звали?
Как обернешься еще, двуликая?
Стройной постройкой,
грудой развалин?
Машинисту,
пылью угля овеянному,
шахтеру, пробивающему толщи руд,
кадишь,
кадишь благоговейно,
славишь человечий труд.
А завтра
стропила соборовы
тщетно возносит, пощаду моля, —
твоих шестидюймовок тупорылые боровы
взрывают тысячелетия Кремля.
«Слава».
Хрипит в предсмертном рейсе.
Визг сирен придушенно тонок.
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Пьяной толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
– о, будь ты проклята трижды! —
и мое,
поэтово
– о, четырежды славься, благословенная! —
1918
ПРИКАЗ ПО АРМИИ ИСКУССТВА
Канителят стариков бригады
канитель одну и ту ж.
Товарищи!
На баррикады! —
баррикады сердец и душ.
кто мосты к отступлению сжег.
Довольно шагать, футуристы,
в будущее прыжок!
накрутил колес и утек.
Если песнь не громит вокзала,
то к чему переменный ток?
Громоздите за звуком звук вы
и вперед,
поя и свища.
Есть еще хорошие буквы:
Эр,
Ша,
Ща.
Это мало – построить парами,
распушить по штанине канты.
Все совдепы не сдвинут армий,
если марш не дадут музыканты.
На улицу тащите рояли,
барабан из окна багром!
рояль раскроя ли,
Это что – корпеть на заводах,
перемазать рожу в копоть
и на роскошь чужую
в отдых
осовелыми глазками хлопать.
Довольно грошовых истин.
Из сердца старое вытри.
Улицы – наши кисти.
Площади – наши палитры.
Книгой времени
тысячелистой
революции дни не воспеты.
На улицы, футуристы,
барабанщики и поэты!
1918
Орут поэту:
«Посмотреть бы тебя у токарного станка.
А что стихи?
Пустое это!
Небось работать – кишка тонка».
нам
всяких занятий роднее.
А если без труб,
то, может,
мне
без труб труднее.
Знаю —
не любите праздных фраз вы.
А мы
не деревообделочники разве?
Голов людских обделываем дубы.
В сетях осетры б!
Но труд поэтов – почтенный паче —
людей живых ловить, а не рыб.
Огромный труд – гореть над горном,
железа шипящие класть в закал.
Но кто же
Мозги шлифуем рашпилем языка.
Кто выше – поэт
или техник,
ведет людей к вещественной выгоде?
Оба.
Сердца – такие ж моторы.
Душа – такой же хитрый двигатель.
Мы равные.
Товарищи в рабочей массе.
Пролетарии тела и духа.
Лишь вместе
вселенную мы разукрасим
и маршами пустим ухать.
Отгородимся от бурь словесных молом.
К делу!
Работа жива и нова.
А праздных ораторов —
на мельницу!
К мукомолам!
Водой речей вертеть жернова.
1918
ТОЙ СТОРОНЕ
Мы
не вопль гениальничанья —
«все дозволено»,
мы
не призыв к ножовой расправе,
мы
просто
не ждем фельдфебельского
«вольно!»,
Гарцуют скелеты всемирного Рима
на спинах наших.
В могилах мало им.
Так что ж удивляться,
что непримиримо
мы
мир обложили сплошным «долоем».
Характер различен.
За целость Венеры вы
готовы щадить веков камарилью.
Вселенский пожар размочалил нервы.
Орете:
«Пожарных!
Горит Мурильо!»
А мы —
не Корнеля с каким-то Расином —
отца, —
предложи на старье меняться, —
мы
и его
обольем керосином
и в улицы пустим —
для иллюминаций.
Бабушка с дедушкой.
Чинопочитанья проклятого тина.
Лачуги рушим.
Возносим дома мы.
А вы нас – «ловить арканом картинок!?»
Мы
не подносим —
«Готово!
На блюде!
Хлебайте сладкое с чайной ложицы!»
Клич футуриста:
были б люди —
искусство приложится.
В рядах футуристов пусто.
Изрубленные, как капуста,
мы войн,
революций призы.
Но мы
не зовем обывателей гроба.
У пьяной,
в кровавом пунше,
земли —
смотрите! —
взбухает утроба.
Рядами выходят юноши.
Идите!
Под ноги —
топчите ими —
мы
бросим
себя и свои творенья.
Мы смерть зовем рожденья во имя.
Во имя бега,
паренья,
реянья.
Когда ж
прорвемся сквозь заставы,
и праздник будет за болью боя, —
мы
все украшенья
расставить заставим —
любите любое!
1918
(Матросам)
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!
Там
за горами горя
За голод,
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются леевой, —
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!
Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи
у мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!
1918
ПОТРЯСАЮЩИЕ ФАКТЫ
Небывалей не было у истории в аннале
факта:
вчера,
звеня в «Интернационале»,
Смольный
ринулся
к рабочим в Берлине.
И вдруг
увидели
деятели сыска,
все эти завсегдатаи баров и опер,
триэтажный
со стороны российской
Поднялся.
Шагает по Европе.
Обедающие не успели окончить обед —
в место это
грохнулся,
и над Аллеей Побед —
«Власть Советов».
Напрасно пухлые руки взмолены, —
не остановить в его неслышном карьере.
Раздавил
и дальше ринулся Смольный,
республик и царств беря барьеры.
И уже
из лоска
тротуарного глянца
Брюсселя,
натягивая нерв,
росла легенда
про Летучего голландца —
голландца революционеров.
А он —
по полям Бельгии,
по рыжим от крови полям,
туда,
где гудит союзное ржанье,
метнулся.
Красный встал над Парижем.
Смолкли парижане.
Стоишь и сладостным маршем манишь.
И вот,
восстанию в лапы отдана,
рухнула республика,
а он – за Ла-Манш.
На площадь выводит подвалы Лондона.
А после
пароходы
низко-низко
над океаном Атлантическим видели —
пронесся.
К шахтерам калифорнийским.
Говорят —
огонь из зева выделил.
Сих фактов оценки различна мерка.
Не верили многие,
Ловчились в спорах.
А в пятницу
вспыхнула Америка,
землей казавшаяся, оказалась порох.
И если
скулит
обывательская моль нам:
– не увлекайтесь Россией,
восторженные дети, —»
я
указываю
на эту историю со Смольным.
А этому
я,
Маяковский,
1919
МЫ ИДЕМ
Кто вы?
Мы
разносчики новой веры,
красоте задающей железный тон.
Чтоб природами хилыми не сквернили скверы,
в небеса шарахаем железобетон.
Победители,
шествуем по свету
сквозь рев стариков злючий.
И всем,
кто против,
советуем
Раз
на радугу
кулаком
замахнулся городовой:
– чего, мол, меня нарядней и чище! —
а радуга
вырвалась
и давай
опять сиять на полицейском кулачище.
Коммунисту ль
распластываться
перед тем, кто старей?
Беречь сохранность насиженных мест?
Это революция
и на Страстном монастыре
начертила:
«Не трудящийся не ест».
отшвырнула
тех, кто
рушащееся
оплакивал тысячью родов,
ибо знает:
новый грядет архитектор —
это мы,
иллюминаторы завтрашних городов.
Мы идем
нерушимо,
бодро.
Эй, двадцатилетние!
Взываем к вам.
Барабаня,
тащите красок ведра.
Заново обкрасимся.
Сияй, Москва!
И пускай
с газеты
сражается с нами
Всех младенцев перебили по приказу Ирода;
а молодость,
ничего —
живет.
1919
СОВЕТСКАЯ АЗБУКА
А
Антисемит Антанте мил.
Антанта – сборище громил.
Б
Большевики буржуев ищут.
Буржуи мчатся верст за тыщу.
В
Вильсон важнее прочей птицы.
Г
Гольц фон-дер прет на Ригу. Храбрый!
Гуляй, пока не взят за жабры!
Д
Деникин было взял Воронеж.
Дяденька, брось, а то уронишь.
Е
Европой правит Лига наций.
Есть где воришкам разогнаться!
Ж
Железо куй, пока горячее.
Жалеть о прошлом – дело рачье.
3
Земля собой шарообразная,
За Милюкова – сволочь разная.
И
Интеллигент не любит риска.
И красен в меру, как редиска.
К
Корове трудно бегать быстро.
Керенский был премьер-министром.
Л
Лакеи подают на блюде.
Ллойд-Джордж служил и вышел в люди.
М
Меньшевики такие люди —
Мамашу могут проиудить.
Н
На смену вам пора бы, Носке!
Носки мараются от носки.
О
Ох, спекулянту хоть повеситься!
Октябрь идет. Не любит месяца.
П
Попы занялись делом хлебным —
Погромщиков встречать молебном.
Р
Рим – город и стоит на Тибре.
Румыны смотрят, что бы стибрить.
С
Сазонов послан вновь Деникиным.
Сиди послом, пока не выкинем!
Т
Тот свет – буржуям отдых сладкий
Трамваем Б без пересадки!
У
У «правых» лозунг «учредилка».
Ф
Фазан красив. Ума ни унции.
Фиуме спьяну взял д’Аннунцио.
Х
Хотят в Москву пробраться Шкуры.
Хохочут утки, гуси, куры.
Ц
Цветы благоухают к ночи.
Ч
Чалдон на нас шел силой ратной.
Чи не пойдете ли обратно?!!
Ш
Шумел Колчак, что пароход.
Шалишь, верховный! Задний ход!
Щ
Щетина украшает борова.
Щенки Антанты лают здорово.
Э
Экватор мучает испарина.
Эсера смой – увидишь барина.
Ю
Юнцы охочи зря приврать.
Юденич хочет Питер брать.
Я
Ярмо микадо нам не всучите.
1919
«Окна сатиры Роста» 1919-1920 годов
1. Рабочий!
Глупость беспартийную выкинь!
Если хочешь жить с другими вразброд —
всех по очереди словит Деникин,
всех сожрет генеральский рот.
2. Если ж на зов партийной недели
придут миллионы с фабрик и с пашен —
рабочий быстро докажет на деле,
что коммунистам никто не страшен.
1919, октябрь
ПЕСНЯ РЯЗАНСКОГО МУЖИКА
1. Не хочу я быть советскай.
Батюшки!
А хочу я жизни светскай.
Матушки!
Походил я в белы страны.
Батюшки!
Мужичков встречают странно.
Матушки!
2. Побывал у Дутова.
Батюшки!
Отпустили вздутого.
Матушки!
3. Я к Краснову, у Краснова —
Батюшки!
Кулачище – сук сосновый.
Матушки!
4. Я к Деникину, а он —
Батюшки!
Бьет крестьян, как фараон.
Матушки!
5. Мамонтов-то генерал —
Батюшки!
Матершинно наорал.
Матушки!
Я ему: «Все люди братья».
Батюшки!
А он: «И братьев буду драть я».
Матушки!
6. Я поддался Колчаку.
Батюшки!
Своротил со скул щеку.
Матушки!
На Украину махнул.
Батюшки!
Думаю, теперь вздохну.
Матушки!
А Петлюра с Киева —
Батюшки!
Уж орет: «Секи его!»
Матушки!
Батюшки!
Наработан не для нас.
Матушки!
Не пойду я ни к кому,
Батюшки!
Окромя родных Коммун.
Матушки!
1919, октябрь
* * *
2. Белогвардейцев оружие – ложь.
3. Меньшевиков оружие – в спину нож.
4. Правда,
5. глаза открытые
6. и ружья —
вот коммунистов оружие.
1920, июль
* * *
как махновцы хотят,
2. буржуазия передушит нас, как котят.
3. Что единица?
4. Надо
в партию коммунистическую объединиться.
5. И буржуи,
какими б ни были ярыми,
6. побегут
от мощи
миллионных армий.
1920, июль
ИСТОРИЯ ПРО БУБЛИКИ И ПРО БАБУ, НЕ ПРИЗНАЮЩУЮ РЕСПУБЛИКИ
1. Сья история была
в некоей республике.
а у бабы бублики.
музыкою веется:
бить на фронте пановье
мчат красноармейцы.
3. Кушать хотца одному,
говорит ей: «Тетя,
бублик дай голодному!
Вы ж на фронт нейдете?!
4. Коль без дела будет рот,
буду слаб, как мощи.
5. Пан республику сожрет,
если будем тощи».
6. Баба молвила: «Ни в жисть
не отдам я бублики!
Черта ль мне в республике?!»
7. Шел наш полк и худ и тощ,
паны ж все саженные.
Нас смела Панова мощь
в первом же сражении.
8. Мчится пан, и лют и яр,
смерть неся рабочим;
к глупой бабе на базар
влез он между прочим.
9. Видит пан – бела, жирна
Миг – и съедена она.
И она и бублики.
10. Посмотри, на площадь выйдь —
ни крестьян, ни ситника.
красного защитника!
11. Так кормите ж красных рать!
Хлеб неси без вою,
вместе с головою!
1920, август
КРАСНЫЙ ЕЖ
Голой рукою нас не возьмешь.
Товарищи, – все под ружья!
железная сила содружья.
Рабочий на фабрике, куй, как куешь,
Деникина день сосчитан!
верная наша защита.
Крестьяне, спокойно сейте рожь,
час Колчака сосчитан!
лучшая наша защита.
Врангель занес на Коммуну нож,
баронов срок сосчитан!
не выдаст наша защита.
Назад, генералы, нас не возьмешь!
Наземь кидайте оружье.
железная сила содружья.
1920
* * *
2. радость врагу.
3. А герой труда —
4. для буржуев удар.
1921, январь
ЧАСТУШКИ
и носки подарены.
Мчит Юденич с Петербурга
как наскипидаренный.
Мчит Пилсудский, пыль столбом,
стон идет от марша.
Разобьется панским лбом
об Коммуну маршал.
В октябре с небес не пух —
снег с небес валится.
Что-то наш Деникин вспух,
стал он криволицый.
1919-1920
ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ!
Я знаю —
не герои
низвергают революций лаву.
Сказка о героях —
интеллигентская чушь!
Но кто ж
удержится,
чтоб славу
нашему не воспеть Ильичу?
Ноги без мозга – вздорны.
Без мозга
рукам нет дела.
Металось
во все стороны
мира безголовое тело.
Нас
продавали на вырез.
Военный вздымался вой.
Когда
над миром вырос
огромной головой.
И земли
сели на оси.
И выявилось
два
в хаосе
мира
Один —
животище на животище.
Другой —
непреклонно скалистый —
влил в миллионы тыщи.
Встал
горой мускулистой.
Теперь
не промахнемся мимо.
Мы знаем кого – мети!
Ноги знают,
чьими
трупами
им идти.
Нет места сомненьям и воям.
Долой улитье – «подождем»!
Руки знают,
кого им
крыть смертельным дождем.
Пожарами землю дымя,
где народ испленен,
взрывается
бомбой
имя:
И это —
не стихов вееру
обмахивать юбиляра уют. —
Я
в Ленине
мира веру
славлю
и веру мою.
Поэтом не быть мне бы,
если б
не это пел —
в звездах пятиконечных небо
безмерного свода РКП.
1920
НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ, БЫВШЕЕ С ВЛАДИМИРОМ МАЯКОВСКИМ ЛЕТОМ НА ДАЧЕ
(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла —
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы —
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею —
дыра,
и в ту дыру, наверно,
медленно и верно.
А завтра
мир залить
вставало солнце ало.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
«Слазь!
Я крикнул солнцу:
«Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут – не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!»
Я крикнул солнцу:
«Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!»
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
«Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи гони,
