыганской свадьбы иль с гулянки

Пришла их вольная семья.

Шуршали юбками цыганки,

Дымили трубками мужья.

Водил смычком по скрипке старой

Цыган поджарый и седой,

И вторила ему гитара

В руках цыганки молодой.

А было это ночью белой,

Когда земля не знает сна.

В одном окне заря алела,

В другом окне плыла луна.

И в этот вечер полнолунья,

В цыганский вечер, забрели

В вагон гадалки и плясуньи

Из древней сказочной земли.

Полынью пахло, пахло мятой,

Влетал к нам ветер с двух сторон,

И полевого аромата

Был полон дачный наш вагон.

* * *

Не знаю, когда прилетел соловей,

Не знаю, где был он зимой,

Но полночь наполнил он песней своей,

Когда воротился домой.

Весь мир соловьиною песней прошит:

То слышится где-то свирель,

То что-то рокочет, журчит и стучит

И вновь рассыпается в трель.

Так четок и чист этот голос ночной,

И все же при нем тишина

Для нас остается немой тишиной,

Хоть множества звуков полна.

Еще не раскрылся березовый лист

И дует сырой ветерок,

Но в холоде ночи ликующий свист

Мы слышим в назначенный срок.

Ты издали дробь соловья улови —

И долго не сможешь уснуть.

Как будто счастливой тревогой любви

Опять переполнена грудь.

Тебе вспоминается северный сад,

Где ночью продрог ты не раз,

Тебе вспоминается пристальный взгляд

Любимых и любящих глаз.

Находят и в теплых краях соловьи

Над лавром и розой приют.

Но в тысячу раз мне милее свои,

Что в холоде вешнем поют.

Не знаю, когда прилетел соловей,

Не знаю, где был он зимой,

Но полночь наполнил он песней своей,

Когда воротился домой.

Дом в лесу

Где вплотную, высок и суров,

Подступает к дороге бор, —

Ты увидишь сквозь строй стволов,

Словно в озере, дом и двор.

Так и тянет к себе и зовет

Теплым дымом домашний кров.

Не твоя ли здесь юность живет

За тремя рядами стволов?

* * *

Сколько раз пытался я ускорить

Время, что несло меня вперед,

Подхлестнуть, вспугнуть его, пришпорить,

Чтобы слышать, как оно идет.

А теперь неторопливо еду,

Но зато я слышу каждый шаг,

Слышу, как дубы ведут беседу,

Как лесной ручей бежит в овраг.

Жизнь идет не медленней, но тише,

Потому что лес вечерний тих,

И прощальный шум ветвей я слышу

Без тебя — один за нас двоих.

* * *

Цветная осень — вечер года —

Мне улыбается светло.

Но между мною и природой

Возникло тонкое стекло.

Весь этот мир — как на ладони,

Но мне обратно не идти.

Еще я с вами, но в вагоне,

Еще я дома, но в пути.

* * *

Как птицы скачут и бегут как мыши,

Сухие листья кленов и берез,

С ветвей срываясь,