должно быть в любом лепесточке.

И вдруг,

смотрю,

меж витриной и мною –

[50]

фигурка человечья.

Идет и валится.

У фигурки конская голова.

Идет.

И в собственные ноздри

пальцы

воткнула.

Три или два.

Глаза открытые мухи обсели,

а сбоку

[60]

жила из шеи торчала.

Из жилы

капли по улицам сеялись

и стыли черно, кровянея сначала.

Смотрел и смотрел на ползущую тень я,

дрожа от сознанья невыносимого,

что полуживотное это –

виденье! –

что это

людей вымирающих символ.

[70]

От этого ужаса я – на попятный.

Ищу машинально чернеющий след.

И к туше лошажьей приплелся по пятнам;

Где ж голова?

Головы и нет!

А возле

с каплями крови присохлой,

блестел вершок перочинного ножичка –

должно быть,

тот

[80]

работал над дохлой

и толстую шею кромсал понемножечко

Я понял:

не символ,

стихом позолоченный,

людская

реальная тень прошагала.

Быть может,

завтра

вот так же точно

[90]

я здесь заработаю, скалясь шакалом.

Второй. –

Из мелочи выросло в это.

Май стоял.

Позапрошлое лето.

Весною ширишь ноздри и рот,

ловя бульваров дыханье липовое.

Я голодал,

и с другими

в черед

[100]

встал у бывшей кофейни Филиппова я.

Лет пять, должно быть, не был там,

а память шепчет еле:

«Тогда

в кафе

журчал фонтан

и плавали форели».

Вздуваемый памятью рос аппетит;

какой ни на есть,

но по крайней мере –

[110]

обед.

Как медленно время летит!

И вот

я втиснут в кафейные двери.

Сидели

с селедкой во рту и в посуде,

в селедке рубахи,

и воздух в селедке.

На черта ж весна,

если с улиц

[120]

люди

от лип

сюда влипают все-таки!

Едят,

дрожа от голода голого,

вдыхают радостью душище едкий,

а нищие молят:

подайте головы.

Дерясь, получают селедок объедки.

Кто б вспомнил народа российского имя,

[130]

когда б не бросали хребты им в горсточки?!

Народ бы российский

сегодня же вымер,

когда б не нашлось у селедки косточки.

От мысли от этой

сквозь грызшихся кучку,

громя кулаком по ораве зверьей,

пробился,

схватился,

дернул за ручку –

[140]

и выбег,

селедкой обмазан –

об двери.

Не знаю,

душа пропахла,

рубаха ли,

какими водами дух этот смою?

Полгода

звезды селедкою пахли,

лучи рассыпая гнилой чешуею.

[150]

Пускай

полусытый,

доволен я нынче:

так, может, и кончусь, голод не видя, –

к нему я

ненависть в сердце вынянчил,

превыше всего его ненавидя.

Подальше прочую чушь забрось,

когда человека голодом сводит.

Хлеб! –

[160]

вот это земная ось:

на ней вертеться и нам и свободе.

Пусть бабы баранки на Трубной нижут,

и ситный лари Смоленского ломит, –

я день и ночь Поволжье вижу,

солому жующее, лежа в соломе.

Трубите ж о голоде в уши Европе!

Делитесь и те, у кого немного!

Крестьяне,

ройте пашен окопы!

[170]

Стреляйте в него

мешками налога!

Гоните стихом!

Тесните пьесой!

Вперед врачей целебных взводы!

Давите его дымовою завесой!

В атаку, фабрики!

В ногу, заводы!

А если

воплю голодных не внемлешь, –

[180]

чужды чужие голод и жажда вам, –

он

завтра

нагрянет на наши земли ж

и встанет здесь

за спиною у каждого!

[1921]

Стихотворение о мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе

Сапоги почистить – 1 000 000.

Состояние!

Раньше б дом купил –

и даже неплохой.

Привыкли к миллионам.

Даже до луны расстояние

советскому жителю кажется чепухой.

Дернул меня черт

писать один отчет,

[10]

«Что это такое?» –

спрашивает с тоскою

машинистка.

Ну, что отвечу ей?!

Черт его знает, что это такое,

если сзади

у него

тридцать семь нулей.

Недавно уверяла одна дура,

что у нее

[20]

тридцать девять тысяч семь сотых температура.

Так привыкли к этаким числам,

что меньше сажени число и не мыслим.

И нам,

если мы на митинге ревем,

рамки арифметики, разумеется, узки –

все разрешаем в масштабе мировом.

В крайнем случае – масштаб общерусский.

«Электрификация!?» – масштаб всероссийский.

«Чистка!» – во всероссийском масштабе,

[30]

Кто-то

даже,

чтоб избежать переписки,

предлагал –

сквозь землю

до Вашингтона кабель.

Иду.

Мясницкая.

Ночь глуха.

Скачу трясогузкой с ухаба на ухаб.

[40]

Сзади с тележкой баба.

С вещами

на Ярославский

хлюпает по ухабам.

Сбивают ставшие в хвост на галоши;

то грузовик обдаст,

то лошадь.

Балансируя

– четырехлетний навык! –

тащусь меж канавищ,

[50]

канав,

канавок.

И то

– на лету вспоминая маму –

с размаху

у почтамта

плюхаюсь в яму.

На меня тележка.

На тележку баба.

В грязи ворочаемся с боку на бок.

[60]

Что бабе масштаб грандиозный наш?!

Бабе грязью обдало рыло,

и баба,

взбираясь с этажа на этаж,

сверху

и меня

и власти крыла.

Правдив и свободен мой вещий язык

и с волей советскою дружен,

но, натолкнувшись на эти низы,

[70]

даже я запнулся, сконфужен.

Я

на сложных агитвопросах рос,

а вот

не могу объяснить бабе,

почему это

о грязи

на Мясницкой

вопрос

никто не решает в общемясницком масштабе?!

[1921]

Приказ №2 армии искусств

Это вам –

упитанные баритоны –

от Адама

до наших лет,

потрясающие театрами именуемые притоны

ариями Ромеов и Джульетт.

Это вам –

пентры,

раздобревшие как кони,

[10]

жрущая и ржущая России краса,

прячущаяся мастерскими,

по-старому драконя

цветочки и телеса.

Это вам –

прикрывшиеся листиками мистики,

лбы морщинками изрыв –

футуристики,

имажинистики,

акмеистики,

[20]

запутавшиеся в паутине рифм.

Это вам –

на растрепанные сменившим

гладкие прически,

на лапти – лак,

пролеткультцы,

кладущие заплатки

на вылинявший пушкинский фрак.

Это вам –

пляшущие, в дуду дующие,

[30]

и открыто предающиеся,

и грешащие тайком,

рисующие себе грядущее

огромным академическим пайком.

Вам говорю

я –

гениален я или не гениален,

бросивший безделушки

и работающий в Росте,

говорю вам –

[40]

пока вас прикладами не прогнали:

Бросьте!

Бросьте!

Забудьте,

плюньте

и на рифмы,

и на арии,

и на розовый куст,

и на прочие мелехлюндии

из арсеналов искусств,

[50]

Кому это интересно,

что – «Ах, вот бедненький!

Как он любил

и каким он был несчастным…»?

Мастера,

а не длинноволосые проповедники

нужны сейчас нам.

Слушайте!

Паровозы стонут,

дует в щели и в пол:

[60]

«Дайте уголь с Дону!

Слесарей,

механиков в депо!»

У каждой реки на истоке,

лежа с дырой в боку,

пароходу провыли доки:

«Дайте нефть из Баку!»

Пока канителим, спорим,

смысл сокровенный ища:

«Дайте нам новые формы!» –

[70]

несется вопль по вещам.

Нет дураков,

ждя, что выйдет из уст его,

стоять перед «маэстрами» толпой разинь.

Товарищи,

дайте новое искусство –

такое,

чтобы выволочь республику из грязи.

[1921]

Варианты и разночтения

Наш марш

Беловой автограф. Начало марта 1918 г.

[16] лёт быстролетным коням [*]

[21]

I Бодрость пей и пой

II Радость пей, пой

«Газета футуристов», М. 1918, 15 марта, сб. «Ржаное слово», Революционная хрестоматия футуристов, П. 1918:

[16] лёт быстролетный коням

[21] Радости пей и пой

Хорошее отношение к лошадям

Газ. «Новая жизнь» (московское издание), 1918, № 8, 9 июня.

Заглавие – Отношение к лошадям

[14] штаны сошедшиеся Кузнецким клёшить

[19-20] Выл Кузнецкий

И лишь один я

[22-23] Гляжу и вижу

[27-30] Гляжу и вижу

Катится по морде

выблестелась в шерсти…

[34] расплылась в шелесте.

[37] чего вы думаете, что вы сих плоше

[44] и мысль ей моя казалась пошла

Ода революции

Журн. «Пламя», П. 1918, № 27, 7 ноября:

[29] взрывают тысячелетие Кремля.

[30] «Слава!»

[32] Визг сирен задушенно тонок.

[41] Прикладом гонишь седых адмиралов

Радоваться рано

Газ. «Искусство коммуны», П. 1918, № 2, 15 декабря, «Все сочиненное», «13 лет работы», т. I:

[12] по стенкам музеев тенькать

Той стороне

Газ. «Искусство ксммуны», П. 1918, № 4, 29 декабря,»Все сочиненное», «13 лет работы», т. I:

[74] прорвемся сквозь все заставы

Левый марш

«Маяковский для голоса», «Избранное из избранного», «Школьный Маяковский»:

[9] Клячу истории загоним

Потрясающие факты

Газ. «Искусство коммуны», П. 1919, № 7,19 января, «Все сочиненное», «13 лет работы», т. I, «Стихи о революции», 1-е изд., «Избранный Маяковский»:

[23] «Власть Совета»

[61] Изловчались в спорах

«Стихи о революции», 2-е изд.:

[61] Изловчались в спорах.

Мы идем

Черновой автограф в записной книжке 1919 г., № 2:

Заглавие отсутствует.

[1-5]

Мы идем!

Кто вы?

Мы глашатаи новой веры

красоте задаем железный тон.

[9-10]

сквозь скулеж стариков злючий,

а всем

[20] вывернулась

[27-28]

I Это революция на Страстном монастыре

II Революция и на Страстном монастыре

[29-30] написала Не [работающий] трудящийся не ест

[35] оплакивал на тысячу родов

[39]

I возносители завтрашних городов

II иллюминаторы завтрашних городов

[41-42] нерушимо и бодро

[53] не на смерть, а на живот

Газ. «Искусство», М. 1919, № 5, 1 апреля:

Заглавие: Мы идем!

[4] красоте задающие железный тон.

Владимир Ильич!

Черновой автограф в записной книжке 1920 г., № 4.

Строки: [10-15, 23-30] (первоначальные варианты) и полный текст стихотворения.

[10-15]

I Ноги месили просторы

II Ноги без мозга вздорны

Без мозга рукам не дело

Металось во все стороны

России безголовое тело

[23-30]

И земли сели на оси

Каждый вопрос прост

И встали два в хаосе

Мира во весь рост

[3] революций разливают лаву

[5] девическая чушь

[9] не воспеть Ильичу

[11-12] Без мозга рукам не дело

[26] и выявились

[36] и встал

[41] И ноги знают

[45] нет места смятеньям и воям

«Красная газета» (утренний выпуск), П. 1922, М 252, 5 ноября, «13 лет работы», т. I, «Стихи о революции», 1-е изд.:

[11-12]

Без мозга

рукам не дело.

[61] обмахивать высокий уют

«Красная газета»:

[26] и выявились

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

Черновой автограф в записной книжке 1920 г., № 5:

Заглавие отсутствует.

[2]

I катилось

II весна катилась в лето

[8-9]

I А под той горой был

II А низ горы деревней был

[11-15]

I А за селом была дыра

Дыра была наверно

И в эту дырку каждый раз

Спускалось солнце мерно

II А за деревнею дыра

И в ту дыру наверно

Спускалось солнце каждый раз

Медленно и верно

[16-18] А утром снова все залить

[26] что в шуме все поблекло

[33-34] а я не знай ни зим ни лет

ходи рисуй плакаты

[42-47]

I Слова с ума сошел погиб

Сверльнули мысль до боли

Ко мне раскинув луч шаги

II Что я наделал Я погиб

ко мне по доброй воле

само расставив луч шаги

[52] Уже пролезло садом

[53] В окошко

[62]

I Ты звал? ну что ж чаи гони

II Ты звал меня

[72] Кричать ему

[76-77]

I Но страшная из солнца ясь

струилась

II Но странную светило ясь

струило

[93] Но все ж идешь

[96]

I Гремели так до темноты

II Болтали так до темноты

[101-102] И вскоре дружбу не тая

[104] [А] И солнце басом

[106]

I Теперь [таких] нас двое

II теперь всего нас двое

[110]

I [что] у мира в мут хламе

II у мира в сером хламе

[114-118]

I Сметя долгов и чувств тюрьму

Среди Вселенной бала

Взметаем солнца кутерьму

Смеясь во что попало

II Громите тень и ночь тюрьму

Земля довольна (строка не окончена)

III [Стена теней]

Стена теней ночей тюрьма

Под солнц двустволкой пала

Лучей и света кутерьма

Палим во что попало!

[119-125]

I Иду горю что силы есть

Чтоб не отстать от друга

Какое счастье в душу влезть

Просолнить сердце лугом

II окончательная редакция строк [119-125]. Строки [123-124]:

I Как я во всю светаю мочь

II Вдруг я во всю светаю мочь

[126-132] отсутствуют. К ним заготовка:

светить и никаких гвоздей

везде

Беловой автограф. Осень 1920 г.:

Заглавие – Необычайное приключение, случившееся с Владимиром Маяковским на даче Пушкино. (Акулова гора. Дача Румянцева.)

[16] А утром

[29] довольно шляться пеклом

[34] ходи рисуй плакаты

[47] расставив луч-шаги

[52] Уже пролезло

[55] в щель валясь

[62] Ты ждал меня?

[65] Слеза в глазах у самого

[67] а я ему

[71] Черт дернул дерзости моей

[75] боясь – не вышло б хуже

[93] А все ж идешь

[106] ведь нас, товарищ, двое!

[117] Лучей и света кутерьма

Фонографическая запись авторского чтения. 1920 г. (декабрь):

Заглавие – Необычайное приключение, бывшее с Маяковским на даче Пушкино по Ярославской железной дороге, Акулова гора, дача Румянцева.

[16] А утром

[18] все залить

[26] что в гневе все поблекло

[29] я крикнул солнцу в пекло

[34] ходи, рисуй плакаты

[47] расставив луч-шаги

[52] уже пролезло садом

[93] А все ж идешь

[102] дружбу не тая

[104] И солнце тоже

[106] ведь нас, товарищ, двое

[117] Лучей и света кутерьма

Машинопись-копия с неизвестнсго оригинала:

Заглавие – Необычайное, невероятное происшествие, бывшее с Владимиром Владимировичем Маяковским летом 1920 г. в Пушкине, 28 верст от Москвы по Ярославской железной дороге, дача Румянцева, Акулова гора.

[106] Теперь нас, братец,

двое.

Разночтения других строк совпадают с разночтениями текста журн. «Красная Нива» (см. ниже). Журн. «Красная нива», М. 1923, № 1, 7 января:

Заглавие – Солнце

Подзаголовок – (Из «Лирня»)

[16] А утром

[18] все залить

[26] Что в гневе все поблекло

[47] расставив луч-шаги

[52] Уже пролезло садом

[53] В окошко

[93] А все ж идешь

[102] дружбу не тая

[104] И солнце тоже

[106] Ведь нас, товарищ, двое

[117] Лучей и света кутерьма

«Маяковский для голоса»:

Заглавие в оглавлении «Солнце».

Заглавие и подзаголовок в тексте:

Необычайнейшее приключение, бывшее со мной, с Владимиром Маяковским, на даче Румянцева, Пушкино, Акулова гора, Ярославской ж. д.

В строках 16, 26, 47, 52, 102, 104, 106, 117 повторяются разночтения текста журн. «Красная нива».

[35] Я рявкнул солнцу

«Солнцем. Поэма. М. 1923:

Заглавие в тексте:

Необычайнейшее… приключение, бывшее со мной, с Владимиром Владимировичем Маяковским, на даче – станция Пушкино, Акулова гора, дом Румянцевой, 27 верст от Москвы, по Ярославской ж. д.

В строках: [16, 26, 47, 52, 102, 106, 117] повторяются разночтения текста журн. «Красная нива».

[35]