Можно ли узнать, с какой целью вы приехали в Варшаву?
— Познакомиться с людьми, посмотреть город… Я приехал по своей инициативе, на собственный счет, сам по себе…
— Вы не являетесь членом партии?
— Нет.
Здесь Маяковский начинает обосновывать позицию, занимаемую им как поэтом.
— Если бы я отошел от своих, то я перестал бы быть писателем. Я умер бы духовно… Ибо то, что творят сейчас писатели России, — это поэзия действия, борьбы за права человека труда.
Я свободный человек и писатель. Я ни от кого материально не завишу. А морально я связан с тем революционным движением, которое перестраивает Россию на началах общественного равенства… Вот, возьмем, господа, к примеру, этот чай. Его и в прошлом пили… Но кто пил? Не у каждого ведь хватало на то, чтобы пить настоящий чай.
— Как вам, писателям, живется в России?
— Хорошо.
— Вы не испытываете никаких стеснений?
— Никаких. В том случае, разумеется, если писательская деятельность не направлена в сторону контрреволюции.
— Я получаю от 1 до 2 рублей за строку стиха. Опубликовал около 90 своих книжечек; крупнейшие из них — это «Стихи о революции» (20 000 экз.), «Война и мир» (30 000 экз.) и «Мистерия-буфф» (50 000 экз.) Мои вещи переведены на французский, немецкий, грузинский, даже на китайский и польский языки.
— Довольны ли вы польскими переводами?
— Я сравнительно слабо знаю польский язык, но, насколько я могу судить, переводы «Мистерии» и «Левого марша»*, кажется, получились удачными…
— Что представляет из себя профессиональная организация русских писателей?
— Самой большой организацией, объединяющей рабочих писателей, является так называемая ВАПП (Всероссийская ассоциация пролетарских писателей). Она насчитывает около 6000 человек. Затем у нас есть Союз крестьянских писателей, который насчитывает около 5000 членов. Кроме того, есть группа, известная под названием Леф, в которую вхожу и я. Она насчитывает около 40 человек и представляет левый фронт в области искусства…
— Фамилии?
— Ряд фамилий, которые здесь не знают. Например, Николай Асеев с его «Черным принцем», Борис Пастернак…
В этот момент представитель ПЕН-клуба вставляет вопрос:
— А Пастернак — это не поляк?
— Насколько мне известно, нет.
— Видите, такая польская фамилия…
— Польских поэтов у нас как-то не слышно; это значит, что я не знаю фамилий польских поэтов, работающих в России… Вот, пожалуйста, вам произведения Пастернака: «Лейтенант Шмидт» или «Сестра моя жизнь» — это вещи весьма значительные… Или драма Сергея Третьякова «Хочу ребенка!» — произведение первоклассной ценности… Это все наша писательская молодежь… Такому, как Кирсанов, не больше 20 лет… Фадеев, Уткин, Светлов, Сельвинский.
Здесь Маяковский продекламировал нараспев стихотворение Сельвинского под названием «Улялаевщина», начинающееся словами «Ехали казаки…»
— А Демьян Бедный?
— Пишет, пишет… Тиражи его доходят до 2 000 000 экземпляров. Его басни-сатиры облетели всю Россию… Кто, например, не знает его чудесной вещи, начинающейся со слов «Как родная меня мать провожала…» Или роль Демьяна на фронте… Наши солдаты боялись танков… Приехал Демьян Бедный и назвал танк попросту «Танька»*. Он высмеял орудие смерти, и так это разошлось, что «Танька» с уст не сходила. «Танька», «Танька» — чего ее бояться?
— Сидели ли вы в тюрьме?
— Сидел до революции. А теперь выступил несколько раз с чтением своих произведений в тюремных клубах…
Разговор переходит на другую тему.
— Как выглядит спорт в России?
— Растет. Интерес к нему большой.
— Новые песни?
— Сатира?
— 50 процентов моей работы — это сатира… Мы направляем нашу работу на то, чтобы сделать ненавистной войну. Много талантов дает деревня.
— Как выглядит сибирская поэзия? — спрашиваю я и перечисляю ряд известных мне фамилий.
— Я мало ее знаю…
— А украинская?
— Растет. Скажем, Шкурупий, Семенко, Тычина, Сосюра… И грузинская муза также поет… Шенгелая, Гогоберидзе… Из белорусских укажу вам на Коласа.
— Опера?
Маяковский смеется.
— Это для некурящих… Я не был в опере что-то около 15 лет. А Шаляпину написал стишок такого содержания:
Вернись*
теперь
на русские рублики —
Я первый крикну:
— Обратно катись,
— А что слышно о Горьком?
— Ничего. Читают его рассказы.
— Не думает ли Горький вернуться в Россию?
— Не знаю… Спросите у него…
Снова переключаемся на другую тему… В это время появляется фотограф, чтобы запечатлеть на пластинку облик русского гостя, Маяковский садится, позирует около стола…
Спрашиваю:
— Нет. Только русский и грузинский.
— А каких польских писателей вы читали?
— Сенкевича, Жеромского, Струга.
— Что сейчас пишете?
— Работаю над произведением, посвященным годовщине революции.
Задаю еще один случайный вопрос:
— Имеются ли в России выдающиеся поэтические силы среди женщин?
— Не знаю выдающихся имен. Это явление характерно для творческого процесса русской революционной поэзии последнего времени. Женская муза притихла. Те, которые с песнями пошли вперед, забыли о слезах, любовных интригах при свете луны. Каждая поэзия имеет свою прозу, и наоборот.
Беседа с Маяковским подходит к концу.
— Долго ли вы здесь пробудете?
— Несколько дней…
Представитель ПЕН-клуба спрашивает, сотрудничают ли иностранные писатели в русских издательствах.
— Да, — отвечает Маяковский, — Дюамель, например, пишет…
— Так вы напишете о Польше и Варшаве по возвращении в Россию?
— Напишу.
— Хорошее или плохое?
Маяковский уклончиво улыбается…
[1927]
Беседа с сотрудником «Литературной газеты»*
«Баня» Маяковского идет на следующей неделе
Театр им. Мейерхольда заканчивает постановочную работу над пьесой В. В. Маяковского «Баня». Премьера ее состоится на будущей неделе.
— «Баня», — сообщил нам В. В. Маяковский, — драма в шести действиях, с цирком и фейерверком.
Театральная идея ее — борьба за театральную агитацию, за театральную пропаганду, за театральные массы — против камерности, против психоложества.
Политическая идея — борьба с узостью, с делячеством, с бюрократизмом — за героизм, за темп, за социалистические перспективы.
В переходе на разворот действия — это борьба между изобретателем Чудаковым и главначпупсом — главным начальником по управлению согласованием — Победоносиковым.
Пьесу ставит Мейерхольд. Печатает Госиздат.
[1930]
Дополнения к томам 1-12
Том 1
Подпись к плакату издательства «Парус» («Вот кого солдат защищал раньше!..»)*
Вот кого солдат защищал раньше![6]
Вот кого защищает теперь![7]
[1917]
Выступление на собрании деятелей искусств, 12 марта 1917*
Граждане, я пришел сюда от имени левых течений русского искусства. Быть левым в устройстве жизни, в политике может быть каждый. Поскольку поэт, художник является гражданином <пропуск в стенограмме>, каждый принял участие. Как самодержавие <пропуск в стенограмме> не только обнаружатся залежи реакционного духа <пропуск в стенограмме> придется бороться. От имени художников, поднявших знамя Революции, пришел я — искусство в опасности. Всегда в дни крупных волнений искусство замирает. Рука, поднятая над самодержавием, обрушилась на дворцы, и задача оградить дворцы от нападок была задачей тех людей, которые создали комиссию у Горького*. Справиться с этой задачей легко — она может быть выполнена расстановкой группы солдат. Вторая задача — более хитрая и более существенная. Как только поднимается волна общественного подъема, говорят, что художникам, искусству нет места, что каждый художник должен внести свой голос в политическую работу по устройству России. Это дело мы можем целиком доверить Временному правительству, гарантирующему свободу, которая была заявлена, — все эти задачи отнести <пропуск в стенограмме> и в ведение Совета рабочих и солдатских депутатов. Наше дело — искусство — должно отмежевать в будущем государстве право на свободное определение всех деятелей искусства. Сейчас учреждена Временная комиссия в числе двенадцати человек. Мне кажется, что даже по охране памятников искусства эта комиссия не может быть компетентна, так как она не выбрана на демократических началах. Я уважаю всех лиц, состоящих в этой комиссии, для меня Горький очень уважаем — он ратовал за свободу искусства, но я против недостатка организации. Если будет правительство <представительство?>, то туда войдет только известная группа «Мира искусства»*. Бенуа является приверженцем определенного искусства, для меня неполного <?>. Дворцы будут охраняться, где произведения Сомова <пропуск в стенограмме>. Есть русское самобытное искусство, которое является выражением стремления к демократизации; Бенуа не может заниматься искусством, которое осуществлено широкой демократией <пропуск в стенограмме>. Чтобы было широко, необходимо широкое представительство. (Аплодисменты.) Вам была дана та схема организации, которая нам казалась приемлемой по вопросам устройства искусства. Будет организационный комитет, который подготовит временное собрание, заведующее текущими нуждами искусства. Таким образом подготовится учредительное собрание*, и, когда товарищи вернутся с фронта, оно определит, как управлять русским искусством. Я противник министерств и т. д. — для меня необходимо, чтобы искусство было сосредоточено в одном определенном месте. Мой девиз и всех вообще — да здравствует политическая жизнь России и да здравствует свободное от политики искусство.
Коллективное
Пощечина общественному вкусу: [Из альманаха]*
Читающим наше Новое Первое Неожиданное.
Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов.
Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности.
Кто не забудет своей первой любви*, не узнает последней.
Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня?
Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова? Или на них зори неведомых красот?
Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми.
Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузьминым, Буниным и проч. и проч. нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным.
С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!..
Мы приказываем чтить права поэтов:
1. На увеличение словаря в его объеме произвольными и производными словами (Слово-новшество).
2. На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.
3. С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы.
4. Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
И если пока еще и в наших строках остались грязные клейма ваших «здравого смысла» и «хорошего вкуса», то все же на них уже трепещут впервые Зарницы Новой Грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова.
Д. Бурлюк, Александр Крученых,
В. Маяковский, Виктор Хлебников.
Москва, 1912, декабрь.
Манифест из альманаха «Садок судей II»*
Находя все нижеизложенные принципы цельно выраженными в 1-м «Садке Судей»* и выдвинув ранее пресловутых и богатых, лишь в смысле* Метцель и Ко*, футуристов, мы тем не менее считаем этот путь нами пройденным и, оставляя разработку его тем, у кого нет более новых задач, пользуемся некоторой формой правописания, чтобы сосредоточить общее внимание на уже новых открывающихся перед нами заданиях.
Мы выдвинули впервые новые принципы творчества, кои нам ясны в следующем порядке:
1. Мы перестали рассматривать словопостроение и словопроизношение по грамматическим правилам, став видеть в буквах лишь направляющие речи. Мы расшатали синтаксис.
2. Мы стали придавать содержание словам по их начертательной и фонической характеристике.
3. Нами осознана роль приставок и суффиксов.
4. Во имя свободы личного случая мы отрицаем правописание.
5. Мы характеризуем существительные не только прилагательными (как делали главным образом
