на сферу их интересов, и кому, фактически, они сами провоцируют такое посягательство, заставив их ненавидеть себя, вместо того, чтобы лучше
сделать их своими друзьями. И если посягающие на них совершили великий грех, то насколько, спрашиваю я вас, они сами дают повод к этому, своими проявлениями зла и своими действиями, в действительности противоречащими наставлениям Апостола? И если, например, христиане неизвинительны, когда они случайно склоняются к какому-то порочному деянию, то как же могут быть извинительны те люди, которые совершенно сознательно, добровольно и без всякой нужды производят позорный поступок и повод [для согрешения другим]? Таким образом, они сидят, как “подбеленные стены[4]”, и судят нарушителей по своим законам, будучи намного большими преступниками, они нисколько не заботятся о том, как сами могут считаться невинными, и принимают во внимание только то, что могут осуждать других, строго требуя праведности от окружающих, и копая могилу для самих себя. Но если бы они также должны были бояться других людей, то насколько более осторожно действовали бы во всем этом!
Так, один епископ, во исполнение канонического закона, изнуряет весь город этим утомительным делом.[5] Почему? Потому что у людей есть традиция не наносить ущерба церкви. Более того, если бы он действительно желал исполнять заповеди Божьи, то он не должен был бы покидать свой дом. Не то чтобы его деяния порочны, но комары были оцежены, а верблюд проглочен.[6]
И благой Господь Бог позволяет совершиться этому и другим преступлениям для того, чтобы увещевать их относительно их обязанностей и заповедей евангельских. Но, не обращая никакого внимания на это предупреждение Божье, как, например, в этом случае, они с жаром устремляются вперед, навлекая наказание и кару на других, именуя их сынами фараона и сатаны, или даже кем-то еще похуже, только потому, что они обнаружили соринку в глазу брата своего, но не видят бревна в собственнном глазу. Таким образом, они сами несравненно более уподобляются фараону, сатане и чудовищу[7], чем их оппоненты.
Да совершит когда-нибудь Господь Бог так, что законы подобного рода вместе с их сторонниками будут разрушены и уничтожены — например, представление о том, что душа человека, осквернившего священные камни прикосновением руки, мертва. А душа, прожившая в честолюбии, без веры, да при этом еще проклиная, осуждая и порицая другую душу, не мертва!
Я умоляю не подражать мне в этих моих словах, потому что я говорю это, будучи вынуждаем великим сожалением и обязанностями своего служения. Ибо для того, чтобы понять преподаваемое учение, важнее всего применить его к нашей современной жизни. В то же время, я совершаю свою работу назидания апостольской властью. Такова моя обязанность — говорить обо всем, что по моему пониманию и видению сделано неправильно, даже если это касается занимающих высокие посты.
Вот и венецианцы также совершили великий грех против Юлия II тем, что лишили его небольшой части церковных пожертвований, и он вернул их в церковь, проявив великую добродетель, убив и уничтожив при этом немалое число христиан. Но зато нет никакого греха в полнейшей развращенности всей папской курии и в зловещем собирательстве [ею в свою среду] всякой грязи — распутства, расточительности, скаредности, честолюбия, святотатства. Блаженный Бернар[8] прав, когда с иронией говорит в четвертой книге своей работы De consideratione: “Удивительно! Епископы имеют в своем распоряжении более чем достаточно людей, которым они могут доверить свои души, но они не могут найти таких людей, которым можно было бы вверить свои маленькие светские дела. Очевидно, они являются людьми весьма здравомыслящими, ибо проявляют величайшую заботу о самых малозначительных делах, и совсем мало заботятся, либо не заботятся вовсе о делах важных”.
Однако, достаточно. Давайте вернемся к Апостолу.
Как я уже говорил, человек состоит из трех составных частей: тела, души и духа. И душа является связующей частью[9]. Тело повинуется государственным властям, но с согласия и по желанию души, и под руководством духа, который свободен и превыше всего. Однако, возникает вопрос:
Почему же тогда Апостол говорит в Гал.(5:13): “К свободе призваны вы, братия, только бы свобода (ваша) не была поводом к угождению плоти”? И во второй главе того же Послания он говорит: “… Лжебратиям, скрытно приходившим подсмотреть за нашею свободою… чтобы порабоить нас” (Гал.2:4). И в другом месте (1Кор.6:12): “… Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною”. И в (1Кор.7:23): “Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков”. Апостол многократно учреждает свободу и отвергает рабство. В самом деле, в 1Кор.(9:19 и далее) он даже говорит: “Ибо, будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобресть: для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобресть Иудеев…” И далее он снова говорит: “Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых[10]” (1Кор.9:22). Что же мы скажем на это? Как согласовать эти фрагменты между собой?
Ответ заключается в том, что Апостол, поскольку он становится всем для всех, постольку он и говорит всем, причем каждому индивидуально [именно ему понятными словами и выражениями]. Таким образом, по необходимости он использует термины “свобода” и “рабство” неоднозначно. Для тех, кто были рабами, но свободны по закону язычников, он говорит в соответствующих выражениях, заповедуя рабам повиноваться своим господам, и, если они могут, им следует становиться свободными (1Кор.7:21 и почти во всех своих посланиях). Но в 1Кор.(6:12) он говорит: “… Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною”, и в 1Кор.(7:23): “Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков”. Эти и другие подобные заявления он делает, имея в виду метафорическое[11] рабство, посредством которого человек утрачивает свою свободу, если втягивается в преходящие вещи и сделки с людьми. Ибо он должен “привязаться” к тем людям, с которыми имеет деловые контакты, и, если он хочет оставаться честным, то он обязан проявлять взаимную преданность делу. Поэтому, так или иначе, эти люди становятся пленниками друг друга. Ибо они отвлекаются и занимаются преходящими делами и явлениями, и не могут направить все свое внимание на Бога.
Он [Павел] называет другую разновидность рабства самой наилучшей, Гал.(5:13): “Но любовью служите друг другу”. Он говорит о такой разновидности любви, что, хотя он был свободен, все же сделал себя слугой всех. Эта разновидность рабства является высшей свободой, ибо она ни в чем не нуждается и ничего не получает, но, скорее, предоставляет и дарует. Таким образом, она воистину является наиучшей свободой и характерным отличительным свойством христиан. Он имеет это в виду в данной главе, когда говорит: “Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви” (Рим.13:8). Это благодатное духовное рабство — все служит тем, кто обладает им, и “…все содействует ко благу” (Рим.8:2) тем, кто обладает им. Но сами они не являются рабами никому, потому что они ни в чем не нуждаются, как я уже говорил.
И четвертая разновидность рабства является в равной мере духовной, но она очень нехороша, и против нее он борется изо всех своих сил, охраняя интересы христиан. Это вопрос о подчиненности Закону и всем его тяготам, то есть он касается веры в то, что для спасения необходимо исполнять все внешние дела Закона. Ибо те, кто полагают так и верят в это, остаются рабами и никогда не будут спасены. Ибо они — рабы Закона, и Закон правит ими из-за этой их глупой веры и [состояния] совести. И таковы все, кто желает обрести спасение каким-то иным путем, нежели через веру во Христа, ибо они в величайшей степени озабочены тем, как удовлетворить Закон своими многочисленными делами и собственной праведностью. Разумеется, Апостол и духовные люди также совершали эти дела, да и по сей день совершают, но они делают это не потому, что должны, но потому, что хотят, не потому, что эти дела необходимы, но потому что они разрешены. Однако эти лицемеры изнуряют себя добрыми делами, исполняя их как необходимую, обязательную работу, и, таким образом, они исполняют их потому, что должны, то есть по необходимости, а не потому, что хотят. В действительности они хотят, чтобы эти дела не были необходимы, каковыми, фактически, они кажутся им. В наше время это весьма распространенная форма рабства.
Из этого мы можем легко понять, как в Книге Деяний Апостол хотел очиститься (Деян.21:26), и почему он обрезал Тимофея (Деян.16:3), хотя при этом он везде проповедовал обратное. Таким образом, для тех, кто в Духе, все эти внешние вещи [обряды, установления и предписания] являются делом добровольным, то есть тем, что они могут исполнять либо не исполнять по своему усмотрению.
Однако Апостол не касается вопроса о свободе по отношению к светским властям. Ведь это не приводит к рабству, поскольку имеет отношение ко всем людям, живущим в этом мире, и не является вопросом исполнения дел Закона Божьего.
10. “… Любовь есть исполнение закона”. Заповедь: “…Люби ближнего твоего, как самого себя”, понимается двойственно — так, как она звучит в Мат.(19:19), или же так, как она звучит в Лев.(19:18)[12].Во-первых, мы должны понимать это в том смысле, что как ближний наш, так и мы сами должны быть любимы [нами]. Но в другом смысле это можно понимать еще и так, что нам заповедано любить только ближнего своего, используя любовь к себе, как пример. Это лучшее истолкование, потому что человек, с его естественной греховностью, любит себя более всех остальных, ищет своего во всем, любит все остальное ради себя, даже когда он любит ближнего своего или своего друга, ибо он ищет своего [свои интересы, то, что выгодно и подходит ему] в нем.
Таким образом, это самая глубокая заповедь, и каждый человек должен тщательным образом испытывать себя по ней. Ибо выражением: “Как самого себя”, исключается любое притворство, любая имитация любви. Поэтому тот, кто любит ближнего своего из-за его
денег, и не любит того же самого человека, если он беден, очевидно, имеет
почестей, скромен, лицемерную любовь, не любовь к ближнему своему,
знаний, необразован,
благосклонности, враждебен,
могущества, зависим,
утешения неприятен,
но любовь к благам ближнего своего, ради собственной выгоды, и, таким образом, он не любит его, “как самого себя”, ибо, на самом деле, он любит себя, даже будучи нищим, или безумцем, и даже полнейшим ничтожеством. Ибо кто является настолько никчемным, что ненавидит себя? Никто не является таким ничтожеством, что не любит себя, и никто не любит других таким же образом (“как самого себя”). Таким образом, эта заповедь является самой трудной из всех, если мы действительно размышляем о ней. И так уж есть, что никто не хочет быть ограбленным, обиженным, убитым, никто не хочет стать жертвой прелюбодеяния,
