устилают крыши,

Пока их ветер дальше не унес.

Осенний сад не помнит, увядая,

Что в огненной листве погребена

Такая звонкая, такая молодая,

Еще совсем недавняя весна,

Что эти листья — летняя прохлада,

Струившая зеленоватый свет…

Как хорошо, что у деревьев сада

О прошлых днях воспоминанья нет.

Гости с востока

Какие гости в комнате моей!

Узбекские, туркменские тюльпаны.

Они пришли в одежде пестротканой

К нам из садов, из парков, из степей.

Вот розовый с каемкою узорной.

Вот золотой — шесть языков огня.

А есть цветок почти как уголь черный,

Лоснистый, точно кожа у коня.

В диковинных цветах земли восточной

Я удалое племя узнаю.

Поддерживает чашу стебель прочный,

Пробившийся на свет в степном краю.

В кувшине на столе прожив неделю,

Земли, корней лишенные цветы

Не съежились ничуть, не побледнели

И сохранили свежесть красоты.

Вот первый лепесток пропал без вести,

За ним другому отлететь пришлось.

Но братья-лепестки не вянут вместе, —

Живут в семье, а умирают врозь.

* * *

Все то, чего коснется человек,

Приобретает нечто человечье.

Вот этот дом, нам прослуживший век,

Почти умеет пользоваться речью.

Мосты и переулки говорят.

Беседуют между собой балконы.

И у платформы, выстроившись в ряд,

Так много сердцу говорят вагоны.

Давно стихами говорит Нева.

Страницей Гоголя ложится Невский.

Весь Летний сад — Онегина глава.

О Блоке вспоминают Острова,

А по Разъезжей бродит Достоевский.

Сегодня старый маленький вокзал,

Откуда путь идет к финляндским скалам,

Мне молчаливо повесть рассказал

О том, кто речь держал перед вокзалом.

А там еще живет Петровский век,

В углу между Фонтанкой и Невою…

Все то, чего коснется человек,

Озарено его душой живою.

Последний день лета

Через поля идут они гурьбой,

Взбираются гуськом на перевалы,

На побережье, где шумит прибой,

Бегут по щебню, огибая скалы.

Идут по южным рощам и садам,

По северным лесам, где блёкнут листья,

Где, радуясь осенним холодам,

Уже горят коралловые кисти.

По площади проходят городской

И по широкой улице колхоза

И где-то над суровою рекой

На бревнах поджидают перевоза.

А сколько их встречаешь на пути!

Вот удалось им задержать трехтонку,

И рад шофер до школы довезти

Компанию, бегущую вдогонку…

По улицам, обочинам дорог

Идут ребята в день последний лета.

И эту поступь миллионов ног

Должна сегодня чувствовать планета.

Абхазские розы

О ней поют поэты всех веков.

Нет в мире ничего нежней и краше,

Чем этот сверток алых лепестков,

Раскрывшийся благоуханной чашей.

Как он прекрасен, холоден и чист, —

Глубокий кубок, полный аромата.

Как дружен с ним простой и скромный лист,

Темно-зеленый, по краям зубчатый.

За лепесток заходит лепесток,

И все они своей пурпурной тканью

Струят неиссякающий поток

Душистого и свежего дыханья.

Я это чудо видел на окне

Одной абхазской деревенской школы.

И тридцать рук в дорогу дали мне

По красной розе, влажной и тяжелой,

Охапку роз на Север я увез,

Цветы Кавказа — в Ленинград далекий.

И пусть опали тридцать красных роз, —

На память мне остались эти строки.

* * *

Морская ширь полна движенья.

Она лежит у наших ног

И, не прощая униженья,

С разбега бьется о порог.

Прибрежный щебень беспокоя,

Прибой влачит его по дну.

И падает волна прибоя

На отходящую волну.

Гремит, бурлит простор пустынный,

А с вышины, со стороны

Глядит на взморье серп невинный

Едва родившейся луны.

Пушкин

У памятника на закате летом

Играют дети. И, склонив главу,

Чуть озаренную вечерним светом,

Он с возвышенья смотрит на Москву.

Шуршат машины, цепью выбегая

На площадь из-за каждого угла.

Шумит Москва — родная, но другая —

И старше и моложе, чем была.

А он все тот же. Только год от года

У ног его на площади Москвы

Все больше собирается народа

И все звучнее влажный шум листвы.

Участник наших радостей и бедствий

Стоит, незыблем в бурю и в грозу,

Там, где играл, быть может, в раннем детстве,

Как те ребята, что снуют внизу.

Надпись на книге переводов

В одно и то же время океан

Штурмует скалы севера и юга.

Живые волны — люди разных стран

О целом мире знают друг от друга.

На родине Бернса

Все это было мне знакомо,

Но увидал я в первый раз

И стены глиняные дома

Почти без окон, как без глаз,

И серую солому крыши,

И в тесной комнате кровать

У стенки справа, в душной нише,

Где песню напевала мать

Тому, кто стал певцом и другом

Простых людей из деревень,

Кто горевал, разрушив плугом

Жилье зверька в ненастный день.

Здесь, в этой хижине крестьянской,

Куда входили через хлев,

Впервые слышал он шотландский,

В горах родившийся напев.

А так как тяжкие налоги

В те дни платили за окно,

Синело в спаленке убогой

Окошко мутное одно.

Квадрат, крестом пересеченный,

Чуть пропускал неяркий свет.

Но сквозь него весь мир зеленый

Впервые увидал поэт.

Так мало жил он в этом мире,

Где плугом землю бороздил.

Где с милой по лугам бродил

И на стекле окна в трактире

Алмазом строчки выводил…

А умер в городской квартире.

В два этажа был этот дом,

И больше окон было в нем,

Да и кровать была повыше,

Чем в прежнем доме — в узкой нише.

Но за решетчатым окном

Поэту в день его последний

Был виден только двор соседний,

А не полей волнистых ширь,

Не речка под зеленым кровом

И не болотистый пустырь,

Поросший вереском лиловым.

В лондонском парке

Гайд-парк листвою сочною одет.

Но травы в парке мягче, зеленее.

И каждый из людей привносит цвет

В зеленые поляны и аллеи.

Вот эти люди принесли с собой

Оранжевый и красный — очень яркий.

А те — лиловый, желтый, голубой, —

Как будто бы цветы гуляют в парке.

И если бы не ветер, что волной

Проходит, листья и стволы колебля,

Я думал бы: не парк передо мной,

А полотно веселое Констебля.

1916-1949

Я перевел Шекспировы сонеты.

Пускай поэт, покинув старый дом,

Заговорит на языке другом,

В другие дни, в другом краю планеты.

Соратником его мы признаем,

Защитником свободы, правды, мира.

Недаром имя славное Шекспира

По-русски значит: потрясай копьем.

Три сотни раз и тридцать раз и три

Со дня его кончины очертила

Земля урочный путь вокруг светила,

Свергались троны, падали цари…

А гордый стих и в скромном переводе

Служил и служит правде и свободе.

* * *

Не знает вечность ни родства, ни племени,

Чужда ей боль рождений и смертей.

А у меньшóй сестры ее — у времени —

Бесчисленное множество детей.

Столетья разрешаются от бремени.

Плоды приносят год, и день, и час.

Пока в руках у нас частица времени,

Пускай оно работает для нас!

Пусть мерит нам стихи стопою четкою,

Работу, пляску, плаванье, полет

И — долгое оно или короткое —

Пусть вместе с нами что-то создает.

Бегущая минута незаметная

Рождает миру подвиг или стих.

Глядишь — и вечность, старая, бездетная,

Усыновит племянников своих.

* * *

Как призрачно мое существованье!

А дальше что? А дальше — ничего…

Забудет тело имя и прозванье, —

Не существо, а только вещество.

Пусть будет так.

Не жаль мне плоти тленной,

Хотя она седьмой десяток лет

Бессменно служит зеркалом вселенной,

Свидетелем, что существует свет.

Мне жаль моей любви, моих любимых.

Ваш краткий век, ушедшие друзья,

Иcчезнет без следа в неисчислимых,

Несознанных веках небытия.

Вам все равно, — взойдет ли вновь светило,

Рождая жизнь бурливую вдали,

Иль наше солнце навсегда остыло

И жизни нет и нет самой земли…

Здесь, на земле, вы прожили так мало,

Но в глубине открытых ваших глаз

Цвела земля, и небо расцветало,

И звездный мир сиял в зрачках у вас.

За краткий век страданий и усилий,

Тревог, печалей, радостей и дум

Вселенную вы сердцем отразили

И в музыку преобразили шум.

* * *

На всех часах вы можете прочесть

Слова простые истины глубокой:

Теряя время, мы теряем честь.

А совесть остается после срока.

Она живет в душе не по часам.

Раскаянье всегда приходит поздно.

А честь на час указывает нам

Протянутой рукою — стрелкой грозной.

Чтоб наша совесть не казнила нас,

Не потеряйте краткий этот час.

Пускай, как стрелки в полдень, будут вместе

Веленья нашей совести и чести!

Звезды в окне

Так много звезд теснится в раме

Меж переплетами окна.

Они сверкают вечерами,

Как золотые письмена.

В оконном тесном полукруге,

Припоминая, узнаешь

Многоугольники и дуги —

Вселенной огненный чертеж.

* * *

Нас петухи будили каждый день

Охрипшими спросонья голосами.

Была нам стрелкой солнечная тень,

И солнце было нашими часами.

Лениво время, как песок, текло,

Но вот его пленили наши предки,

Нашли в нем лад, и меру, и число.

С тех пор оно живет в часах, как в клетке.

Строжайший счет часов, минут, секунд

Поручен наблюдателям ученым.

И механизмы, вделанные в грунт,

Часам рабочим служат эталоном.

Часы нам измеряют труд и сон,

Определяют встречи и разлуки.

Для нас часов спокойный, мерный звон —

То мирные, то боевые звуки.

Над миром ночь безмолвная царит.

Пустеет понемногу мостовая.

И только время с нами говорит,

Свои часы на башне отбивая.

Сердца часов друг с другом бьются в лад.

Дела людей заключены в их сетке.

На Спасской башне круглый циферблат

Считает все минуты пятилетки.

Лесная гостья

Из пригородной рощи

Иль из глуши лесной

Она в Москву на площадь

Приехала весной.

И с нею нераздельно

В столицу привезли

Ее надел земельный —

Кусок родной земли.

Не маленьким ребенком,

А деревом в соку

Ее четырехтонка

Доставила в Москву.

Перед огромным домом

Из камня и стекла,

На месте незнакомом

Приют она нашла.

В глуши лесная липа

Не слышала вокруг

Ни звука, кроме скрипа

Скучающих подруг.

А здесь — на новом месте

Покоя ночью нет.

Над крышею «Известий»

Мелькает беглый свет.

Фонарь сияет ярко,

Освещены дома…

И думает дикарка:

Когда ж наступит тьма?

Но, гостья дорогая,

Привыкнешь ко всему:

К тому, что не пускают

В Москву ночную тьму.

Что гул Москвы рабочей,

Огромной мастерской,

Не молкнет днем и ночью,

Как дальний плеск морской…

Расти на новоселье,

Живи здесь много дней,

Над городской панелью

Цвети и зеленей.

Дыши прохладой летом

И радуй каждый год

Медовым легким цветом

На площади народ!

Гром в городе

Целый день он с нами прожил,

Шалый гром, бродячий гром.

Он в садах детей тревожил

Громыхающим багром.

Задремавшего ребенка

Увозили под навес,

И гремел ему вдогонку

Гром, скатившийся с небес.

Пригрозил он стадиону

И базары припугнул.

Целый день по небосклону

Перекатывался гул.

А потом, поднявшись выше,

Он во всю ударил мощь,

И по улицам, по крышам

Поскакал весенний дождь.

* * *

С. М.

Колышутся тихо цветы на могиле

От легкой воздушной струи.

И в каждом качанье негнущихся лилий

Я вижу движенья твои.

Порою печальна, подчас безутешна,

Была ты чужда суеты

И двигалась стройно, неслышно, неспешно,

Как строгие эти цветы.

* * *

Когда забрезживший рассвет

Вернет цветам и листьям цвет,

Как бы проснувшись, рдеют маки,

Алеют розы в полумраке.

И птица ранняя поет…

Как праздник, утро настает.

Но, о заре еще не зная,

Стоит за домом тьма ночная.

Проснувшись в этот ранний час,

Ты видишь меж кустов знакомых

Тех странных птиц и насекомых,

Что на земле живут без нас.

Они уйдут с ночною тенью,

И вступит день в свои владенья.

Декабрь

Декабрьский день в моей оконной раме.

Не просветлев, темнеет небосклон.

Торчат, как метлы, ветви за домами.

Забитый снегом, одичал балкон.

Невесело, должно быть, этой птице

Скакать по бревнам на пустом дворе.

И для чего ей в городе ютиться

Назначено природой в декабре?

Зачем судьба дала бедняжке крылья?

Чтобы слетать с забора на панель

Иль прятать клюв, когда колючей пылью

Ее под крышей обдает метель?

Березовая роща

Незнакомый полустанок.

Поезд из виду исчез.

И полозья легких санок

Мчат приезжих через лес.

Покидая хвойный полог,

Резвый конь гостей унес

Из-под свода хмурых елок

В рощу голую берез.

Вдаль бегут стволы, белея.

И от этих белых тел

Над березовой аллеей

Самый воздух посветлел.

* * *

Текла, извивалась, блестела

Река меж зеленых лугов.

А стала недвижной и белой,

Чуть-чуть голубее снегов.

Она покорилась оковам.

Не знаешь, бежит ли вода

Под белым волнистым покровом

И верстами крепкого льда.

Чернеют прибрежные ивы,

Из снега торчат тростники,

Едва намечая извивы

Пропавшей под снегом реки.

Лишь где-нибудь в проруби зыбко

Играет и дышит вода,

И в ней краснопёрая рыбка

Блеснет чешуей иногда.

* * *

Как поработала зима!

Какая ровная кайма,

Не нарушая очертаний,

Легла на кровли стройных зданий.

Вокруг белеющих прудов —

Кусты в пушистых полушубках.

И проволока проводов

Таится в белоснежных трубках.

Снежинки падали с небес

В таком случайном беспорядке,

А улеглись постелью гладкой

И строго окаймили лес.

Зимой

Замерзший бор шумит среди лазури,

Метет ветвями синеву небес.

И кажется, — не буря будит лес,

А буйный лес, качаясь, будит бурю.

ИЗ КНИГИ «НАЧАЛО ВЕКА»

Память детства

* * *

Пустынный двор, разрезанный оврагом,

Зарос бурьяном из конца в конец.

Вот пó двору неторопливым шагом

Идет домой