глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе …» (стих 38, 39).
19. «Ибо тварь … ожидает…» Апостол размышляет иначе, чем это делают философы и метафизики. Ибо философы направляют свой взгляд на существующее положение вещей таким образом, что они размышляют только о том, что собой представляют какие-то явления [вещи] и какими качествами они обладают, Апостол же отвлекает наше внимание от рассмотрения настоящего состояния вещей, а также от их сущности и случайных свойств, и направляет нас к их будущему состоянию. Ибо он не использует таких терминов, как «сущность», «деятельность» твари или ее «действие», «бездействие» и «побуждение», но, используя совершенно новое чудесное теологическое выражение, он говорит об «ожидании (предвкушении) твари», так, что, поскольку его душа может слышать ожидание твари, он направляет свое внимание не на саму тварь, вопрошает не о ней, а, скорее, о том, чего она ожидает. Но увы, насколько глубоко и болезненно мы запутались в категориях и рассуждениях о том, что представляет собой какая-то вещь или какое-то явление. В какое огромное количество метафизических вопросов мы вовлекаем себя! Когда же мы поумнеем и увидим — сколько драгоценного времени мы тратим понапрасну на тщетные вопросы, пренебрегая при этом более важными и существенными? Мы всегда действуем таким образом, поэтому сказанное Сенекой касается нас самым непосредственным образом: «Мы не знаем, что делать, потому что мы познали несущественное. В самом деле, мы не знаем, что является благотворным, потому что мы познали лишь то, что разрушает нас».906
В самом деле, я со своей стороны верю, что я обязан Господу своей обязанностью выступать, возражая против философии, и убеждать людей обращать внимание на Святое Писание. Потому что возможно, что если бы другой человек, не повидавший всего этого907, совершал бы это [вместо меня], он мог бы быть напуган, или он мог бы не поверить в это. Однако, я был мучим этими исследованиями много лет, я испытывал и слышал это вновь и вновь. Я пришел к пониманию того, что это тщетное исследование, ведущее к погибели. Поэтому я призываю вас всех настолько серьезно, насколько только могу, поскорее закончить все эти исследования, начать заботиться не об их учреждении и защите, но лишь о том, чтобы относиться к ним так, как делаем мы, когда познаем бесполезные искусства для того, чтобы уничтожать их, и изучаем заблуждения для того, чтобы опровергать их. То есть мы изучаем также и эти вещи для того, чтобы избавляться от них, или, по меньшей мере, только для того, чтобы научиться говорить с теми людьми, с которыми мы должны проявлять свое несогласие. Ибо сейчас самое время для того, чтобы нам предпринять новые исследования и познать Иисуса Христа «и притом распятого» (1Кор.2:2).
Таким образом, вы будете лучшими философами и лучшими исследователями сущности явлений, если научитесь у Апостола рассматривать то, как тварь ожидает, стонет и мучится в «родовых схватках», то есть как она отворачивается с омерзением от того, что существует сейчас, и желает того, что все еще в будущем. Ибо тогда исследование сути вещей, их случайных свойств и различий быстро станет бесполезным. В результате, безумие философов напоминает человека, который, присоединившись к строителю [став помощником строителя] и дивясь тому, как обрубаются, отпиливаются и откалываются брусья и балки, глупо удовлетворяется всем этим, нисколько не интересуясь тем, что же строитель собирается в конце концов построить в результате всех этих стараний. Этот человек пустоголов и невежествен, и работа такого помощника бессмысленна. Так же и творение Божье, мастерски приготовленное для будущей славы, озирается глупцами, взирающими только на его устройство, но никогда не понимающими его конечной цели. Таким образом, разве мы не сбиваемся с пути окончательно, когда обращаем свои помыслы к восхвалению и прославлению философии? Взгляните, как мы ценим изучение сущности, а также действие и бездействие вещей, и сами вещи отвергают свою суть, свое действие или бездействие, и ропщут на это! Мы восхваляем и прославляем познание именно той вещи, которая испытывает досаду и неудовлетворение по отношению к себе! И, я спрашиваю вас, разве тот, кто смеется над плачущим и стенающим человеком, а затем хвастливо утверждает, что видит его счастливым и улыбающимся, не является сумасшедшим? Конечно, такого человека совершенно справедливо называют сумасшедшим и помешанным. В самом деле, если бы только простые и необразованные люди глупо полагали, что философия имеет какое-то значение, и не знали бы, как истолковать воздыхания о естественном порядке вещей, то это было бы еще терпимо. Но сейчас мудрецы и теологи, зараженные той же самой «мудростью [благоразумием] плоти», извлекают счастливую науку из печального творения, и из воздыхания они радостно собирают свое знание, проявляя при этом удивительную силу.
Таким образом, Апостол прав, когда в Кол.(2:8) он выступает против философии, говоря: «Смотрите, (братия,) чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому…». Ясно, что если бы Апостол хотел, чтобы какая-то философия воспринималась, как нечто полезное и благое, он не осуждал бы ее столь решительно. Таким образом, мы приходим к заключению, что всякий, кто докапывается до сущности и деяний творения, вместо его [творения] стенаний и ожиданий, несомненно, является безумцем и слепцом, ибо он не знает, что творения являются также делом Божьим. Это явственно вытекает из рассматриваемого библейского фрагмента.
20. «Потому что тварь покорилась суете…». Под термином «тварь» в данном фрагменте большинство ученых понимают человека — потому, что человек имеет участие в любой сотворенной вещи. Но лучше описывать человека посредством термина «суета», о чем верно и истинно говорится в Пс.(38:6): «Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий». Ибо несомненно истинно то, что если бы человек, ветхий человек, не существовал, то не было бы и суеты. Потому что все, что сотворил Бог, было «хорошо весьма» (Быт.1:31), и по сей день хорошо, как Апостол говорит в 1Тим. (4:4): «Ибо всякое творение Божие хорошо…», и в Тит.(1:15): «Для чистых все чисто…». Таким образом, творение становится суетным, порочным и вредоносным извне, а не по собственной вине, а именно — потому, что оно извращено и оценивается ошибочным мышлением, а также любовью и наслаждением человеческим лучше, чем оно есть на самом деле, в то время как человек, способный положиться на Бога и находить удовлетворение только в Боге, если рассматривать это с позиции разума и духа, является достаточно самонадеянным и дерзким, чтобы полагать, что он имеет мир и удовлетворение в этих сотворенных вещах. Именно этой суете (то есть извращенному удовольствию) подчинено творение, точно так же, как, например, трава сама по себе является хорошим растением и отнюдь не бесполезна, [поскольку] она необходима и полезна для животных, однако, она бесполезна для человека с точки зрения ее употребления в пищу — и все же, если бы она использовалась для употребления в пищу людьми, то ей придавалось бы большее значение, чем то, которое принадлежит ей по сути. Это то, что совершают все люди, не любящие Бога по-настоящему, искренне, и не жаждущие Его ревностно. Каждый человек, рожденный от Адама и живущий без Святого Духа, делает так. Таким образом, Псалом (13:3) имеет в виду всех нас, провозглашая: «Все уклонились, сделались равно непотребными…», то есть суетными. И из-за человека все творение стало тщетным и суетным, хотя и не желая того. Поэтому мы читаем в Еккл.(1:2 и далее): «… Суета сует, — все суета! Что пользы человеку (то есть что он обретает, кроме суеты?) от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» Он весьма многозначительно добавляет, что человек не Имеет ничего, кроме суеты. Потому что сотворенные вещи сами по jce6e хороши, и знающие Бога, знают также и эти вещи не тщетным и суетным, но правильным путем, и они используют их, но не получают от них тщетного удовольствия.908 Поэтому мы читаем в Тит.(1:15): «Для чистых все чисто…», но для оскверненных [нечистых] нет ничего Чистого. Таким образом, одни и те же вещи одновременно чисты и нечисты, из-за различия тех, кому они принадлежат [кому они свойственны].
21. «… И сама тварь освобождена будет…» Здесь он говорит о двух вещах. Во-первых, что тварь будет освобождена, а именно — освобождена от суеты, когда неблагочестивые будут осуждены и взяты прочь, и когда ветхий человек будет уничтожен. Это освобождение производится теперь каждый день в жизни святых. Во-вторых, что это не только не будет более суетным и тщетным, но также это не будет более впредь подвержено развращению. Таким образом, мы читаем в Ис.(30:26): «И свет луны будет, как свет солнца, а свет солнца будет светлее всемеро, как свет семи дней…». Многие ученые говорят по этому поводу, что солнце в первые семь дней, в течение которых был сотворен мир, было намного ярче, чем сейчас, но затем оно померкло из-за порочности греха человека, который впал во грех на шестой или седьмой день. И в будущем оно будет в семь раз ярче, чем даже оно было тогда. Хотя это мнение не лишено логических оснований, все же оно не может быть доказано на основании Писания. Равно как из утверждения Исайи вовсе не вытекает, что мы должны так считать. Потому что выражение: «Свет солнца будет светлее всемеро», может пониматься экзегетически, «как свет семи дней», то есть как если бы сияние семи дней было одним сиянием, то есть сиянием всех семи дней, взятых вместе.
24. «Надежда же, когда видит, не есть надежда…» Хотя с лингвистической точки зрения это утверждение может быть фигуральным, все же с теологической позиции оно является наиболее прямолинейным и утвердительным, потому что оно выражает очень сильные эмоции. Потому что надежда, приходящая от желания чего-то такого, что мы любим, всегда увеличивает любовь промедлением. Так случается, что то, на что надеются, и надеющийся человек становятся чем-то единым через возбужденность [напряженность] упования, как говорит блаженный Августин: «Душа — это, скорее,909 то, где она любит, чем то, где она живет»910. Существует популярная поговорка: «Это мой огонь»911. И поэт говорит: «Пламя мое, Аминтас».912 И Аристотель в своей работе «О душе», книга III913, говорит, что разум и то, что может быть понято» восприятие и то, что может быть постигнуто [воспринято], как по своим общим потенциальным возможностям, так и по своей цели становятся едиными. Так любовь преобразует любящего в возлюбленного. Так надежда изменяет уповающего в то, на что уповают, но то, на что уповают, не появляется. Таким образом, надежда преобразует его в
