«Он ambitiosus настолько, насколько это позволяют местные участки земли»[23] (Таким образом слово ambitiosus используется в том смысле, что человек желает окружить [охватить] многие места, старается распространить себя и «охватить собой» все, как река, разливающаяся и заполняющая собой многие пространства). Но здесь используется греческое слово jilotimoumeno , то есть «желание славы или почестей». Таким образом, по-гречески слова, записанные у нас как: «Я старался благовествовать», звучат, скорее, как: «Я амбициозно (ambitiosus) жаждал проповедовать», или: «Я стремился проповедоваать, будучи побуждаем стремлением к славе». И каков же ответ на этот вопрос? Был ли Апостол амбициозен? Дает ли он здесь амбициозным людям пример того, как защищать себя? Ни в коем случае. Ведь до этого он сказал: «Ибо я могу похвалиться в Иисусе Христе…» (стих 17), а также в (1Кор.9:15): «Ибо для меня лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою[24]». Если бы он искал этой славы ради себя самого, то слава его была бы тщетна и напрасна. Но он, конечно же, искал ее ради других, а именно: Во-первых, для того, чтобы его апостольская власть не умалялась, что было бы помехой для веры язычников, для которых он и был рукоположен Апостолом, как было показано в первой части данной книги.[25]
Во-вторых, он говорит все это от обилия любви, а именно — из-за своего желания спасти как можно больше людей, он не хотел проповедовать в том месте, где Христа уже знали, и при этом не иметь возможности проповедовать тем, кто не знал Его. И он показыват это, цитируя Исаию: «Не имевшие о Нем известия увидят, и не слышавшие узнают» (стих 21; Ис.52:15), как бы говоря этим: «Необходимо проповедовать Христа там, Его еще не знают, потому что ежели Его проповедовать там, где уже знают о Нем, то может быть упущено время, отведенное для Его проповеди другим. Немаловажно также и то, что он не говорит: «Я не проповедовал там, где проповедовали другие Апостолы» ибо это было бы признаком амбициозности и надменности, как будто он брезгует проповедовать там, где уже проповедовали другие, но он говорит: «.Не там, где уже было известно имя Христово», чтобы показать, что он воздерживался от проповеди там, где в этом не было необходимости, для того, чтобы проповедовать там, где это было необходимо.
Но во всех этих случаях у нас имеется достаточно объяснений причин того, почему он так делал, но недостаточно оснований для объяснения того, почему он использовал слово jilotimoumeno. Потому что человек может делать все это, даже если он и не утверждает, что желает славы. Но здесь он явственно и отчетливо говорит, что совершал все это из ревностного стремления к чести и славе. Поэтому мы не должны спрашивать здесь — в какой степени он делал все это помимо стремления к славе, но, скорее, нам следует спросить — что представляла собой та слава. Таким образом:
В-третьих, мы должны отметить, что проповедь Евангелия была обязанностью, презираемой окружающими и постыдной с их точки зрения — как, впрочем это обстоит и по сей день — обязанностью, лишенной какой-бы то ни было славы и почестей, обязанностью, навлекающей на человека [который занимается этим] всевозможные нарекания, упреки, гонения и т.п. до такой степени, что Христос говорит: «Ибо, кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов» (см. Лук.9:26). И Иеремия (см.20:8) исповедут: «Слово Господне обратилось в поношение мне и в повседнвное посмеяние». Так же и в Пс.(13:6) сказано: «Вы посмеялись над мыслию нищего, что Господь упование его»[26] . И Христос также исповедует повсюду в Псалмах, что Он был презираем, и что «бесчестие покрывает лицо Его» (Пс.68:8). Подобным же образом, Он говорит: «Боже! Ты знаешь безумие мое…» и ту непочтительность, которой Я был осыпан. И то, что происходит со Христом, Который является истиной, ибо Христос есть истина, то также происходит и со служителями Христа, то есть служителями истины, о чем мы читаем в (1Кор.4:9-10): «Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как-бы приговоренными к смерти; потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков. Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки…». И чуть позже (стих 13) он говорит: «Хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне».
Итак, поскольку проповедь Евангелия не является делом, приносящим почести, с изумляющей апостольской любовью он рассматривает то, что является позором, как свою славу — только для того, чтобы быть полезным для других. Ибо, проповедовать там, где Христос известен, не является делом неблагодатным, потому что там уже пройден и преодолен первый позор Евангелия. Но там, где Он пока неизвестен, немилость, изливаемая на Благовестие, все еще является новой и весьма велика. Он высказывается в том же смысле в главе 1:14, где мы читаем такие слова: «Я должен и Еллинам и варварам, мудрецам и невеждам». А также в главе (1:16): «Ибо я не стыжусь благовествования Христова», где он как бы говорит: «Я рассматриваю проповедь Евангелия, как почетное служение, и я ревностно [амбициозно] стремлюсь к этому по той самой причине, что другие питают к этому отвращение из-за бесчестия, связанного с этим». Таким образом, мы читаем в Деяниях (5:41): «Они же [Апостолы] пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие». Разве слово «радуясь» здесь означает что-либо иное, кроме как то, что они приняли эту немилость [проявленную к ним], как оказанную им честь? Поэтому он также сказал ранее (Рим.15:17): «Итак я могу похвалиться в Иисусе Христе в том, что относится к Богу», как бы говоря этим: «Несмотря на то, что перед миром я имею бесчестие и среди людей — непонимание». Таким образом, мы читаем в Пс.(118:46): «Буду говорить об откровениях Твоих перед царями, и не постыжусь», то есть: «Я не смущаюсь говорить о Тебе, но рассматриваю это, как честь для себя». люди же, которые смущаются — испытывают раздражение и отвращение, поскольку они напуганы тем, что навлекут на себя бесчестие. В том же самом Псалме он часто молится об освобождении от «поношения», говоря: «Сними с меня поношение и посрамление…» (Пс.118:22). И еще: «Отврати поношение мое, которого я страшусь» (Пс.118:39). И в другом месте: «Довольно насыщена душа наша поношением от надменных и уничижением от гордых» (Пс.122:4).
В-четвертых, что, однако, лишь слегка отличатся от третьего пункта, он провозглашает то, что понимает эту славу — как славу совести пред Богом, то есть что он имеет не свидетельство порочной совести, но свидетельство доброй совести, как, например, когда он говорит в (2Кор.1:12): «Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей». Итак, чтобы он мог иметь чистую[27] совесть пред Богом, поскольку он исполнял свои обязанности весьма преданно, он спешил проповедовать Христа только там, где Его еще не знали до этого, точно также, как в (1Кор.9:15), о чем упоминалось выше, он говорит, что для него было бы лучше умереть, чем если бы исчезла его слава, то есть чем если бы он имел ущербную совесть. Ибо совесть — это нечто такое, что либо позорит, либо прославляет нас перед Богом. Это не говорит о том, что чья-то совесть такова, что иногда она не позорит его (иначе Христос умер бы напрасно), но человек должен стремиться нанести свой совести как можно меньший ущерб, и хранить ее как можно более более чистой, и тогда то, что отложено и остается сокрытым, покрывается, извиняется и прощается через веру во Христа и упование на Него. В этом смысле он имел амбициозное стремление проповедовать, потому что он пытался обогатить свою совесть, которая не может быть обогащена лучше, нежели через служение другим из любви, даже если это ведет к бесчестию и страданиям. Такое бесчестие является славой, потому что оно — слава совести. И я полагаю, что мысль Апостола была такова, что в этом открытом позоре он мог видеть сокрытую славу, внешне поносимую, но почитаемую в сознании, презираемую среди людей, но прославленную пред Богом. Ибо истина порождает ненависть. Но эта ненависть приносит благодать. Следовательно, мы должны ревностно и амбициозно искать ненависти, то есть благодати — даже через ненависть.
Но, чтобы не казалось, будто мы полностью и безоговорочно отвергаем мнение других людей, например, таких, как Эразм и прочих, подобных ему, мы соглашаемся, что Апостол также прилагал все усилия, претендуя, со своего рода «святыми амбициями» на то, чтобы быть Апостолом язычников (хотя данный фрагмент не говорит этого, потому что здесь не говорится, что он воздерживается от проповеди там, где проповедовали другие Апостолы, но говорится, что он не проповедует там, где имя Христа уже известно. Однако, даже среди язычников имя Его было известно, как, например, в Риме). Но давайте пойдем на уступку и согласимся с этим, потому что он [Павел] «призванный Апостол, избранный к благовестию» (Рим.1:1), он прилагал все усилия с благоговейными амбициями для осуществления свого служения, так, будто он один хотел принести свет язычникам — задача, в которой он самым убедительным образом доказал свою любовь. Ибо амбициозное устремление к сотворению добра — это воистину редкая и апостольская черта. Более того, проповедовать Евангелие — эзначит даровать величайшее благословение, даже если это делается в условиях жестоких преследований и враждебности всего мира. Таким образом, стремиться к такой славе (и это сильнейшее из желаний) принесения величайших благословений, причем, принесения их как дара, а также того [знания о том], что представляет собой этот дар, и не получать при этом ничего, кроме всевозможных упреков — разве это не являтся чем-то таким, что выше человеческих сил, и разве это не является воистину апостольской чертой? В самом деле, разве это нельзя назвать «божественными амбициями»? Если человек проявляет добросердечие и благотворительность, ничего не получая взамен, то позвольте спросить вас — разве это не является проявлением смирения? Подумайте об этом. Евангелие является неописумым даром, даром, который нельзя сравнить ни с какими богатствами, почестями, или удовольствиями. Более того, если кто-то дает благое даже своим врагам и тем, кто воздает ему злом за добро, что может быть для него большим благословением, чем Евангелие? Тем не менее, человек, дающий благое только своим друзьям, меньше такого человека, действительно являющегося очень редким. И еще меньше тот человек, который предается только своим благам [делает все только
