Скачать:PDFTXT
Полное собрание сочинений в тринадцати томах. Том 10. Стихотворения 1929-1930

советов —

родина

всех трудящихся.

КИМ —

лучших отбор,

фашисты —

худших сброд.

Красные,

готовьте отпор

силе

черных рот!

На Западе

капиталзападня.

Всей

молодой голытьбой

поставим

в порядок дня

атаку,

штурм,

бой!

Повтори

сто двадцать крат,

на знаменах

лозунгом выставь, —

что шелковый

социал-демократ

не лучше

мясников-фашистов;

Интернационалом

крой, —

забьет голосина

(не маленький!)

нежноголосый рой

сынков

капитала-маменьки.

Не хвастаясь

и не крича,

соревнуясь

ударней,

упорней,

выкорчевывай

по завету Ильича

капитала

корявые корни.

Работа

трудна и крута…

Долой

разгильдяйскую слизь!

Вздымай

производительность труда:

себестоимость

срежь,

снизь!

Время

идет не скоро.

Год

с пятилетки

скиньте-ка.

Из КИМа

вон

паникеров!

Вон

из КИМа

нытиков!

Стекайтесь,

кепки и платки,

каждый,

кто в битве надежен!

Теснее

сплачивай,

КИМ,

плечи

мировой молодежи!

[1929]

Отречемся*

Дом за домом

крыши вздымай,

в небо

трубы

вверти!

Рабочее тело

хольте дома,

тройной

кубатурой

квартир.

Квартирка

нарядная,

открывай парадное!

Входим —

и увидели:

вид —

удивителен.

Стена

в гвоздях.

Утыкали ее.

Бушуйте

над чердаками,

зи́мы, —

а у нас

в столовой

висит белье

гирляндой

разных невыразимых.

Изящно

сплетая

визголосие хоровое,

надрывают

дети

силенки,

пока,

украшая

отопление паровое,

испаряются

и высыхают

пеленки.

Уберись во-свояси,

гигиена незваная,

росой

омывайте глаза.

Зачем нам ванная?!

Вылазит

из ванной

проживающая

в ванне

коза.

Форточки заперты:

«Не отдадим

вентиляции

пот

рабочих пор!»

Аж лампы

сквозь воздух,

как свечи, фитилятся,

хоть вешай

на воздух

топор.

Потолок

в паутинных усах.

Голова

от гудения

пухнет.

В четыре глотки

гудят примуса

на удивление

газовой кухне.

Зажал

топор

папашин кулачи́на, —

из ноздрей

табачные кольца, —

для самовара

тонкая лучина

папашей

на паркете

колется.

Свезенной

невыбитой

рухляди скоп

озирает

со шкафа

приехавший клоп:

«Обстановочка ничего

годится.

Начнем

размножаться и плодиться».

Мораль

стиха

понятна сама,

гвоздями

в мозг

вбита:

— Товарищи,

переезжая

в новые дома,

отречемся

от старого быта!

Москва 22–23 ноября 1929 г.

Особое мнение*

Огромные вопросищи,

огромней слоних,

страна

решает

миллионнолобая.

А сбоку

ходят

индивидумы,

а у них

мнение обо всем

особое.

Смотрите,

в ударных бригадах

Союз,

держат темп

и не ленятся*,

но индивидум в ответ:

«А я

остаюсь

при моем,

особом мненьице».

Мы выполним

пятилетку,

мартены воспламени,

не в пять годов,

а в меньше,

но индивидум

не верит:

«А у меня

имеется, мол,

особое мненьище».

В индустриализацию

льем заем,

а индивидум

сидит в томлении

и займа не покупает

и настаивает на своем

собственном,

особенном мнении.

Колхозим

хозяйства

бедняцких масс,

кулацкой

не спугнуты

злобою,

а индивидумы

шепчут:

«У нас

мнение

имеется

особое».

Субботниками

бьет

рабочий мир

по неразгруженным

картофелям и поленьям,

а индивидумы

нам

заявляют:

«Мы

посидим

с особым мнением».

Не возражаю!

Консервируйте

собственный разум,

прикосновением

ничьим

не попортив,

но тех,

кто в работу

впрягся разом, —

не оттягивайте

в сторонку

и напротив.

Трясина

старья

для нас не годна —

ее

машиной

выжжем до дна.

Не втыкайте

в работу

клинья, —

и у нас

и у массы

и мысль одна

и одна

генеральная линия.

[1929]

На что жалуетесь?*

Растет

курьерский

строительный темп.

В бригадах

в ударных —

тыщи.

И лишь,

как рак на мели,

без тем

прозаик

уныло свищет.

Отмашем

в четыре

пятерку лет,

но этого

мало поэту.

В затылок

в кудластый

скребется поэт,

а тем

под кудрею —

и нету.

Обрезовой

пулей

сельскую темь

кулак

иссверлил, неистов.

Но, видите ли,

не имеется тем

у наших

у романистов.

В две чистки

сметаем

с республики

сор*,

пинок

и рвачу

и подлизе,

а тут

у рампы

грустит режиссер —

мол, нету

ни тем,

ни коллизий.

Поэт,

и прозаик,

и драмщик зачах,

заждались

муз поприблудней.

Сынам ли

муз

корпеть в мелочах

каких-то

строительных будней?

Скоро

и остатки

русалочных воспоминаний

изэлектричат

и Днепры

и Волховы, —

а искусство

живет еще

сказками няни,

идущими

от царей гороховых.

«Он» и «она»,

да «луна»,

да плюс

фон

из революционных

героев и черни…

Литература

и ноет,

и пухнет, как флюс,

и кажется,

посмотрю,

прочту —

и утоплюсь

от скуки

и от огорчений.

Слезайте

с неба,

заоблачный житель!

Снимайте

мантии древности!

Сильнейшими

узами

музу ввяжите,

как лошадь, —

в воз повседневности.

Забудьте

про свой

про сонет да про опус,

разиньте

шире

глаз,

нацельте

его

на фабричный корпус,

уставьте

его

на стенгаз!

Простите, товарищ,

я выражусь грубо, —

но землю

облапьте руками,

чтоб трубадуры*

не стали

«трубо…

раз —

трубо-дураками».

[1929]

Стих как бы шофера*

Граждане,

мне

начинает казаться,

что вы

недостойны

индустриализации.

Граждане дяди,

граждане тети,

Автодора* ради

куда вы прете?!

Сто́ит

машине

распрозаявиться —

уже

с тротуара

спорхнула девица.

У автомобильного

у колесика

остановилась

для пудрения носика.

Объедешь мостовою,

а рядом

на лужище

с «Вечерней Москвою»

встал совторгслужащий.

Брови

поднял,

из ноздри —

волосья.

«Что

сегодня

идет

в «Коло́ссе»*?

Объехали этого,

других догнали.

Идут

какие-то

две канальи.

Трепать

галоши

походкой быстрой ли?

Не обернешь их,

и в ухо

выстрелив.

Спешишь —

не до шуток! —

и с прытью

с блошиною

в людской

в промежуток

вопьешься машиною.

И упрется

радиатор

в покидающих театр.

Вам ехать надо?

Что ж с того!

Прижат

мужчина к даме,

идут

по пузу мостовой

сомкнутыми рядами.

Во что лишь можно

(не язык

феерия!)

в момент

обложена

вся шоферия.

Шофер

столкновеньям

подвел итог:

«Разинь

гудок ли уймет?!

Разве

тут

поможет гудок?!

Не поможет

и

пулемет».

Чтоб в эту

в самую

в индустриализацию

веры

шоферия

не теряла,

товарищи,

и в быту

необходимо взяться

за перековку

человеческого материала.

[1929]

Даешь материальную базу!*

Пусть ропщут поэты,

слюною плеща,

губою

презрение вызмеив.

Я,

душу не снизив,

кричу о вещах,

обязательных при социализме.

«Мне, товарищи,

этажи не в этажи —

мне

удобства подай.

Мне, товарищи,

хочется жить

не хуже,

чем жили господа.

Я вам, товарищи,

не дрозд

и не синица,

мне

и без этого

делов массу.

Я, товарищи,

хочу возноситься,

как подобает

господствующему классу.

Я, товарищи,

из нищих вышел,

мне

надоело

в грязи побираться.

Мне бы, товарищи,

жить повыше,

у самых

солнечных

протуберанцев.

Мы, товарищи,

не лошади

и не дети

скакать

на шестой,

поклажу взвалив?!

Словом, —

во-первых,

во-вторых,

и в-третьих, —

мне

подавайте лифт.

А вместо этого лифта

мне —

прыгать

работа трехпотая!

Черным углем

на белой стене

выведено криво:

«Лифт

НЕ

работает».

Вот так же

и многое

противно глазу. —

Примуса́, например?!

Дорогу газу!

Поработав,

желаю

помыться сразу.

Бегай —

лифт мошенник!

Словом,

давайте

материальную базу

для новых

социалистических отношений».

Пусть ропщут поэты,

слюною плеща,

губою

презрение вызмеив.

Я,

душу не снизив,

кричу о вещах,

обязательных

при социализме.

[1929]

Пролетарка, пролетарий, заходите в планетарий*

Войдешь

и слышишь

умный гуд

в лекционном зале.

Расселись зрители

и ждут,

чтоб небо показали.

Пришел

главнебзаведующий,

в делах

в небесных

сведущий.

Пришел,

нажал

и завертел

весь

миллион

небесных тел.

Говорит папаше дочь:

«Попроси

устроить ночь.

Очень

знать нам хочется,

звездная Медведица,

как вам

ночью

ходится,

Как вам

ночью ездится!»

Завнебом,

пальчиком ведя,

покажет

звездомедведя.

Со звездою

в осень

скупо.

Здесь же

вызвездило купол.

Не что-нибудь,

не как-нибудь,

а ночь как ночь

и Млечный Путь.

И тут,

и сбоку,

и везде

небесный свод

в сплошной звезде.

Как примус,

примутся мерцать,

спаля

влюбленные сердца.

Завнебом

вежливо спросили:

«Какие звезды

над Бразилией?»

Зажег

завнебом

Южный Крест,

невиданнейший

с наших мест.

Светят,

как миленькие,

небесные

светильники.

Аж может устроить

любая горничная

затмение лунное

и даже

солнечное.

Умри, поповья погань!

Побыв

в небесных сферах,

мы знаем —

нету бога

и нету

смысла

в верах.

Должен

каждый пролетарий

посмотреть

на планетарий.

[1929]

Последний крик*

О, сколько

женского народу

по магазинам

рыскают

и ищут моду,

просят моду,

последнюю

парижскую.

Стихи поэта

к вам

нежны,

дочки

и мамаши.

Я понимаю —

вам нужны

чулки,

платки,

гамаши.

Склонились

над прилавком ивой,

перебирают

пальцы

платьице,

чтоб очень

было бы

красивое

и чтоб

совсем не очень

тратиться,

Но несмотря

на нежность сильную,

остановлю вас,

тих

и едок:

— Оно

на даму

на субтильную,

для

буржуазных дармоедок.

А с нашей

красотой суровою

костюм

к лицу

не всякий ляжет,

мы

часто

выглядим коровою

в купальных трусиках

на пляже.

Мы выглядим

в атласах —

репою…

Забудьте моду!

К черту вздорную!

Одежду

в Москвошвее

требуй

простую,

легкую,

просторную.

Чтоб Москвошвей

ответил:

«Нате!

Одежду

не найдете проще —

прекрасная

и для занятий

и для гуляний

с милым

в роще».

[1929]

Не увлекайтесь нами*

Если тебе

«корова» имя,

у тебя

должны быть

молоко

и вымя.

А если ты

без молока

и без вымени,

то черта ль в твоем

в коровьем имени!

Это

верно и для художника

и для поэта.

Есть их работа

и они сами:

с бархатными тужурками,

с поповскими волосами.

А если

только

сидим в кабаке мы,

это носит

названье «богемы».

На длинные патлы,

на звонкое имя

прельстясь,

комсомолец

ныряет пивными.

И вот

в комсомольце

срывается голос,

бубнят в пивных

декадентские дятлы.

И вот

оседает

упрямый волос,

спадают паклей

поповские патлы,

и комсомольская

твердая мысль

течет,

расслюнившись

пивом трехгорным,

и от земли

улетают ввысь

идеализма

глупые вороны.

Если тебе —

комсомолец имя,

имя крепи

делами своими.

А если гниль

подносите вы мне,

то черта ль в самом

звенящем имени!

[1929]

Любители затруднений*

Он любит шептаться,

хитер да тих,

во всех

городах и селеньицах:

«Тс-с, господа,

я знаю —

у них

какие-то затрудненьица».

В газету

хихикает,

над цифрой трунив:

«Переборщили,

замашинив денежки.

Тс-с, господа,

порадуйтесь —

у них

какие-то

такие затрудненьишки».

Усы

закручивает,

весел и лих:

«У них

заухудшился день еще.

Тс-с, господа,

подождем —

у них

теперь

огромные затрудненьища».

Собрав

шептунов,

врунов

и вруних,

переговаривается

орава:

«Тс-с-с, господа,

говорят,

у них

затруднения.

Замечательно!

Браво

Затруднения одолеешь,

сбавляет тон,

переходит

от веселия

к грусти.

На перспективах

живо

наживается он —

он

своего не упустит.

Своего не упустит он,

но зато

у другого

выгрызет лишек,

не упустит

уставиться

в сто задов

любой

из очередишек.

И вылезем лишь

из грязи

и тьмы —

он первый

придет, нахален,

и, выпятив грудь,

раззаявит:

«Мы

аж на тракторах —

пахали!»

Республика

одолеет

хозяйства несчастья,

догонит

наган

врага.

Счищай

с путей

завшивевших в мещанстве,

путающихся

у нас

в ногах!

[1929]

Стихотворение одежно-молодежное*

В известном октябре

известного годика

у мадам

реквизнули

шубку из котика.

Прождав Колчака,

оттого и потом

простилась

мадам

со своим мантом.

Пока

добивали

деникинцев кучки,

мадам

и жакет

продала на толкучке.

Мадам ожидала,

дождаться силясь,

и туфли,

глядишь,

у мадам износились.

Мадамью одежу

для платья удобного

забыли мы?

Ничего подобного!

Рубли

завелись

у рабочей дочки,

у пролетарки

в красном платочке.

Пошла в Мосторг.

В продающем восторге

ей

жуткие туфли

всучили в Мосторге.

Пошла в Москвошвей —

за шубкой,

а там ей

опять

преподносят

манто мадамье.

В Тэжэ завернула

и выбрала красок

для губок,

для щечек,

для бровок,

для глазок.

Из меха —

смех

накрашенным ротиком.

А шубка

не котик,

так — вроде котика.

И стал

у честной

рабочей дочки

вид,

что у дамы

в известном годочке.

Москвошвей —

залежались

котики и кошки.

В руки

моды

вожжи!

Не по одежке

протягивай ножки,

а шей

одежи

по молодежи.

[1930]

Марш ударных бригад*

Вперед

тракторами по целине!

Домны

коммуне

подступом!

Сегодня

бейся, революционер,

на баррикадах

производства.

Раздувай

коллективную

грудь-меха,

лозунг

мчи

по рабочим взводам*.

От ударных бригад*

к ударным цехам

от цехов

к ударным заводам.

Вперед,

в египетскую

русскую темь,

как

гвозди,

вбивай

лампы!

Шаг держи!

Не теряй темп!

Перегнать

пятилетку

нам бы.

Распрабабкиной техники

скидывай хлам.

Днепр,

турбины

верти по заводьям.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Вперед!

Коммуну

из времени

вод

не выловишь

золото-рыбкою.

Накручивай,

наворачивай ход

без праздников —

непрерывкою.

Трактор

туда,

где корпела соха,

хлеб

штурмуй

колхозным

походом.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Вперед

беспрогульным

гигантским ходом!

Не взять нас

буржуевым гончим!

Вперед!

Пятилетку

в четыре года

выполним,

вымчим,

закончим.

Электричество

лей,

река-лиха!

Двигай фабрики

фырком зловодым.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Энтузиазм,

разрастайся и длись

фабричным

сиянием радужным.

Сейчас

подымается социализм

живым,

настоящим*,

правдошним.

Этот лозунг

неси

бряцаньем стиха,

размалюй

плакатным разводом.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов —

к ударным заводам.

[1930]

Тревога*

Сорвете производство

пятилетку провороните.

Гудки,

гудите

во все пары.

На важнейшем участке,

на важнейшем фронте —

опасность,

отступление,

прорыв.

Враг

разгильдяйство

не сбито начисто.

Не дремлет

неугомонный враг.

И вместо

высокого,

настоящего качества —

порча,

бой,

брак.

Тонет

борьба,

в бумажки канув.

Борьбу

с бюрократом

ставьте на ноги*.

Не дадим,

чтоб для каких-то

бюрократов-болванов

ухудшилось

качество

болванки.

Поход

на себестоимость

заводами начат,

скоро ль

на лопатки

цены положите?

Цены

металлов

прыгают и скачут,

скачут

вверх,

как хорошие лошади.

Брось

не скрепленное

делом

пустословие!

Не сиди

у инструкций в тени.

Чем жаловаться

на

«объективные условия»,

сам

себя подтяни.

Назвался

«ударник»

и ждешь оваций.

Слова —

на кой они лях!

Товарищ,

выйди

соревноваться

не в вызовах,

а

в делах.

Партиец,

не жалуйся

на свое неуменье,

задумайся,

профсоюзная головка.

Срыв

промфинплана

преступен

не менее,

чем спячка

в хлебозаготовках.

Кривая прогулов

снизилась,

спала.

Заметно

и простому глазу.

Но мало того,

что прогулов мало! —

И труд

используй

до отказу.

Сильным

средством

лечиться надо,

наружу

говор скрытненький!

Примите

против

внутренних неполадок

внутреннее

лекарство

самокритики*.

Иди,

работа,

ровно и планно.

Разводите

все пары!

В прорванных

цифрах

промфинплана

забьем,

заполним прорыв!

[1930]

Эпиграммы

Безыменскому*

Томов гробо́вых

камень веский,

на камне надпись

«Безыменский*».

Он усвоял

наследство дедов,

столь сильно

въевшись

в это едово,

что слег

сей вридзам Грибоедов

от несваренья грибоедова.

Трехчасовой

унылый «Выстрел»

конец несчастного убыстрил.

Адуеву*

Я скандалист!

Я не монах,

Но как

под ноготь

взять Адуева*?

Ищу

у облака в штанах*,

но как

в таких штанах найду его?

Сельвинский*

Чтоб желуди с меня

удобней воровать,

поставил под меня

и кухню и кровать.

Потом переиздал, подбавив собственного сала.

А дальше

слово

товарища Крылова:

«И рылом

подрывать

у дуба корни стала»*.

Безыменскому*

Уберите от меня

этого

бородатого комсомольца! —

Десять лет

в хвосте семеня,

он

на меня

или неистово молится,

или

неистово

плюет на меня.

Уткину*

О бард,

сгитарьте тарарайра нам!

Не вам

строчить

агитки хламовые*.

И бард поет,

для сходства с Байроном

на русский

на язык*

прихрамывая.

Гандурину*

Подмяв моих комедий глыбы,

сидит Главрепертком Гандурин*.

— А вы ноктюрн сыграть могли бы*

на этой треснувшей бандуре?

[1930]

Ленинцы*

Если

блокада

нас не сморила,

если

не сожрала

война горяча —

это потому,

что примером,

мерилом

было

слово

и мысль Ильича.

— Вперед

за республику

лавой атак!

На первый

военный клич! —

Так

велел

защищаться

Ильич.

Втрое,

каждый

станок и верстак,

работу

свою

увеличь!

Так

велел

работать

Ильич.

Наполним

нефтью

республики бак!

Уголь,

расти от добыч!

Так

работать

велел Ильич.

«Снижай себестоимость,

выведи брак!» —

гудков

вызывает

зыч, —

так

работать

звал Ильич.

Комбайном

на общую землю наляг.

Огнем

пустыри расфабричь!

Так

Советам

велел Ильич.

Сжимай экономией

каждый пятак.

Траты

учись стричь, —

так

хозяйничать

звал Ильич.

Огнями ламп

просверливай мрак,

республику

разэлектричь, —

так

велел

рассветиться

Ильич.

Религияопиум,

религиявраг,

довольно

поповских притч, —

так

жить

велел Ильич.

Достань

бюрократа

под кипой бумаг,

рабочей

ярости

бич, —

так

бороться

велел Ильич.

Не береги

от критики

лак,

чин

в оправданье

не тычь, —

так

велел

держаться

Ильич.

«Слева»

не рви

коммунизма флаг,

справа

в уныньи не хнычь, —

так

идти

наказал Ильич.

Намордник фашистам!

Довольно

собак

спускать

на рабочую «дичь»!

Так

велел

наступать Ильич.

Не хнычем,

а торжествуем

и чествуем.

Ленин с нами,

бессмертен и величав,

по всей вселенной

ширится шествие

мыслей,

слов

и дел Ильича.

[1930]

«Во весь медногорлый гудочный клич…»

Во весь

медногорлый

гудочный клич*,

всеми

раскатами

тракторного храпа,

тебе,

товарищ

Владимир Ильич,

сегодня

республика

делает рапорт.

Новь

пробивается

во все углы.

Строй старья —

разболтан.

Обещаем тебе,

работники иглы,

работники серпа

и молота:

— Мы счистим подлиз

и вредителей слизь,

мы труд

разупорствуем

втрое,

но твой

человеческий

социализм

на всей

планете

построим!

[1930]

Марш двадцати пяти тысяч*

Мы выбили

белых

орлов да ворон,

в боях

по степям пролетали.

На новый

ржаной

недосеянный фронт

сегодня*

вставай, пролетарий.

Довольно

по-старому

землю копать

да гнуть

над сохою

спини́щи.

Вперед, 25!

Вперед, 25!

Стальные

рабочие тыщи.

Не жди,

голодая,

кулацких забот,

не жди

избавления с неба.

Колхоз

голодуху

мешками забьет,

мешками

советского хлеба.

На лошадь

стальную

уверенно сядь,

на пашне

пыхти, тракторище.

Вперед, 25!

Вперед, 25!

Стальные

рабочие тыщи*.

Батрак

и рабочий

по крови родня,

на фронте

смешались костями.

Рабочий,

батрак,

бедняк

и средняк —

построим

коммуну крестьян мы.

Довольно

деревне

безграмотной спать

да богу

молиться о пище.

Вперед, 25!

Вперед, 25!

Стальные

рабочие тыщи.

Враги наступают,

покончить пора

с их бандой

попово-кулачьей.

Пусть в тысячи сил

запыхтят трактора

наместо

заезженной клячи.

Кулак наготове —

смотрите,

опять

с обрезом

задворками рыщет.

На фронт, 25!

Вперед, 25!

Стальные

рабочие тыщи.

Под жнейкой

машинною,

жатва, вались, —

пусть хлеб

урожаится втрое!

Мы солнечный

Ленинский социализм

на пашне

советской

построим.

Колхозом

разделаем

каждую пядь

любой

деревушки разнищей.

Вперед, 25!

Вперед, 25!

Стальные

рабочие тыщи.

[1930]

Подводный комсомолец*

Готовь,

рабочий молодой,

себя к военной встрече.

И на воде

и под водой —

зажми

буржуя

крепче.

Для нас

прикрыт

банкирский шкаф

и рубль

не подзаймёте.

Сидят

на золотых мешках

Антантовские тети.

Пугая

вражьи корабли,

гудком

разиньте глотку,

на комсомольские рубли

мы

выстроим подлодку.

Гони буржуй

на рыбий пир —

у океана в яме.

Корабль

буржуевый

топи

рабочими рублями!

[1930]

Товарищу подростку*

Попами

столетия

гудят с колоколен:

«Растите, дети,

резвитесь на воле.

Пусть ходят

плети

по спинам

голи.

Растите, дети,

резвитесь на воле.

Пусть мрак безрассветен,

пусть выкрики боли —

растите, дети,

резвитесь на воле».

Словом,

детеныш,

будьте цветочком.

Благоухайте мамаше

и —

точка!

Товарищ

второй ступени,

плюнь на такое пение!

Мы сомкнутым строем

в коммуну идем

и старые,

и взрослые,

и дети.

Товарищ подросток,

не будь дитем,

а будь

борец

и деятель!

[1930]

Новый тип*

Нос на квинте,

щелки-глазки,

грусть в походке,

мрачный видик.

Петр Иванович Салазкин —

от природы

самокритик.

Пристает

ко всем,

сипя:

— Сбоку,

спереди гляжу ли,

должен

вам

раскрыть себя,

я —

бродяга,

вор

и жулик.

Пасть

не пожелать врагу, —

мямлит

он

в своем кругу,

в гладь

зеркал

уныло глядя, —

с этой мордой

я

могу

зверски

превратить в рагу

даже

собственного дядю.

Разве

освещает ум

пару глазок,

тупо зрячих?

Ясно —

мне

казенных сумм

не доверишь.

Я

растрачу.

Посмотрите

мне

в глаза —

не в лицо гляжу,

а мимо.

Я,

как я уже сказал,

безусловно

подхалима!

Что за рот, —

не рот,

а щель.

Пальцы потные

червятся.

Я — холуй,

и вообще

жажду

самобичеваться. —

А на самом деле он

зря грустит,

на облик плача.

Петр Иваныч

наделен

уймой

самых лучших качеств.

Зубы — целы.

Все сполна.

Солнцем

лысина лоснится,

превосходная спина,

симпатичные

ресницы.

Петр Иваныч,

меньше прыти,

оглядитесь,

мрачный нытик!

Нет ли

черт

приятных

сзади?

Нам ведь

нужен

самокритик,

а не

самоистязатель!

[1930]

Лозунги и реклама, 1929-1930

Санплакат*

1

Убирайте комнату,

чтоб она блестела.

В чистой комнате —

чистое тело.

2

Воды —

не бойся,

ежедневно мойся.

3

Зубы

чисть дважды,

каждое утро

и вечер каждый.

4

Курить

бросим.

Яд в папиросе.

5

То, что брали

чужие рты,

в свой рот

не бери ты.

6

Ежедневно

обувь и платье

чисть и очищай

от грязи и пятен.

7

Культурная привычка,

приобрети ее —

ходи еженедельно в баню

и меняй белье.

8

Долой рукопожатия!

Без рукопожатий

встречайте друг друга

и провожайте.

9

Проветрите комнаты,

форточки открывайте

перед тем

как лечь

в свои кровати.

10

Не пейте

спиртных напитков.

Пьющим — яд,

окружающим — пытка.

11

Затхлым воздухом —

жизнь режем.

Товарищи,

отдыхайте

на воздухе свежем.

12

Товарищи люди,

на пол не плюйте.

13

Не вытирайся

полотенцем чужим,

могли

и больные

пользоваться им.

14

Запомните —

надо спать

в проветренной комнате.

15

Будь аккуратен,

забудь лень,

чисть зубы

каждый день.

16

На улице были?

Одежду и обувь

очистьте от пыли.

17

Мойте окна,

запомните это,

окна — источник

жизни и света.

18

Товарищи,

мылом и водой

мойте руки

перед едой.

19

Запомните вы,

запомни ты —

пищу приняв,

полощите рты.

20

Грязь

в желудок

идет с едой,

мойте

посуду

горячей водой.

21

Фрукты

и овощи

перед

едой

мойте

горячей водой.

22

Нельзя человека

закупорить в ящик,

жилище проветривай

лучше и чаще.

23

Вытрите ноги!!!

забыли разве, —

несете с улицы

разную грязь вы.

24

Хоть раз в неделю,

придя домой, —

горячей водой

полы помой.

25

Болезни и грязь

проникают всюду.

Держи в чистоте

свою посуду.

26

Во фруктах и овощах

питательности масса.

Ешьте больше зелени

и меньше мяса.

27

Лишних вещей

не держи в жилище

станет сразу

просторней и чище.

28

Чадят примуса, —

хозяйки, запомните:

нельзя

обед

готовить

в комнате.

29

Держите чище

свое жилище.

30

Каждое жилище

каждый житель

помещение

в сохранности держите.

31

Товарищ!

да приучись ты

держать жилище

опрятным и чистым.

32

С одежды грязь

доставляется на дом.

Одетому лежать

на кровати не надо.

33

Хозяйка,

помни о правиле важном:

Мети жилище

способом влажным.

34

Раз в неделю,

никак не реже,

белье постельное

меняй на свежее.

35

Не стирайте в комнате,

могут от сырости

грибы и мокрицы

в комнате вырасти.

[1929]

Лозунги по безопасности труда*

1

Товарищи,

бросьте

раскидывать гвозди!

Гвозди

многим

попортили ноги.

2

Не оставляй

на лестнице

инструменты и вещи.

Падают

и ранят

молотки и клещи.

3

Работай

только

на

Скачать:PDFTXT

Том 10 Маяковский читать, Том 10 Маяковский читать бесплатно, Том 10 Маяковский читать онлайн