орала.

Шаля,

такие ноты наляпаны,

что с зависти

лопнули б

все Шаляпины.

А дальше

в кинематографическом раже

по облакам —

верстовые миражи.

Это тебе

не «Художественный»

да «Арс»,

где в тесных стенках —

партер да ярус.

От земли

до самого Марса

становись,

хоть партером,

хоть ярусом.

Наконец —

в грядущем

и это станется —

прямо

по небу

разводят танцы.

Не топоча,

не вздымая пыль,

грациозно

выгибая крылья,

наяривают

фантастическую кадриль.

А в радио —

буря кадрилья.

Вокруг

миллионы

летающих столиков.

Пей и прохлаждайся —

позвони только.

Безалкогольное.

От сапожника

и до портного —

никто

не выносит

и запаха спиртного.

Больному —

рюмка норма,

и то

принимает

под хлороформом.

Никого

не мутит

никакая строфа.

Не жизнь,

а — лафа!

Сообщаю это

к прискорбию

товарищей поэтов.

Не то что нынче —

тысячами

высыпят

на стихи,

от которых дурно.

А тут —

хорошо!

Ни диспута,

ни заседания ни одного —

культурно!

Пол-двенадцатого.

Радио проорал:

— Граждане!

Напоминаю —

спать пора! —

От быстроты

засвистевши аж,

прямо

с суматохи бальной

гражданин,

завернув

крутой вираж,

влетает

в окно спальной.

Слез с самолета.

Кнопка.

Троньте!

Самолет сложился

и — в угол,

как зонтик.

Разделся.

В мембрану —

три слова:

— Завтра

разбудить

в пол-восьмого! —

Повернулся

на бок

довольный гражданин,

зевнул

и закрыл веки.

Так

проводил

свои дни

гражданин

в XXX веке.

III

ПРИЗЫВ

Крылатых

дней

далека дата.

Нескоро

в радости

крикнем:

— Вот они! —

Но я —

грядущих дней агитатор —

к ним

хоть на шаг

подвожу сегодня.

Чтоб вам

уподобиться

детям птичьим,

в гондолу

в уютную

сев,—

огнем вам

в глаза

ежедневно тычем

буквы —

О. Д. В. Ф.

Чтоб в будущий

яркий,

радостный час вы

носились

в небе любом —

сейчас

летуны

разбиваются насмерть,

в Ходынку

вплющившись лбом.

Чтоб в будущем

веке

жизнь человечья

ракетой

неслась в небеса —

и я,

уставая

из вечера в вечер,

вот эти

строки

писал.

Рабочий!

Крестьянин!

Проверь на ощупь,

что

и небеса —

твои!

Стотридцатимиллионною мощью

желанье

лететь

напои!

Довольно

ползать, как вошь!

Найдем —

разгуляться где бы!

Даешь

небо!

Сами

выкропим рожь —

тучи

прольем над хлебом.

Даешь

небо!

Слов

отточенный нож

вонзай

в грядущую небыль!

Даешь

небо!

[1925]

Комментарии

Впервые полностью[1] напечатано отдельным изданием — М., Авиаиздательство и Авиахим, 1925.

В автобиографии «Я сам» в главе «25-й год» поэт назвал поэму в числе важнейших итогов года.

И за это гнездо … отмахиваясь от выселений мандатом союзным, бумажкой КУБу. — КУБУ (или ЦЕКУБУ) — Комиссия улучшения быта ученых при Совнаркоме, организованная в первые годы Советской власти. Маяковский имеет здесь в виду факты собственной биографии: «удостоверения» и «мандаты», выдаваемые поэту, сохраняли ему жилье (комнату в Лубянском проезде, в доме № 3. В 1974 году здесь открыт Государственный музей В. В. Маяковского).

А. Крюкова

Примечания

1 До публикации отдельным изданием поэма печаталась — в отрывках, по мере написания — в периодической печати, начиная с апреля 1925 года.