Скачать:PDFTXT
Сочинения

этих цензорей.

А поди

сними рогатки —

этаких

писцов стада

пару

анекдотов гадких

ткнут —

и снова пустота.

Цензоров

обвыли воем.

Я ж

другою

мыслью ранен:

жалко бедных,

каково им

от прочтенья

столькой дряни?

Обличитель,

меньше крему,

очень

темы

хороши.

О хорошенькую тему

зуб

не жалко искрошить.

Дураков

больших

обдумав,

взяли б

в лапы

лупы вы.

Мало, што ли,

помпадуров?

Мало

градов Глуповых?

Припаси

на зубе

яд,

в километр

жало вызмей

против всех,

кто зря

сидят

на труде,

на коммунизме!

Чтоб не скрылись,

хвост упрятав,

крупных

вылови налимов —

кулаков

и бюрократов,

дураков

и подхалимов.

Измельчал

и обеззубел,

обэстетился сатирик.

Крыть бы в розги,

взять в слезу бы!

Где вы,

бодрые задиры?

УРОЖАЙНЫЙ МАРШ

Добьемся урожая мы —

втройне,

земля,

рожай!

Пожалте,

уважаемый

товарищ урожай!

Чтоб даром не потели мы

по одному,

по два —

колхозами,

артелями

объединись, братва.

Земля у нас хорошая,

землица неплоха,

да надобно

под рожь ее

заранее вспахать.

Чем жить, зубами щелкая

в голодные года,

с проклятою

с трехполкою

покончим навсегда.

Вредителю мы

начисто

готовим карачун.

Сметем с полей

кулачество,

сорняк

и саранчу.

Разроем складов завали.

От всех

ответа ждем, —

чтоб тракторы

не ржавели

впустую под дождем.

Поля

пройдут науку

под ветром-игруном…

Даешь

на дружбу руку,

товарищ агроном!

Земля

не хочет более

терпеть

плохой уход, —

готовься,

комсомолия,

в передовой поход.

Кончай

с деревней серенькой,

вставай,

который сер!

Вперегонки

с Америкой

иди, СССР!

Добьемся урожая мы —

втройне,

земля,

рожай!

Пожалте,

уважаемый

товарищ урожай!

ДУША ОБЩЕСТВА

Из года в год

легенда тянется —

легенда

тянется

из века в век:

что человек, мол,

который пьяница, —

разувлекательнейший человек.

Сквозь призму водки,

мол,

все – красотки…

Любая

гадина

распривлекательна.

У машины

общества

поразвинтились гайки —

люди

лижут

довоенного лютей.

Скольким

заменили

водочные спайки

все

другие

способы

общения людей?!

Если

муж

жену

истаскивает за волосы —

понимай, мол,

я

в семействе барин! —

это значит,

водки нализался

этот

милый,

увлекательнейший парень.

Если

парень

в сногсшибательнейшем раже

доставляет

скорой помощи

калек —

ясно мне,

что пивом взбудоражен

этот

милый,

увлекательнейший человек.

Если

парень,

запустивши лапу в кассу,

удостаивает

сам себя

и премий и наград —

значит,

был привержен

не к воде и квасу

Этот

милый,

увлекательнейший казнокрад.

И преступления

всех систем,

и хрип хулигана,

и пятна быта

сегодня

измеришь

только тем —

сколько

пива

и водки напито.

Про пьяниц

много

пропето разного, —

из пьяных пений

запомни только:

беги от ада

от заразного,

тащи

из яда

алкоголика.

КАНДИДАТ ИЗ ПАРТИИ

Сколько их?

Числа им нету.

Пяля блузы,

пяля френчи,

завели по кабинету

и несут

повинность эту

сквозь заученные речи.

Весь

в партийных причиндалах,

ноздри вздернул —

крыши выше…

Есть бумажки —

прочитал их,

нет бумажек —

сам напишет.

Все

у этаких

в порядке,

нe язык,

а маслобой…

Служит

и играет в прятки

с партией,

с самим собой.

С классом связь?

Какой уж класс там!

Классу он —

одна помеха.

Стал

стотысячным балластом.

Ни пройти с ним,

ни проехать.

Вышел

из бойцов

с годами

в лакированные душки…

День пройдет —

знакомой даме

хвост

накрутит по вертушке.

Освободиться бы

от ихней братии,

удобней будет

и им

и партии.

ВОНЗАЙ САМОКРИТИКУ!

Наш труд

сверкает на «Гиганте»,

сухую степь

хлебами радуя.

Наш труд

блестит.

Куда ни гляньте,

встает

фабричною оградою.

Но от пятна

и солнца блеск

не смог

застраховаться, —

то ляпнет

нам

пятно

Смоленск,

то ляпнут

астраханцы.

Болезнь такая

глубока,

не жди,

газеты пока

статейным

гноем вытекут, —

ножом хирурга

в бока

вонзай самокритику!

Не на год,

не для видика

такая

критика.

Не нам

критиковать крича

для спорта

горластого,

нет,

наша критика

рычаг

и жизни

и хозяйства.

Страна Советов,

чисть себя

нутро и тело,

чтоб, чистотой

своей

блестя,

республика глядела.

Чтоб не шатать

левей,

правей

домину коммунизма,

шатающихся

проверь

своим

рабочим низом.

Где дурь,

где белых западня,

где зава

окружит родня

вытравливай

от дня до дня

то ласкою,

то плетью,

чтоб быстро бы

страну

поднять,

идя

по пятилетью.

Нам

критика

из года в год

нужна,

запомните,

как человеку —

кислород,

как чистый воздух

комнате.

НА ЗАПАДЕ ВСЕ СПОКОЙНО

Как совесть голубя,

чист асфальт.

Как лысина банкира,

тротуара плиты

(после того,

как трупы

на грузовозы взвалят

и кровь отмоют

от плит политых).

В бульварах

буржуеныши,

под нянин сказ,

медведям

игрушечным

гладят плюшики

(после того,

как баллоны

заполнил газ

и в полночь

прогрохали

к Польше

пушки).

Миротворцы

сияют

цилиндровым глянцем,

мозолят язык,

состязаясь с мечом

(после того,

как посланы

винтовки афганцам,

а бомбы —

басмачам).

Сидят

по кафе

гусары спешенные.

Пехота

развлекается

в штатской лени.

А под этой

идиллией —

взлихораденно-бешеные

военные

приготовления.

Кровавых капель

пунктирный путь

ползет по земле, —

недаром кругла!

Кто-нибудь

кого-нибудь

подстреливает

из-за угла.

Целят —

в сердце.

В самую точку.

Одно

стрельбы командирам

надо

бунтовщиков

смирив в одиночку,

погнать

на бойню

баранье стадо.

Сегодня

кровишка

мелких стычек,

а завтра

в толпы

танки тыча,

кровищи

вкус

война поймет, —

пойдет

хлестать

с бронированных птичек

железа

и газа

кровавый помет.

Смотри,

выступает

из близких лет,

костьми постукивает

лошадь-краса.

На ней

войны

пожелтелый скелет,

и сталью

синеет

смерти коса.

Мы,

излюбленное

пушечное лакомство,

мы,

оптовые потребители

костылей

и протез,

мы

выйдем на улицу,

мы

1 августа

аж к небу

гвоздями

прибьем протест.

Долой

политику

пороховых бочек!

Довольно

дома

пугливо щуплиться!

От первой республики

крестьян и рабочих

отбросим

войны

штыкастые щупальцы.

Мы

требуем мира.

Но если

тронете,

мы

в роты сожмемся,

сжавши рот.

Зачинщики бойни

увидят

на фронте

один

восставший

рабочий фронт.

ПАРИЖАНКА

Вы себе представляете

парижских женщин

с шеей разжемчуженной,

разбриллиантенной

рукой…

Бросьте представлять себе!

Жизнь

жестче —

у моей парижанки

вид другой.

Не знаю, право,

молода

или стара она,

до желтизны

отшлифованная

в лощеном хамье.

Служит

она

в уборной ресторана —

маленького ресторана —

Гранд-Шомьер.

Выпившим бургундского

может захотеться

для облегчения

пойти пройтись.

Дело мадмуазель

подавать полотенце,

она

в этом деле

просто артист.

Пока

у трюмо

разглядываешь прыщик,

она,

разулыбив

облупленный рот,

пудрой подпудрит,

духами попрыщет,

подаст пипифакс

и лужу подотрет.

Раба чревоугодий

торчит без солнца,

в клозетной шахте

по суткам

клопея,

за пятьдесят сантимов!

(По курсу червонца

с мужчины

около

четырех копеек.)

Под умывальником

ладони омывая,

дыша

диковиной

парфюмерных зелий,

над мадмуазелью

недоумевая,

хочу

сказать

мадмуазели:

– Мадмуазель,

ваш вид,

извините,

жалок.

На уборную молодость

губить не жалко вам?

Или

мне

наврали про парижанок,

или

вы, мадмуазель,

не парижанка.

Выглядите вы

туберкулезно

и вяло.

Чулки шерстяные…

Почему не шелка?

Почему

не шлют вам

пармских фиалок

благородные мусью

от полного кошелька? —

Мадмуазель молчала,

грохот наваливал

на трактир,

на потолок,

на нас.

Это,

кружа

веселье карнавалово,

весь

в парижанках

гудел Монпарнас.

Простите, пожалуйста,

за стих раскрежещенный

и

за описанные

вонючие лужи,

но очень

трудно

в Париже

женщине,

если

женщина

не продается,

а служит.

КРАСАВИЦЫ

(Раздумье на открытии Grand Opera[20])

В смокинг вштопорен,

побрит что надо.

По гранд

по опере

гуляю грандом.

Смотрю

в антракте —

красавка на красавице.

Размяк характер

все мне

нравится.

Талии —

кубки.

Ногти —

в глянце.

Крашеные губки

розой убиганятся.

Ретушь

у глаза.

Оттеняет синь его.

Спины

из газа

цвета лососиньего.

Упадая

с высоты,

пол

метут

шлейфы.

От такой

красоты

сторонитесь, рефы.

Повернет —

в брильянтах уши.

Пошевелится шаля —

на грудинке

ряд жемчужин

обнажают

шиншиля.

Платье

пухом.

Не дыши.

Аж на старом

на морже

только фай

да крепдешин,

только

облако жоржет.

Брошки – блещут…

на тебе! —

с платья

с полуголого.

Эх,

к такому платью бы

да еще бы…

голову.

СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ

Я волком бы

выгрыз

бюрократизм.

К мандатам

почтения нету.

К любым

чертям с матерями

катись

любая бумажка.

Но эту…

По длинному фронту

купе

и кают

чиновник

учтивый движется.

Сдают паспорта,

и я

сдаю

мою

пурпурную книжицу.

К одним паспортам —

улыбка у рта.

К другим —

отношение плевое.

С почтеньем

берут, например,

паспорта

с двухспальным

английским левою.

Глазами

доброго дядю выев,

не переставая

кланяться,

берут,

как будто берут чаевые,

паспорт

американца.

На польский

глядят,

как в афишу коза.

На польский

выпяливают глаза

в тугой

полицейской слоновости —

откуда, мол,

и что это за

географические новости?

И не повернув

головы кочан

и чувств

никаких

не изведав,

берут,

не моргнув,

паспорта датчан

и разных

прочих

шведов.

И вдруг,

как будто

ожогом,

рот

скривило

господину.

Это

господин чиновник

берет

мою

краснокожую паспортину.

Берет

как бомбу,

берет

как ежа,

как бритву

обоюдоострую,

берет,

как гремучую

в 20 жал

змею

двухметроворостую.

Моргнул

многозначаще

глаз носильщика,

хоть вещи

снесет задаром вам.

Жандарм

вопросительно

смотрит на сыщика,

сыщик

на жандарма.

С каким наслажденьем

жандармской кастой

я был бы

исхлестан и распят

за то,

что в руках у меня

молоткастый,

серпастый

советский паспорт.

Я волком бы

выгрыз

бюрократизм.

К мандатам

почтения нету.

К любым

чертям с матерями

катись

любая бумажка.

Но эту…

Я

достаю

из широких штанин

дубликатом

бесценного груза.

Читайте,

завидуйте,

я —

гражданин

Советского Союза.

АМЕРИКАНЦЫ УДИВЛЯЮТСЯ

Обмерев,

с далекого берега

СССР

глазами выев,

привстав на цыпочки,

смотрит Америка,

не мигая,

в очки роговые.

Что это за люди

породы редкой

копошатся стройкой

там,

поодаль?

Пофантазировали

с какой-то пятилеткой…

А теперь

выполняют

в 4 года!

К таким

не подойдешь

с американской меркою.

Их не соблазняют

ни долларом,

ни гривною,

и они

во всю

человечью энергию

круглую

неделю

дуют в непрерывную.

Что это за люди?

Какая закалка!

Кто их

так

в работу вклинил?

Их

не гонит

никакая палка

а они

сжимаются

в стальной дисциплине!

Мистеры,

у вас

практикуется исстари

деньгой

окупать

строительный норов.

Вы

не поймете,

пухлые мистеры,

корни

рвения

наших коммунаров.

Буржуи,

дивитесь

коммунистическому берегу —

на работе,

в аэроплане,

в вагоне

вашу

быстроногую

знаменитую Америку

мы

и догоним

и перегоним.

ПРИМЕР, НЕ ДОСТОЙНЫЙ ПОДРАЖАНИЯ

Тем, кто поговорили и бросили

Все —

в ораторском таланте.

Пьянке —

смерть без колебания.

Это

заседает

анти —

алкогольная компания.

Кулаком

наотмашь

в грудь

бьют

себя

часами кряду.

«Чтобы я?

да как-нибудь?

да выпил бы

такого яду?!»

Пиво

сгинь,

и водка сгинь!

Будет

сей порок

излечен.

Уменьшает

он

мозги,

увеличивая

печень.

Обсудив

и вглубь

и вдоль,

вырешили

все

до толики:

де —

ужасен алкоголь,

и —

ужасны алкоголики.

Испершив

речами

глотки,

сделали

из прений

вывод,

что ужасный

вред

от водки

и ужасный

вред от пива…

Успокоившись на том,

выпив

чаю

10 порций,

бодро

вылезли

гуртом

яростные

водкоборцы.

Фонарей

горят

шары,

в галдеже

кабачный улей,

и для тени

от жары

водкоборцы

завернули…

Алкоголики, —

воспряньте!

Неуместна

ваша паника!

Гляньте —

пиво хлещет

анти —

алкогольная компанийка.

ПТИЧКА БОЖИЯ

Он вошел,

склонясь учтиво.

Руку жму.

Товарищ

сядьте!

Что вам дать?

Автограф?

Чтиво

– Нет.

Мерси вас.

Я —

писатель.

– Вы?

Писатель?

Извините.

Думал —

вы пижон.

А вы…

Что ж,

прочтите,

зазвените

грозным

маршем

боевым.

Вихрь идей

у вас,

должно быть.

Новостей

у вас

вагон.

Что ж,

пожалте в уха в оба.

Рад товарищу. —

А он:

– Я писатель.

Не прозаик.

Нет.

Я с музами в связи. —

Слог

изыскан, как борзая.

Сконапель

ля поэзи.

На затылок

нежным жестом

он

кудрей

закинул шелк,

стал

барашком златошерстым

и заблеял,

и пошел.

Что луна, мол,

над долиной,

мчит

ручей, мол,

по ущелью.

Тинтидликал

мандолиной,

дундудел виолончелью.

Нимб

обвил

волосьев копны.

Лоб

горел от благородства.

Я терпел,

терпел

и лопнул

и ударил

лапой

об стол.

– Попрошу вас

покороче.

Бросьте вы

поэта корчить!

Посмотрю

с лица ли,

сзади ль,

вы тюльпан,

а не писатель.

Вы,

над облаками рея,

птица

в человечий рост.

Вы, мусье,

из канареек,

чижик вы, мусье,

и дрозд.

В испытанье

битв

и бед

с вами,

што ли,

мы

полезем?

В наше время

тот —

поэт.

тот —

писатель,

кто полезен.

Уберите этот торт!

Стих даешь —

хлебов подвозу.

В наши дни

писатель тот,

кто напишет

марш

и лозунг!

СТИХИ О ФОМЕ

Мы строим коммуну,

и жизнь

сама

трубит

наступающей эре.

Но между нами

ходит

Фома,

и он

ни во что не верит.

Наставь

ему

достижений любых

на каждый

вкус

и вид,

он лишь

тебе

половину губы

на достиженья —

скривит.

Идем

на завод

отстроенный

мы —

смирись

перед ликом

факта.

Но скептик

смотрит

глазами Фомы:

– Нет, что-то

не верится как-то. —

Покажешь

Фомам

вознесенный дом

и ткнешь их

и в окна,

и в двери.

Ничем

не расцветятся

лица у Фом.

Взглянут —

и вздохнут:

«Не верим!»

Послушайте,

вы,

товарищ Фома!

У вас

повадка плохая.

Не надо

очень

большого ума,

чтоб все

отвергать

и хаять.

И толк

от похвал,

разумеется, мал.

Но слушай,

Фоминая шатия!

Уж мы

обойдемся

без ваших похвал —

вы только

труду не мешайте.

Я СЧАСТЛИВ!

Граждане,

у меня

огромная радость.

Разулыбьте

сочувственные лица.

Мне

обязательно

поделиться надо,

стихами

хотя бы

поделиться,

Я

сегодня

дышу как слон,

походка

моя

легка,

и ночь

пронеслась,

как чудесный сон,

без единого

кашля и плевка.

Неизмеримо

выросли

удовольствий дозы.

Дни осени —

баней воняют,

а мне

цветут,

извините, —

розы,

и я их,

представьте,

обоняю.

И мысли

и рифмы

покрасивели

и особенные,

аж вытаращит

глаза

редактор.

Стал вынослив

и работоспособен,

как лошадь

или даже —

трактор.

Бюджет

и желудок

абсолютно превосходен,

укреплен

и приведен в равновесие.

Стопроцентная

экономия

на основном расходе —

и поздоровел

и прибавил в весе я.

Как будто

на язык

за кусом кус

кладут

воздушнейшие торта —

такой

установился

феерический вкус

в благоуханных

апартаментах

рта.

Голова

снаружи

всегда чиста,

а теперь

чиста и изнутри.

В день

придумывает

не меньше листа,

хоть Толстому

ноздрю утри.

Женщины

окружили,

платья испестря,

все

спрашивают

имя и отчество,

я стал

определенный

весельчак и остряк

ну просто —

душа общества.

Я

порозовел

и пополнел в лице,

забыл

и гриппы

и кровать.

Граждане,

вас

интересует рецепт?

Открыть?

или…

не открывать?

Граждане,

вы

утомились от жданья,

готовы

корить и крыть.

Не волнуйтесь,

сообщаю:

граждане —

я

сегодня

бросил курить.

РАССКАЗ ХРЕНОВА О КУЗНЕЦКСТРОЕ И О ЛЮДЯХ КУЗНЕЦКА

К этому месту будет подвезено в

пятилетку 1 000 090 вагонов

строительных материалов. Здесь будет

гигант металлургии, угольный гигант и

город в сотни тысяч людей.

Из разговора.

По небу

тучи бегают,

дождями

сумрак сжат,

под старою

телегою

рабочие лежат.

И слышит

шепот гордый

вода

и под

и над:

«Через четыре

года

здесь

будет

город-сад!»

Темно свинцовоночие,

и дождик

толст, как жгут,

сидят

в грязи

рабочие,

сидят,

лучину жгут.

Сливеют

губы

с холода,

но губы

шепчут в лад:

«Через четыре

года

здесь

будет

город-сад!»

Свела

промозглость

корчею —

неважный

мокр

уют,

сидят

впотьмах

рабочие,

подмокший

хлеб

жуют.

Но шепот

громче голода —

он кроет

капель

спад:

«Через четыре

года

здесь

будет

город-сад!

Здесь

взрывы закудахтают

в разгон

медвежьих банд,

и взроет

недра

шахтою

стоугольный

«Гигант».

Здесь

встанут

стройки

стенами.

Гудками,

пар,

сипи.

Мы

в сотню солнц

мартенами

воспламеним

Сибирь.

Здесь дом

дадут

хороший нам

и ситный

без пайка,

аж за Байкал

отброшенная

попятится тайга».

Рос

шепоток рабочего

над темью

тучных стад,

а дальше

неразборчиво,

лишь слышно —

«город-сад».

Я знаю —

город

будет,

я знаю —

саду

цвесть,

когда

такие люди

в стране

в советской

есть!

ОСОБОЕ МНЕНИЕ

Огромные вопросищи,

огромней слоних,

страна

решает

миллионнолобая.

А сбоку

ходят

индивидумы,

а у них

мнение обо всем

особое.

Смотрите,

в ударных бригадах

Союз,

держат темп

и не ленятся,

но индивидум в ответ:

«А я

остаюсь

при моем,

особом мненьице».

Мы выполним

пятилетку,

мартены воспламеня,

не в пять годов,

а в меньше,

но индивидум

не верит:

«А у меня

имеется, мол,

особое мненьище».

В индустриализацию

льем заем,

а индивидум

сидит в томлении

и займа не покупает

и настаивает на своем

собственном,

особенном мнении.

Колхозим

хозяйства

бедняцких масс,

кулацкой

не спугнуты

злобою,

а индивидумы

шепчут:

«У нас

мнение

имеется

особое».

Субботниками

бьет

рабочий мир

по неразгруженным

картофелям и поленьям,

а индивидумы

нам

заявляют:

«Мы

посидим

с особым мнением».

Не возражаю!

Консервируйте

собственный разум,

прикосновением

ничьим

не попортив,

но тех,

кто в работу

впрягся разом, —

не оттягивайте

в сторонку

и напротив.

Трясина

старья

для нас не годна —

ее

машиной

выжжем до дна.

Не втыкайте

в работу

клинья, —

и у нас

и у массы

и мысль одна

и одна

генеральная линия.

ДАЕШЬ МАТЕРИАЛЬНУЮ БАЗУ!

Пусть ропщут поэты,

слюною плеща,

губою

презрение вызмеив.

Я,

душу не снизив,

кричу о вещах,

обязательных при социализме.

«Мне, товарищи,

этажи не в этажи —

мне

удобства подай.

Мне, товарищи,

хочется жить

не хуже,

чем жили господа.

Я вам, товарищи,

не дрозд

и не синица,

мне

и без этого

делов массу.

Я, товарищи,

хочу возноситься,

как подобает

господствующему классу.

Я, товарищи,

из нищих вышел,

мне

надоело

в грязи побираться.

Мне бы, товарищи,

жить повыше,

у самых

солнечных

протуберанцев.

Мы, товарищи,

не лошади

и не дети

скакать

на шестой,

поклажу взвалив?!

Словом, —

во-первых,

во-вторых,

и в-третьих, —

мне

подавайте лифт.

А вместо этого лифта

мне —

прыгать

работа трехпотая!

Черным углем

на белой стене

выведено криво:

«Лифт

НЕ

работает».

Вот так же

и многое

противно глазу. —

Примуса, например?!

Дорогу газу!

Поработав,

желаю

помыться сразу.

Бегай —

лифт-мошенник!

Словом,

давайте

материальную базу

для новых

социалистических отношений».

Пусть ропщут поэты,

слюною плеща,

губою

презрение вызмеив.

Я,

душу не снизив,

кричу о вещах,

обязательных

при социализме.

ЛЮБИТЕЛИ ЗАТРУДНЕНИЙ

Он любит шептаться,

хитер да тих,

во всех

городах и селеньицах:

«Тс-с, господа,

я знаю —

у них

какие-то затрудуеньица».

В газету

хихикает,

над цифрой трунив:

«Переборщили,

замашинив денежки.

Тс-с, господа,

порадуйтесь —

у них

«какие-то

такие затрудненьишки».

Усы

закручивает,

весел и лих:

«У них

заухудшился день еще.

Тс-с, господа,

подождем —

у них

теперь

огромные затрудненьища».

Собрав

шептунов,

врунов

и вруних,

переговаривается

орава:

«Тс-с-с, господа,

говорят,

у них

затруднения.

Замечательно!

Браво

Затруднения одолеешь,

сбавляет тон,

переходит

от веселия

к грусти.

На перспективах

живо

наживается он —

он

своего не упустит.

Своего не упустит он,

но зато

у другого

выгрызет лишек,

не упустит

уставиться

в сто задов

любой

из очередишек.

И вылезем лишь

из грязи

и тьмы —

он первый

придет, нахален,

и, выпятив грудь,

раззаявит:

«Мы

аж на тракторах —

пахали!»

Республика

одолеет

хозяйства несчастья,

догонит

наган

врага.

Счищай

с путей

завшивевших в мещанстве,

путающихся

у нас

в ногах!

МАРШ УДАРНЫХ БРИГАД

Вперед

тракторами по целине!

Домны

коммуне

подступом!

Сегодня

бейся, революционер,

на баррикадах

производства.

Раздувай

коллективную

грудь-меха,

лозунг

мчи

по рабочим взводам.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Вперед,

в египетскую

русскую темь,

как

гвозди,

вбивай

лампы!

Шаг держи!

Не теряй темп!

Перегнать

пятилетку

нам бы.

Распрабабкиной техники

скидывай хлам.

Днепр,

турбины

верти по заводьям.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Вперед!

Коммуну

из времени

вод

не выловишь

золото-рыбкою.

Накручивай,

наворачивай ход

без праздников —

непрерывкою.

Трактор

туда,

где корпела соха,

хлеб

штурмуй

колхозным

походом.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Вперед

беспрогульным

гигантским ходом!

Не взять нас

буржуевым гончим!

Вперед!

Пятилетку

в четыре года

выполним,

вымчим,

закончим.

Электричество

лей,

река-лиха!

Двигай фабрики

фырком зловодым.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов

к ударным заводам.

Энтузиазм,

разрастайся и длись

фабричным

сиянием радужным.

Сейчас

подымается социализм

живым,

настоящим,

правдошним.

Этот лозунг

неси

бряцаньем стиха,

размалюй

плакатным разводом.

От ударных бригад

к ударным цехам,

от цехов —

к ударным заводам.

ЛЕНИНЦЫ

Если

блокада

нас не сморила,

если

не сожрала

война горяча —

это потому,

что примером,

мерилом

было

слово

и мысль Ильича.

– Вперед

за республику

лавой атак!

На первый

военный клич! —

Так

велел

защищаться

Ильич.

Втрое,

каждый

станок и верстак,

работу

свою

увеличь!

Так

велел

работать

Ильич.

Наполним

нефтью

республики бак!

Уголь,

расти от добыч!

Так

работать

велел Ильич.

«Снижай себестоимость,

выведи брак!» —

гудков

вызывает

зыч, —

так

работать

звал Ильич.

Комбайном

на общую землю наляг.

Огнем

пустыри расфабричь!

Так

Советам

велел Ильич.

Сжимай экономией

каждый пятак.

Траты

учись стричь, —

так

хозяйничать

звал Ильич.

Огнями ламп

просверливай мрак,

республику

разэлектричь, —

так

велел

рассветиться

Ильич.

Религияопиум,

религиявраг,

довольно

поповских притч, —

так

жить

велел Ильич.

Достань

бюрократа

под кипой бумаг,

рабочей

ярости

бич, —

так

бороться

велел Ильич.

Не береги

от критики

лак,

чин

в оправданье

не тычь, —

так

велел

держаться

Ильич.

«Слева»

не рви

коммунизма флаг,

справа

в унынье не хнычь, —

так

идти

наказал Ильич.

Намордник фашистам!

Довольно

собак

спускать

на рабочую «дичь»!

Так

велел

наступать Ильич.

Не хнычем,

а торжествуем

и чествуем.

Ленин с нами,

бессмертен и величав,

по всей вселенной

ширится шествие

мыслей,

слов

и дел Ильича.

ВО ВЕСЬ ГОЛОС

Первое вступление в поэму

Уважаемые

товарищи потомки!

Роясь

в сегодняшнем

окаменевшем г….,

наших дней изучая потемки,

вы,

возможно,

спросите и обо мне.

И, возможно, скажет

ваш ученый,

кроя эрудицией

вопросов рой,

что жил-де такой

певец кипяченой

и ярый враг воды сырой.

Профессор,

снимите очки-велосипед!

Я сам расскажу

о времени

и о себе.

Я, ассенизатор

и водовоз,

революцией

мобилизованный и призванный,

ушел на фронт

из барских садоводств

поэзии —

бабы капризной.

Засадила садик мило,

дочка,

дачка,

водь

и гладь

сама садик я садила,

сама буду поливать.

Кто стихами льет из лейки,

кто кропит,

набравши в рот —

кудреватые Митрейки,

мудреватые Кудрейки —

кто их, к черту, разберет!

Нет на прорву карантина —

мандолинят из под стен:

«Тара-тина, тара-тина,

т-эн-н…»

Неважная честь,

чтоб из этаких роз

мои изваяния высились

по

Скачать:PDFTXT

этих цензорей. А поди сними рогатки — этаких писцов стада пару анекдотов гадких ткнут — и снова пустота. Цензоров обвыли воем. Я ж другою мыслью ранен: жалко бедных, каково им