сердца.
(Отрывок «Разговора»).
Та же тема и в характеристике критики:
Марксистский метод —
дело человечье,
бей,
своим не причиняя увечья.
Штыками
двух столетий стык
закрепляет
рабочая рать.
Но некоторые
употребляют штык,
чтоб им
в зубах ковырять.
Это стихотворение с длинным заглавием: «Марксизм — оружие, огнестрельный метод, применяй умеючи метод этот»* — выйдет в ближайшем номере журнала «Журналист». Интересно, что мои язвительные слова* относительно Лермонтова — о том, что у него «целые хоры небесных светил и ни слова об электрификации», изрекаемые в стихе глупым критиком, — писавший отчет в «Красной газете» о вечерах Маяковского приписывает мне, как мое собственное недотепистое мнение. Привожу это как образец вреда персонификации поэтических произведений.
Ответственность за халтуру и деквалификацию лежит на всех. У каждого своя роль, выведенная в моем стихе «Четырехэтажная халтура»*, помещенном в московской «Комсомольской правде».
С молотка
литература пущена.
Где вы,
сеятели правды
или звезд сиятели?
Лишь в четыре этажа халтурщина:
Гиза,
читаки
и писателя.
С этим должны бороться все. Об этом орет мой стих «Передовая передового»*, имеющий выйти в журнале «На литературном посту»:
Наша
в коммуну
не иссякнет вера.
Во имя коммуны
жмись и мнись.
Каждое
сегодняшнее дело
меряй,
как шаг
в машинный коммунизм.
Довольно домашней,
кустарной праздности!
Довольно
изделий ловких рук!
Республика искусств
в смертельной опасности —
в опасности слово,
и звук.
Безобразие халтуры не поборешь в одиночку, необходимо помочь кадрам начинающих писателей разбираться в собственном производстве, воспитать в себе чувство отбора, знать, при каких условиях стихотворный выстрел достигает цели, попадает в цель.
Поэтому я написал брошюру «Как делать стихи?»*, которую собираюсь выпустить в издательстве «Огонек», ввиду дешевизны и большого распространения книг этого издательства.
Я думаю, что такая брошюра особенно нужна на фоне беспринципных и вредных руководств, каким, по моему убеждению, является хотя бы третьим изданием выходящая книга Шенгели* «Как писать статьи, стихи и рассказы».
Рядом с этой работой приходится выполнять и работу, потребованную нашими днями.
Стихотворение «Сергею Есенину»*, имеющее цель разбить поэтическую цыганщину и пессимизм, выйдет в «Новом мире».
Для веселия
планета наша
мало оборудована.
у грядущих дней.
В этой жизни
помереть не трудно.
значительно трудней.
Этого же разряда стихи «Английским рабочим», «Первомайское поздравление»* и др. Выйдут отдельным сборником осенью.
Халтура, конечно, всегда беспринципна, она создает безразличное отношение к теме — избегает трудную, избегает скользкую.
Настоящая поэзия всегда, хоть на час, а должна опередить жизнь. Я стараюсь сейчас писать как можно меньше, выбирая сложные, висящие в воздухе вопросы, — чиновничество, бюрократизм, скука, официальщина.
Этот ряд стихов я начал с маленького «Строго воспрещается»*, выходящего в «Красной ниве». Это стих о вывеске Краснодарского вокзала: «Задавать вопросы контролеру строго воспрещается» —
…а хочется спросить:
— Ну, как дела?
Как здоровьице?
Как детки?
Прошел я,
глаза к земле низя,
и только подхихикнул,
ища покровительства.
а нельзя —
еще обидются:
Остальные стихи этого цикла будут выходить в московских «Известиях».
Трудность продвижения на международную арену труднопереводимых стихов (разумеется, это не единственная главная причина) заставила меня начать большой (двадцатилистный) прозаический роман*, который я обязался договором сделать к 1 августа.
Роман я начну окончательно дорабатывать после сдачи по договору своей комедии-драмы* театру Мейерхольда.
Особняком стоят стихи об американском путешествии, дорабатываемые сейчас, такова поэма «Сифилис»* (выйдет в журнале «Молодая гвардия»). Это стих о занятиях прогнивших хозяев в завоеванных долларом колониях:
В политику
этим
не думал ввязаться я.
А так —
срисовал для видика.
Одни говорят —
«цивилизация»,
другие —
«колониальная политика».
Отдельными книгами выходят и выйдут:
Гиз: 1) Полное собрание сочинений* в четырех томах. С автобиографией и вступительной статьей и примечаниями О. М. Брика под его же редакцией.
2) «Мое открытие Америки» — четыре листа прозы. Факты и мысли путешествия.
3) «Испания, Атлантический океан, Куба, Мексика и другие Америки». Сборник американских и мексиканских стихов.
Заккнига — отдельные издания поэм* с фотомонтажем и обложками исключительного Родченко:
1) «Сергей Есенин», 2) «Разговор с фининспектором о поэзии», 3) «Сифилис», 4) «Что ни страница, то тигр, то львица» — детская книга о зверях. (Первые три в 25-копеечных книжицах.)
Кстати из детской книги:
Крокодил —
гроза морей.
Лучше не гневите.
Только он
сидит в воде
и пока
не виден
и т. д.
Огонек: 1) Избранное из избранного (сборник эстрадных стихов)*. 2) «Как делать стихи?»
Прибой: 1). 2). 3). Детские книги.*
Работа современного поэта, конечно, не исчерпывается поэмами, стихами и другими строчками. Нужна и организационно-литературная работа. Таковой очередной нашей работой явится продолжение журнала «Леф»*. Издание «Лефа» (боевой двухнедельный трехлистник) с августа месяца возобновится в Москве.
Мне кажется, что новый «Леф» приобретет сейчас удвоенную силу, так как лозунги партии, лозунги советской власти — режим экономии, квалификация, индустриализация — это в эстетике, в искусстве всегдашние, давно раструбливаемые лозунги «Лефа». Разве наша борьба с эстетической реставрацией вроде различных «Игорей»* и в кино и в театре, борьба за деревянную, за материальную конструкцию, за спецодежу вместо золоченой бутафории <— разве ее> можно рассматривать иначе, чем идеологический участок на общем фронте борьбы за экономию.
В «Лефе» рядом с московской группой будут работать и лучшие работники искусств и теоретики Ленинграда.
Н. Тихонов*, Тынянов*, Эйхенбаум*, Якубинский*, Гинзбург*, Коварский*.
Интересно?
[1926]
О киноработе*
Киноработа мне нравится главным образом тем, что ее не надо переводить. Я намучился, десятый год объясняя иностранцам красоты «Левого марша», а у них слово «левый» в применении к искусству, даже если его перевести, ничего не значит.
Частая езда заставляет меня думать о серьезном занятии каким-нибудь интернациональным искусством.
Сейчас мною даны два сценария ВУФКУ* — «Дети» (пионерская жизнь) и «Слон и спичка» (курортная комедия худеющей семейки). Опыт предыдущей сценарной работы (18 год) — «Мартин Иден», «Учительница рабочих» и др. — показал мне, что всякое выполнение «литераторами» сценариев вне связи с фабрикой и производством — халтура разных степеней.
Поэтому с завтрашнего дня я рассчитываю начать вертеться на кинофабрике, чтобы, поняв кинодело, вмешаться в осуществление теперешних своих сценариев
[1926]
Предисловие к сборнику сценариев*
За жизнь мною написано 11 сценариев.
Первый — «Погоня за славою»* — написан в 13 году. Для Перского*. Один из фирмы внимательнейше прослушал сценарий и безнадежно сказал:
— Ерунда.
Я ушел домой. Пристыженный. Сценарий порвал. Потом картину с этим сценарием видели ходящей по Волге. Очевидно, сценарий был прослушан еще внимательнее, чем я думал.
2-й и 3-й сценарии* — «Барышня и хулиган» и «Не для денег родившийся» — сентиментальная заказная ерунда, переделка с «Учительницы рабочих» и «Мартина Идена».
Ерунда не тем, что хуже других, а что не лучше. Ставилась в 18 году фирмой «Нептун».
Режиссер, декоратор, артисты и все другие делали всё, чтобы лишить вещи какого бы то ни было интереса.
4-й сценарий* — «Закованная фильмой». Ознакомившись с техникой кино, я сделал сценарий, стоявший в ряду с нашей литературной новаторской работой. Постановка тем же «Нептуном» обезобразила сценарий до полного стыда.
5-й сценарий — «На фронт»*. Агиткартина, исполненная в кратчайший срок и двинутая в кино, обслуживающее армии, дравшиеся на польском фронте.
6-й и 7-й — «Дети» и «Слон и спичка» — сделаны по заданию ВУФКУ по определенным материалам. Пионерская колония «Артек» и курортная жизнь Ялты.
Успех и неуспех этих картин на подавляющую массу процентов будет зависеть от режиссера, так как весь смысл картин в показе реальных вещей.
Последние сценарии:
8-й — «Сердце кино» (возобновленный вариант «Закованная фильмой»).
9-й — «Любовь Шкафолюбова».
10-й — «Декабрюхов и Октябрюхов».
11-й — «Как поживаете?»
Я печатаю здесь восьмой и девятый сценарии, как типовые для меня и интересные в дороге новой кинематографии.
[1926–1927]
Читатель!*
Мы выпустили первый номер «Нового Лефа».
Зачем выпустили? Чем новый? Почему Леф?
Выпустили потому, что положение культуры в области искусства за последние годы дошло до полного болота.
Рыночный спрос становится у многих мерилом ценности явлений культуры.
При слабой способности покупать вещи культуры, мерило спроса часто заставляет людей искусства заниматься вольно и невольно простым приспособленчеством к сквернейшим вкусам нэпа.
Отсюда лозунги, проповедуемые даже многими ответственнейшими товарищами: «эпическое (беспристрастное, надклассовое) полотно», «большой стиль» («века покоя» вместо — «день революции»), «не единой политикой жив человек» и т. д.
Это фактическое аннулирование классовой роли искусства, его непосредственного участия в классовой борьбе, разумеется, с удовольствием принято правыми попутчиками, эти лозунги с удовольствием смакует оставшаяся внутренняя эмиграция.
Под это гнилое влияние попали и наиболее колеблющиеся, жаждущие скорейшего признания и наименее вооруженные культурой работники «пролетарского» искусства.
Леф — журнал — камень, бросаемый в болото быта и искусства, болото, грозящее достигнуть самой довоенной нормы!
Чем новый?
Ново в положении Лефа то, что, несмотря на разрозненность работников Лефа, несмотря на отсутствие общего спрессованного журналом голоса, — Леф победил и побеждает на многих участках фронта культуры.
Многое, бывшее декларацией, стало фактом. Во многих вещах, где Леф только обещал, Леф дал.
Завоевания не сделали лефов академиками. Леф должен идти вперед, используя завоевания только как опыт.
Леф остается Лефом.
Леф — вольная ассоциация всех работников левого революционного искусства.
Леф — видит своих союзников только в рядах работников революционного искусства.
Леф — объединение только по линии работы, дела.
Леф — не знает ни ласкания уха, ни глаза, — и искусство отображения жизни заменяет работой жизнестроения.
«Новый Леф» — продолжение нашей всегдашней борьбы за коммунистическую культуру.
Мы будем бороться и с противниками новой культуры, и с вульгаризаторами Лефа, изобретателями «классических конструктивизмов» и украшательского производственничества.
Наша постоянная борьба за качество, индустриализм, конструктивизм (т. е. целесообразность и экономия в искусстве) является в настоящее время параллельной основным политическим и хозяйственным лозунгам страны и должна привлечь к нам всех деятелей новой культуры.
[1927]
Караул!*
Я написал сценарий — «Как поживаете?»
Сценарий этот принципиален. До его написания я поставил себе и ответил на ряд вопросов.
Первый вопрос. Почему заграничная фильма в общем бьет нашу и в художестве?
Ответ. Потому, что заграничная фильма нашла и использует специальные, из самого киноискусства вытекающие, не заменимые ничем средства выразительности. (Поезд в «Нашем гостеприимстве»*, превращение Чаплина в курицу в «Золотой горячке»*, тень проходящего поезда в «Парижанке»* и т. п.)
Второй вопрос. Почему надо быть за хронику против игровой фильмы?
Ответ. Потому, что хроника орудует действительными вещами и фактами.
Третий вопрос. Почему нельзя выдержать час хроники?
Ответ. Потому, что наша хроника — случайный набор кадров и событий. Хроника должна быть организована и организовывать сама. Такую хронику выдержат. Такая хроника — газета. Без такой хроники нельзя жить. Прекращать ее — не умнее, чем предлагать закрывать «Известия» или «Правду».
Четвертый вопрос. Почему слепит «Парижанка»?
Ответ. Потому что, организуя простенькие фактики, она достигает величайшей эмоциональной насыщенности.
Сценарий «Как поживаете?» должен был быть ответом на эти вопросы языком кино. Я хотел, чтобы этот сценарий ставило Совкино*, ставила Москва («национальная гордость великоросса», желание корректировать работу во всех ее течениях).
Прежде чем прочесть сценарий, я проверил его у специалистов — «можно ли поставить?» Один из наших лучших режиссеров и знаток техники кино, Л. В. Кулешов*, подсчитал и ответил:
— И можно, и нужно, и стоит недорого.
Не желая расставаться со свежим сценарием, я сам прочел его литературному заву и отделу Совкино в составе тт. Бляхина*, Сольского*, Шкловского* и секретаря отдела. Чтение шло под сплошную радость и смех.
После чтения.
Бляхин: — Великолепная вещь! Обязательно надо поставить! Конечно, есть неприемлемые места, но их, конечно, переделаете.
Шкловский: — Тысячи сценариев прочел, а такого не
