класс-то. Я душу
прочел
за их молчаньем ни упадка,
ни отчаяния. Кто может
в этаком классе? Только Гоголь,
только классик. А крестьянство?
Тоже.
Никак не иначе. Как сейчас помню
весною, на даче…Этакие разговорчики
у литераторов
у нас часто
заменяют
знание масс. И идут
дореволюционного образца творения слова,
кисти
и резца. И в массу
плывет
интеллигентский дар грезы,
розы
и звон гитар. Прошу
писателей,
с перепугу бледных, бросить
высюсюкивать
стихи для бедных. Понимает
не хуже вас. Культуру
высокую
в массы двигай! Такую,
как и прочим. Нужна
и понятна
хорошая книга и вам,
и мне,
и крестьянам,
и рабочим.
1927
РАЗМЫШЛЕНИЯ О МОЛЧАНОВЕ ИВАНЕ
И О ПОЭЗИИ
Я взял газету
и лег на диван.
Читаю:
«Скучает
Молчанов Иван».
Не скрою, Ванечка!
скушно и нам.
И ваши стишонки
скуки вина.
у всех на носу,
а вы
ухватились
за чью-то косу.
Любите
и Машу
и косы ейные.
Это
ваше
дело семейное.
Но что нам за толк
от вашей
от бабы?!
Получше
стишки
писали хотя бы.
Но плох ваш роман.
И стих неказист.
Вот так
любил бы
Вы нам обещаете,
скушный Ваня,
на случай нужды
пойти, барабаня.
Де, будет
И отверзнете рот,
на весь
на туман
заорете:
— Вперед!
Де,
— выше взвивайте
красное знамя!
Вперед,переплетчики,
а я
за вами.
«Караул!»,
попавши в туман?
На это
не надо
большого ума.
возвеличить вам ли,
в хвосте
у событий
о девушках мямля?!
вздувает
из искры
неясной
ясное знание.
1927
Стихотворения 1929-1930 годов
ПЕРЕКОПСКИЙ ЭНТУЗИАЗМ!
Часто
по улицам слышишь разговорчики
в этом роде: «Товарищи, легше,
товарищи, тише. Это
вам
не 18-й годик!» В нору
влезла
гражданка Кротиха, в нору
влез
тихо. Это
вам
не 18-й год!» Дама
в шляпе рубликов на сто кидает
кому-то,
запахивая котик: «Не толкаться!
Но-но!
Без хамства! Это
вам
не 18-й годик!» Малого
работой скосила. В унынье
у малого
опущен рот… «Куда, мол,
молодецкие силы? Это
нам
не 18-й год!» Эти
потоки
слюнявого яда часто
по улице льются… Знайте, граждане!
И в 29-м длится
и ширится
Октябрьская революция. Мы живем
приказом
октябрьской воли. Огонь
«Авроры»
у нас во взоре. И мы
обывателям
не позволим баррикадные дни
не вымерить
по единой мерке. Сегодня
равноценны
и в мелочах
с баррикадной энергией, в стройку
влей
перекопский энтузиазм.
1929
МРАЧНОЕ О ЮМОРИСТАХ
Где вы,
бодрые задиры? Крыть бы розгой!
наш сатирик измельчал
и обеззубел! Для подхода
для такого мало,
што ли,
жизнь дрянна? Для такого
Салтыкова Салтыкова-Щедрина? Заголовком
жирно-алым мозжечок
прикрывши
тощий, ходят
тихо
по журналам дореформенные тещи. Саранчой
улыбки выев, ходят
нэпманам на страх анекдоты гробовые гроб
о фининспекторах. Или,
злобой измусоля сотню
строк
про свои мозоли от зажатья в цензорах. Дескать,
в самом лучшем стиле, будто
розы на заре, лепестки
пораспустили б мы без этих цензорей. А поди
сними рогатки этаких
писцов стада пару
анекдотов гадких ткнут
обвыли воем. Я ж
другою
мыслью ранен: жалко бедных,
каково им от прочтенья
столькой дряни? Обличитель,
меньше крему, очень
темы
хороши. О хорошенькую тему зуб
больших
обдумав, взяли б
в лапы
лупы вы. Мало, што ли,
помпадуров? Мало
градов Глуповых? Припаси
на зубе
яд, в километр
жало вызмей против всех,
кто зря
сидят на труде,
на коммунизме! Чтоб не скрылись,
хвост упрятав, крупных
вылови налимов кулаков
и бюрократов, дураков
и подхалимов.
Измельчал
и обеззубел, обэстетился сатирик. Крыть бы в розги,
взять в слезу бы! Где вы,
бодрые задиры?
1929
Добьемся урожая мы втройне,
рожай! Пожалте,
уважаемый товарищ урожай! Чтоб даром не потели мы по одному,
по два колхозами,
артелями объединись, братва. Земля у нас хорошая, землица неплоха, да надобно
под рожь ее заранее вспахать. Чем жить, зубами щелкая в голодные года, с проклятою
с трехполкою покончим навсегда. Вредителю мы
начисто готовим карачун. Сметем с полей
кулачество, сорняк
и саранчу. Разроем складов завали. От всех
ответа ждем,чтоб тракторы
не ржавели впустую под дождем. Поля
пройдут науку под ветром-игруном… Даешь
на дружбу руку, товарищ агроном! Земля
комсомолия, в передовой поход. Кончай
с деревней серенькой, вставай,
который сер! Вперегонки
с Америкой иди, СССР! Добьемся урожая мы втройне,
рожай! Пожалте,
1929
ДУША ОБЩЕСТВА
Из года в год
тянется
из века в век: что человек, мол,
который пьяница,разувлекательнейший человек. Сквозь призму водки, мол,
все — красотки… Любая
гадина распривлекательна. У машины
общества
поразвинтились гайки люди
лижут
довоенного лютей. Скольким
заменили
водочные спайки все
другие
способы
общения людей?! Если
муж
жену
истаскивает за волосы понимай, мол,
я
в семействе барин!это значит,
водки нализался этот
увлекательнейший парень. Если
в сногсшибательнейшем раже доставляет
скорой помощи
калек ясно мне,
что пивом взбудоражен этот
увлекательнейший человек. Если
запустивши лапу в кассу, удостаивает
сам себя
и премий и наград значит,
был привержен
не к воде и квасу Этот
увлекательнейший казнокрад. И преступления
всех систем, и хрип хулигана,
и пятна быта сегодня
измеришь
только тем сколько
пива
и водки напито. Про пьяниц
пропето разного,из пьяных пений
запомни только: беги от ада
от заразного, тащи
из яда
алкоголика.
1929
КАНДИДАТ ИЗ ПАРТИИ
Сколько их?
Числа им нету. Пяля блузы,
пяля френчи, завели по кабинету и несут
повинность эту сквозь заученные речи. Весь
в партийных причиндалах, ноздри вздернул
крыши выше… Есть бумажки
прочитал их, нет бумажек
сам напишет. Все
у этаких
в порядке, нe язык,
а маслобой… Служит
и играет в прятки с партией,
с самим собой. С классом связь?
одна помеха. Стал
стотысячным балластом. Ни пройти с ним,
ни проехать. Вышел
из бойцов
с годами в лакированные душки… День пройдет
знакомой даме хвост
накрутит по вертушке.
Освободиться бы
от ихней братии, удобней будет
и им
и партии.
1929
ВОНЗАЙ САМОКРИТИКУ!
Наш труд
сверкает на «Гиганте», сухую степь
хлебами радуя. Наш труд
блестит.
Куда ни гляньте, встает
фабричною оградою. Но от пятна
застраховаться,то ляпнет
нам
Смоленск, то ляпнут
астраханцы. Болезнь такая
глубока, не жди,
газеты пока статейным
гноем вытекут,ножом хирурга
в бока вонзай самокритику! Не на год,
не для видика такая
критика. Не нам
критиковать крича для спорта
горластого, нет,
наша критика
рычаг и жизни
и хозяйства. Страна Советов,
чисть себя нутро и тело, чтоб, чистотой
своей
блестя, республика глядела. Чтоб не шатать
левей,
правей домину коммунизма, шатающихся
проверь своим
где белых западня, где зава
окружит родня вытравливай
от дня до дня то ласкою,
то плетью, чтоб быстро бы
страну
поднять, идя
по пятилетыо. Нам
из года в год нужна,
запомните, как человеку
комнате.
1929
НА ЗАПАДЕ ВСЕ СПОКОЙНО
Как совесть голубя,
чист асфальт. Как лысина банкира,
тротуара плиты (после того,
как трупы
на грузовозы взвалят и кровь отмоют
от плит политых). В бульварах
буржуеныши,
под нянин сказ, медведям
игрушечным
гладят плюшики (после того,
как баллоны
заполнил газ и в полночь
прогрохали
к Польше
пушки). Миротворцы
сияют
цилиндровым глянцем, мозолят язык,
состязаясь с мечом (после того,
как посланы
винтовки афганцам, а бомбы
басмачам). Сидят
по кафе
гусары спешенные. Пехота
развлекается
в штатской лени. А под этой
идиллией
взлихораденно-бешеные военные
приготовления. Кровавых капель
пунктирный путь ползет по земле,
недаром кругла! Кто-нибудь
кого-нибудь подстреливает
из-за угла. Целят
в сердце.
В самую точку. Одно
стрельбы командирам
надо бунтовщиков
смирив в одиночку, погнать
на бойню
кровишка
мелких стычек, а завтра
в толпы
танки тыча, кровищи
война поймет,пойдет
с бронированных птичек железа
и газа
кровавый помет. Смотри,
выступает
из близких лет, костьми постукивает
войны
пожелтелый скелет, и сталью
синеет
смерти коса. Мы,
излюбленное
пушечное лакомство, мы,
оптовые потребители
костылей
и протез, мы выйдем на улицу,
мы
1 августа аж к небу
гвоздями
политику
пороховых бочек! Довольно
пугливо щуплиться! От первой республики
крестьян и рабочих отбросим
войны
штыкастые щупальцы. Мы требуем мира.
Но если
тронете, мы в роты сожмемся,
сжавши рот. Зачинщики бойни
увидят
на фронте один
восставший
ПАРИЖАНКА
Вы себе представляете
парижских женщин с шеей разжемчуженной,
разбриллиантенной
рукой… Бросьте представлять себе!
жестче у моей парижанки
молода
или стара она, до желтизны
отшлифованная
в лощеном хамье. Служит
она
в уборной ресторана маленького ресторана
Гранд-Шомьер. Выпившим бургундского
может захотеться для облегчения
пойти пройтись. Дело мадмуазель
в этом деле
просто артист. Пока
у трюмо
разглядываешь прыщик, она,
разулыбив
облупленный рот, пудрой подпудрит,
духами попрыщет, подаст пипифакс
и лужу подотрет. Раба чревоугодий
торчит без солнца, в клозетной шахте
по суткам
клопея, за пятьдесят сантимов!
(По курсу червонца с мужчины
около
четырех копеек.) Под умывальником
ладони омывая, дыша
диковиной
парфюмерных зелий, над мадмуазелью
недоумевая, хочу
мадмуазели: — Мадмуазель,
ваш вид,
извините,
жалок. На уборную молодость
мне
наврали про парижанок, или
вы, мадмуазель,
не парижанка. Выглядите вы
туберкулезно
и вяло. Чулки шерстяные…
Почему не шелка? Почему
не шлют вам
пармских фиалок благородные мусыо
от полного кошелька? Мадмуазель молчала,
грохот наваливал на трактир,
на потолок,
на нас. Это,
кружа
в парижанках
гудел Монпарнас.
Простите, пожалуйста,
за стих раскрежещенный и за описанные
вонючие лужи, но очень
трудно
в Париже
женщине, если
не продается,
а служит.
1929
КРАСАВИЦЫ
(Раздумье на открытии Grand Opera*)
В смокинг вштопорен, побрит что надо. По гранд
по опере гуляю грандом. Смотрю
в антракте красавка на красавице. Размяк характер все мне
нравится. Талии
кубки. Ногти
в глянце. Крашеные губки розой убиганятся. Ретушь
у глаза. Оттеняет синь его. Спины
из газа цвета лососиньего. Упадая
с высоты, пол
метут
шлейфы. От такой
красоты сторонитесь, рефы. Повернет
в брильянтах уши. Пошевелится шаля на грудинке
ряд жемчужин обнажают
шиншиля. Платье
пухом.
Не дыши. Аж на старом
на морже только фай
да крепдешин, только
облако жоржет. Брошки — блещут…
на тебе!с платья
с полуголого. Эх,
к такому платью бы да еще бы…
голову.
________________ * Большого оперного театра (фр.)
1929
СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм. К мандатам
почтения нету. К любым
чертям с матерями
катись любая бумажка.
Но эту… По длинному фронту
купе
и кают чиновник
учтивый движется. Сдают паспорта,
и я
сдаю мою
пурпурную книжицу. К одним паспортам
улыбка у рта. К другим
отношение плевое. С почтеньем
берут, например,
паспорта с двухспальным
английским левою. Глазами
доброго дядю выев, не переставая
кланяться, берут,
как будто берут чаевые, паспорт
американца. На польский
глядят,
выпяливают глаза в тугой
полицейской слоновости откуда, мол,
и что это за географические новости? И не повернув
головы кочан и чувств
никаких
не изведав, берут,
не моргнув,
паспорта датчан и разных
прочих
шведов. И вдруг,
как будто
ожогом,
рот скривило
господину. Это
берет мою
краснокожую паспортину. Берет
как бомбу,
как ежа, как бритву
обоюдоострую, берет,
как гремучую
в 20 жал змею
двухметроворостую. Моргнул
многозначаще
глаз носильщика, хоть вещи
вопросительно
смотрит на сыщика, сыщик
на жандарма. С каким наслажденьем
жандармской кастой я был бы
исхлестан и распят за то,
что в руках у меня
молоткастый, серпастый
советский паспорт. Я волком бы
выгрыз
бюрократизм. К мандатам
почтения нету. К любым
чертям с матерями
катись любая бумажка.
Но эту… Я достаю
из широких штанин дубликатом
бесценного груза. Читайте,
завидуйте,
я
гражданин Советского Союза.
1929
АМЕРИКАНЦЫ УДИВЛЯЮТСЯ
Обмерев,
с далекого берега СССР
глазами выев, привстав на цыпочки,
смотрит Америка, не мигая,
в очки роговые. Что это за люди
породы редкой копошатся стройкой
там,
поодаль? Пофантазировали
с какой-то пятилеткой… А теперь
выполняют
в 4 года! К таким
не подойдешь
с американской меркою. Их не соблазняют
ни долларом,
ни гривною, и они
во всю
человечью энергию круглую
неделю
дуют в непрерывную. Что это за люди?
Какая закалка! Кто их
так
в работу вклинил? Их
не гонит
никакая палка а они
сжимаются
в стальной дисциплине! Мистеры,
у вас
практикуется исстари деньгой
окупать
строительный норов. Вы не поймете,
пухлые мистеры, корни
рвения
наших коммунаров. Буржуи,
дивитесь
коммунистическому берегу на работе,
в аэроплане,
в вагоне вашу
быстроногую
знаменитую Америку мы
и догоним
и перегоним.
1929
ПРИМЕР, НЕ ДОСТОЙНЫЙ ПОДРАЖАНИЯ
Тем, кто поговорили и бросили
Все
в ораторском таланте. Пьянке
смерть без колебания. Это
заседает
антиалкогольная компания. Кулаком
в грудь бьют
часами кряду. «Чтобы я?
да как-нибудь? да выпил бы
такого яду?!» Пиво
сгинь,
сей порок
излечен. Уменьшает
он
мозги, увеличивая
печень. Обсудив
и вглубь
и вдоль, вырешили
все
до толики: де
ужасен алкоголь, и
ужасны алкоголики. Испершив
речами
глотки, сделали
из прений
от водки и ужасный
вред от пива… Успокоившись на том, выпив
чаю
10 порций, бодро
вылезли
гуртом яростные
водкоборцы. Фонарей
горят
шары, в галдеже
кабачный улей, и для тени
от жары водкоборцы
завернули… Алкоголики,
воспряньте! Неуместна
ваша паника! Гляньте
пиво хлещет
анти алкогольная компанийка.
1929
ПТИЧКА БОЖИЯ
Он вошел,
склонясь учтиво. Руку жму.
— Товарищ
сядьте! Что вам дать?
Автограф?
Чтиво!» — Нет.
Мерси вас.
Я
писатель. — Вы?
Извините. Думал
вы пижон.
А вы… Что ж,
прочтите,
зазвените грозным
маршем
боевым. Вихрь идей
у вас,
Новостей
у вас
вагон. Что ж,
пожалте в уха в оба. Рад товарищу.
А он: — Я писатель.
Не прозаик. Нет.
Я с музами в связи.Слог
изыскан, как борзая. Сконапель
ля поэзи. На затылок
нежным жестом он кудрей
закинул шелк, стал
барашком златошерстым и заблеял,
и пошел. Что луна, мол,
над долиной, мчит
ручей, мол,
по ущелью. Тинтидликал
мандолиной, дундудел виолончелью. Нимб
обвил
волосьев копны. Лоб
горел от благородства. Я терпел,
терпел
и лопнул и ударил
лапой
об стол. — Попрошу вас
покороче. Бросьте вы
поэта корчить! Посмотрю
с лица ли,
сзади ль, вы тюльпан,
а не писатель. Вы,
над облаками рея, птица
в человечий рост. Вы, мусье,
из канареек, чижик вы, мусье,
и дрозд. В испытанье
битв
и бед с вами,
што ли,
мы
полезем? В наше время
тот
поэт. тот
кто полезен. Уберите этот торт! Стих даешь
хлебов подвозу. В наши дни
писатель тот, кто напишет
и лозунг!
1929
СТИХИ О ФОМЕ
Мы строим коммуну,
и жизнь
сама трубит
наступающей эре. Но между нами
ходит
Фома, и он
ни во что не верит. Наставь
ему
достижений любых на каждый
и вид, он лишь
тебе
половину губы на достиженья
скривит. Идем
на завод
отстроенный
мы смирись
перед ликом
факта. Но скептик
смотрит
глазами Фомы: — Нет, что-то
не верится как-то.Покажешь
Фомам
вознесенный дом и ткнешь их
и в окна,
и в двери. Ничем
не расцветятся
лица у Фом. Взглянут
и вздохнут:
«Не верим!» Послушайте,
вы,
товарищ Фома! У вас
большого ума, чтоб все
отвергать
от похвал,
разумеется, мал. Но слушай,
Фоминая
