к его грубым манерам и невежливости, терпеливо переносить досады, труды, неблагодарность и презрение со стороны людей в церкви и в государстве, слушаться правителей, с уважением относиться к родителям, с терпением относиться к капризной жене и к непослушным детям, и тому подобное. Но поверьте мне — это столь выдающиеся и яркие дела, что всему миру не постичь их пользы и ценности. Мир не может оценить по достоинству даже одно крохотное подлинно доброе дело, потому что он оценивает дела, да и все остальное, основываясь не на Слове Божием, а на разуме, который грешен, слеп и глуп.
Поэтому люди глубоко ошибаются, воображая, будто и вправду понимают заповедь о любви. Она, конечно, написана у них в сердце, потому что по природе они считают, что человек должен поступать с людьми так, как он хочет, чтобы они поступали с ним (Мф. 7:12). Однако отсюда не следует, что они это понимают. Ибо если бы они понимали, то показывали бы это своими поступками, а любовь предпочли бы всем другим делам. И не превозносили бы, не расхваливали бы свои детские забавы, т. е. вздор и суеверие, вроде хождения с кислым лицом и понуро опущенною головою, жизни в безбрачии, существования на хлебе и воде, обитания в пустыне, ношения грязной одежды и тому подобного. Эти неестественные и суеверные дела, которые они определяют себе без повеления Бога и без Его одобрения, почитаются столь яркими и святыми, что они превосходят и затмевают любовь — солнце, пред светом которого бледнеют все дела. Слепота человеческого разума столь необъятна и безгранична, что он не может выносить здравые суждения даже о жизни и делах, не говоря уже о вероучении. Поэтому мы должны непрестанно сражаться не только с мнениями своего сердца — в том, что касается спасения, нам по природе хочется скорее положиться на свое сердце, а не на Слово Божие,— но также с ложностью и внешней святостью самочинных дел. Так мы научимся прославлять те дела, которые каждый человек совершает в своем звании — даже если внешне они кажутся мелкими и ничтожными — при условии, что они заповеданы Богом, и с другой стороны — презирать те дела, которые разум определяет сам себе без заповеди от Бога, какими бы яркими, значительными, великими или святыми они ни казались.
В других местах я объяснял эту заповедь обстоятельно и более подробно , поэтому здесь я обсуждаю ее достаточно кратко. Эти несколько слов прекрасны и сильны по своей выразительности: “Люби ближнего твоего, как самого себя”. Ни одному человеку не найти более хорошего, более верного и более доступного примера, чем он сам, нет более благородного, более глубокого душевного чувства, чем любовь, и нет более прекрасного предмета для такого чувства, чем ближний. Так что и пример, и душевное чувство, и предмет чувства — все они великолепны. Поэтому, если вы хотите знать, как надлежит любить своего ближнего, и желаете видеть этому прекрасный пример, хорошо призадумайтесь над тем, как вы любите самого себя. В нужде или в опасности вам непременно хочется, чтобы вас любили и помогали вам своими советами, способностями и возможностями не только все люди, а вообще все творение. И поэтому вам не нужна никакая книга, которая учила бы вас и наставляла тому, как любить своего ближнего, ибо вы имеете прекраснейшую и наилучшую из книг со всеми законами прямо у себя в сердце. Нет нужды, чтобы вам об этом рассказывал какой-нибудь профессор — просто спросите у своего сердца, и оно скажет вам лучше, чем кто-либо, что вам надо любить своего ближнего так, как вы любите самого себя. Более того, любовь — это высочайшая добродетель. Она готова послужить не только своими устами, руками, деньгами и способностями, но даже своим телом и самой своей жизнью. Это чувство нельзя вызвать какими-то заслугами, и его не остановить отсутствием заслуг или благодарности. Мать лелеет своего ребенка и заботится о нем, просто потому что она его любит.
Наконец, ваш ближний — это самое благородное их всех творений, по отношению к которым вы должны проявлять любовь. Он не дьявол, не лев, не медведь и не волк, он не камень и не бревно. Он — живое создание, очень похожее на вас. Из всего живого на земле нет ничего более приятного, более милого, более отзывчивого, доброго, утешительного и необходимого. Кроме всего этого, он по природе своей приспособлен для цивилизованного и социального существования. Поэтому во всей вселенной нет ничего, что можно было бы счесть более достойным любви, чем наш ближний. Но таково поразительное коварство дьявола, что он способен не только очень ловко убрать этот благородный предмет любви из моего сознания, но еще и убедить мое сердце в совершенно обратном — чтобы оно считало, что ближний заслуживает не любви, а самой лютой ненависти. Он делает это очень легко, просто внушая мне: “Смотри, вот этот человек имеет такой-то и такой-то недостаток. Он тебя бранил. Он тебе навредил”. И сразу же это самое милое из созданий становится отвратительным, и уже кажется, что мой ближний — это не человек, которого надо любить, а враг, заслуживающий жгучей ненависти. Так сатана очень умело превращает чувство любви в моем сердце в холод и безразличие, он даже может совершенно его угасить, чтобы мы забыли про свою любовь к нашему ближнему и поддавались бы только своим низким желаниям. К тому же, помимо обид со стороны наших ближних, существует еще и наше собственное предубеждение и равнодушие, превращающие нас из людей любящих в ненавистников. И тогда от этой заповеди у нас остаются только голые и бессмысленные буквы и слоги: “Люби ближнего твоего, как самого себя”.
Так мы не верим в то, что говорится в этой заповеди, и еще менее соблюдаем это. А ведь наш ближний — это любой человек, особенно тот, кто нуждается в нашей помощи, как объясняет Христос в Лк. 10:30-37. Даже тот, кто нанес мне какую-то обиду или причинил вред, тем не менее не лишил себя своего человеческого естества из-за этого и не перестал быть плотью и кровью, творением Божиим, очень похожим на меня. Другими словами, он не перестает быть моим ближним. Поэтому, пока в нем сохраняется человеческое естество, заповедь любви остается в силе и требует от меня, чтобы я не презирал свою собственную плоть и не воздавал злом за зло, но побеждал зло добром (Рим. 12:21). Иначе любовь никогда не “перенесет”, не “выстоит” и т.д. (1 Кор. 13:7). Она не ампутирует пораженный болезнью член, но ухаживает за ним и заботится [о нем]. “И которые нам кажутся менее благородными в теле, — говорит Павел (1 Кор. 12:23), — о тех более прилагаем попечения”. Однако некоторые люди столь невнимательны к этой заповеди, что, даже если знают человека, одаренного многими выдающимися качествами и добродетелями, но могут найти в нем хоть один маленький изъян или недостаток, они будут смотреть только на это, забдыв о всех его добрых качествах и достоинствах. Много можно найти насмешников столь бесчеловечных и злобных, что они называют предметы своей злобы не их собственными именами, а описывают их каким-нибудь презрительным прозвищем, вроде: “косой”, или “крючконосый”, или “губошлеп”. Короче говоря, мир — это царство дьявола, которое в своем величайшем самодовольстве презирает веру, любовь, все слова и дела Божьи.
Вот почему Павел так возвышенно говорит галатам и всем христианам о любви и увещевает их быть слугами друг другу. Он как бы говорит: “Не надо обременять себя обрезанием и обрядами Моисея. Но прежде всего пребывайте в учении веры, которое вы приняли от меня. Потом, если вы желаете творить добрые дела, я покажу вам в одном слове самые возвышенные и великие дела и покажу, как можно соблюсти все законы — посвящайте себя друг другу в любви. У вас не будет недостатка в людях, которым вы сможете помочь, ибо мир полон людей, нуждающихся в помощи других”. Вот совершенное учение о вере и о любви. Это также самое краткое и самое обширное богословие — краткое в том, что касается слов и фраз, но на практике, на деле— по широте, долготе, глубине и высоте оно обширнее всего мира.
15. Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом.
Этими словами Павел удостоверяет, что не может быть мира и согласия в церквях, равно как и в жизни, если основание, то есть учение о вере подорвано порочными учителями. Но немедленно начнут возникать какие-то раздоры, мнения и т.п. относительно учения, веры и дел. Как только нарушается церковное согласие, это зло становится в церкви беспредельным и нескончаемым. Зачинатели раскола не имеют согласия между собою — один утверждает, что одно [какое-то] дело необходимо для праведности, а другой говорит, что совсем другое. В таких условиях неизбежно возникновение группировок и фракций, начинающих терзать и пожирать друг друга, то есть судить и порицать до тех пор, пока, наконец, все не будут истреблены. Мы можем видеть это не только в Писании, но также и на исторических примерах, ибо такое существовало во все века. Когда Африка была сокрушена манихейцами , вслед за ними появились донатисты. Они не поладили между собою и раскололись на три секты. В наши времена сакраментарии были первыми, отколовшимися от нас [несогласными с нами]. Затем последовали анабаптисты, никто из которых не имеет согласия друг с другом. Таким образом, секта всегда порождает другие секты, и все они порицают друг друга. Математики говорят, что единица заключает в себе бесконечную последовательность чисел. Итак, если единство Духа нарушено и уничтожено, то не может быть никакого согласия ни в учении, ни в этических нормах, но в обеих этих областях будут постоянно возникать все новые и новые заблуждения. Мы видели это очень хорошо на примере папства. Поскольку учением о вере пренебрегали, не могло существовать и никакого согласия в Духе. Когда учение о вере было заменено доктриною о делах, возникло неисчислимое множество сект и монахов. Они соперничали друг с другом и мерились своею святостью, соревнуясь в суровости [уставов] своих орденов и трудности суеверных дел, которые они сами же и выдумали. На этом основании они хотели, чтобы их признавали более святыми, чем других. Кроме того, монахи имели расхождения во мнениях не только с теми, кто принадлежал к другим орденам, но также и между собою, внутри одного и того
