Скачать:PDFTXT
Стихотворения (1922)

ходи и пой досы́та и до отвала!

А чтоб не пели чего,

устои ломая,—

учредилку открыли в день маёвки.

Даже парад правительственный — первого мая.

Не правда ли,

ловкие головки?!

Народ на маёвку повалил валом:

только

отчего-то

распелись «Интернационалом».

И в общем ничего,

сошло мило —

только человек пятьдесят полиция побила.

А чтоб было по-домашнему,

а не официально-важно,

полиция в буршей была переряжена.

КУЛЬТУРА

Что Россия?

Россия дура!

То-то за границей —

за границей культура.

Поэту в России —

одна грусть!

А в Латвии

каждый знает тебя наизусть.

В Латвии

даже министр каждый

и то томится духовной жаждой.

Есть аудитории.

И залы есть.

Мне и захотелось лекциишку прочесть.

Лекцию не утаишь.

Лекция — что шило.

Пришлось просить,

чтоб полиция разрешила.

Жду разрешения

у господина префекта.

Господин симпатичный

в погончиках некто.

У нас

с бумажкой

натерпелись бы волокит,

а он

и не взглянул на бумажкин вид.

Сразу говорит:

«Запрещается.

Прощайте!»

— Разрешите, — прошу, —

ну чего вы запрещаете? —

Вотще!

«Квесис, — говорит, — против футуризма вообще».

Спрашиваю,

в поклоне свесясь:

— Что это за кушанье такое —

К-в-е-с-и-с? —

«Министр внудел,

префект рёк —

образованный

знает вас вдоль и поперек».

— А Квесис

не запрещает,

ежели человекбрюнет? —

спрашиваю в бессильной яри.

«Нет, — говорит, —

на брюнетов запрещения нет».

Слава богу!

(я-то, на всякий случайкарий).

НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ

В Риге не видно худого народонаселения.

Голод попрятался на фабрики и в селения.

А в бульварной гуще —

народ жирнющий.

Щеки красные,

рот — во!

В России даже у нэпистов меньше рот.

А в остальном —

народ ничего,

даже довольно милый народ.

МОРАЛЬ В ОБЩЕМ

Зря,

ребята,

на Россию ропщем.

БАЛЛАДА О ДОБЛЕСТНОМ ЭМИЛЕ

Замри, народ! Любуйся, тих!

Плети венки из лилий.

Греми о Вандервельде стих,

о доблестном Эмиле!

С Эмилем сим сравнимся мы ль:

он чист, он благороден.

Душою любящей Эмиль

голубки белой вроде.

Не любит страсть Эмиль Чеку,

Эмиль Христова нрава:

ударь щеку Эмильчику —

он повернется справа.

Но к страждущим Эмиль премил,

в любви к несчастным тая,

за всех бороться рад Эмиль,

язык не покладая.

Читал Эмиль газету раз.

Вдруг вздрогнул, кофий вылья,

и слезы брызнули из глаз

предоброго Эмиля.

«Что это? Сказка? Или быль?

Не сказка!.. Вот!.. В газете… —

Сквозь слезы шепчет вслух Эмиль: —

Ведь у эсеров дети

Судить?! За пулю Ильичу?!

За что? Двух-трех убили?

Не допущу! Бегу! Лечу!»

Надел штаны Эмилий.

Эмилий взял портфель и трость.

Бежит. От спешки в мыле.

По миле миль несется гость.

И думает Эмилий:

«Уж погоди, Чека-змея!

Раздокажу я! Или

не адвокат я? Я не я!

сапог, а не Эмилий».

Москва. Вокзал. Народу сонм.

Набит, что в бочке сельди.

И, выгнув груди колесом,

выходит Вандервельде.

Эмиль разинул сладкий рот,

тряхнул кудрёй Эмилий.

Застыл народ. И вдруг… И вот…

Мильоном кошек взвыли.

Грознее и грознее вой.

Господь, храни Эмиля!

А вдруг букетом-крапиво́й

кой-что Эмилю взмылят?

Но друг один нашелся вдруг.

Дорогу шпорой пы́ля,

за ручку взял Эмиля друг

и ткнул в авто Эмиля.

— Свою неконченную речь

слезой, Эмилий, вылей! —

И, нежно другу ткнувшись в френч,

истек слезой Эмилий.

А друг за лаской ласку льет:

— Не плачь, Эмилий милый!

Не плачь! До свадьбы заживет! —

И в ласках стих Эмилий.

Смахнувши слезку со щеки,

обнять дружище рад он.

«Кто ты, о друг?» — Кто я? Чекист

особого отряда.—

«Да это я?! Да это вы ль?!

Ох! СердцеСердце рана

Чекист в ответ: — Прости, Эмиль.

Приставлены… Охрана…—

Эмиль белей, чем белый лист,

осмыслить факты тужась.

«Один лишь друг и тот — чекист!

Позор! Проклятье! Ужас

_____

Морали в сей поэме нет.

Эмилий милый, вы вот,

должно быть, тож на сей предмет

успели сделать вывод?!

СТИХ РЕЗКИЙ О РУЛЕТКЕ И ЖЕЛЕЗКЕ

Напечатайте, братцы,

дайте отыграться.

ОБЩИЙ ВИД

Есть одно учреждение,

оно

имя имеет такое — «Казино́».

Помещается в тесноте — в Каретном ряду, —

а деятельность большая — желдороги, банки.

По-моему,

к лицу ему больше идут

просторные помещения на Малой Лубянке.

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

В 12 без минут

или в 12 с минутами.

Воры, воришки,

плуты и плутики

с вздутыми карманами,

с животами вздутыми

вылазят у «Эрмитажа», остановив «дутики».

Две комнаты, проплеванные и накуренные.

Столы.

За каждым,

сладкий, как патока,

человечек.

У человечка ручки наманикюренные.

А в ручке у человечка небольшая лопатка.

Выроют могилку и уложат вас в яме.

Человечки эти называются «крупья́ми».

Чуть войдешь,

один из «крупе́й»

прилепливается, как репей:

«Господин товарищ

свободное место»,—

и проводит вас чрез человечье тесто.

Глазки у «крупьи» — две звездочки-точки.

«Сколько, — говорит, — прикажете объявить в банчочке?..»

Достаешь из кармана сотнягу деньгу.

В зале моментально прекращается гул.

На тебя облизываются, как на баранье рагу.

КРУПЬЕ

С изяществом, превосходящим балерину,

парочку карточек барашку кинул.

А другую пару берет лапа

арапа.

Барашек

еле успевает

руки

совать за деньгами то в пиджак, то в брюки.

Минут через 15 такой пластики

даже брюк не остается —

одни хлястики.

Без «шпалера»,

без шума,

без малейшей царапины,

разбандитят до ниточки лапы арапины.

Вся эта афера

называется — шмендефером.

РУЛЕТКА

Чтоб не скучали нэповы жены и детки,

и им развлечение

зал рулетки.

И сыну приятно,

и мамаше лучше:

сын обучение математическое получит.

Объяснение для товарищей, не видавших рулетки.

Рулетка — стол,

а на столе —

клетки.

А чтоб арифметикой позабавиться сыночку и маме,

клеточка украшена номерами.

Поставь на единицу миллион твой-ка,

крупье объявляет:

«Выиграла двойка».

Если всю доску изыграть эту,

считать и выучишься к будущему лету.

Образование небольшое —

всего три дюжины.

Ну, а много ли нэповскому сыночку нужно?

А ЧТО РАБОЧИМ?

По-моему,

и от «Казино»,

как и от всего прочего,

должна быть польза для сознательного рабочего.

Сделать

в двери

дырку-глазок,

чтоб рабочий играющих посмотрел разок.

При виде шестиэтажного нэповского затылка

руки начинают чесаться пылко.

Зрелище оное —

очень агитационное.

МОЙ СОВЕТ

Удел поэта — за ближнего боле́й.

Предлагаю

как-нибудь

в вечер хмурый

придти ГПУ и снять «дамбле́» —

половину играющих себе,

а другую —

МУРу.

ПОСЛЕ ИЗЪЯТИЙ

Известно:

у меня

и у бога

разногласий чрезвычайно много.

Я ходил раздетый,

ходил босой,

а у него —

в жемчугах ряса.

При виде его

гнев свой

еле сдерживал.

Просто трясся.

А теперь бог — что надо.

Много проще бог стал.

Смотрит из деревянного оклада.

Риза — из холста.

Товарищ бог!

Меняю гнев на милость.

Видите —

даже отношение к вам немного переменилось:

называю «товарищем»,

а раньше —

«господин».

(И у вас появился товарищ один.)

По крайней мере,

на человека похожи

стали.

Что же,

зайдите ко мне как-нибудь.

Снизойдите

с вашей звездной дали.

У нас промышленность расстроена,

транспорт тож.

А вы

— говорят —

занимались чудесами.

Сделайте одолжение,

сойдите,

поработайте с нами.

А чтоб ангелы не били баклуши,

посреди звезд —

напечатайте,

чтоб лезло в глаза и в уши:

не трудящийся не ест.

ДАВИДУ ШТЕРЕНБЕРГУ — ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ

Милый Давид!

При вашем имени

обязательно вспоминаю Зимний.

Еще хлестали пули-ливни —

нас

с самых низов

прибой-революция вбросила в Зимний

с кличкой странной — ИЗО.

Влетели, сея смех и крик,

вы,

Пунин,

я

и Ося Брик.

И древних яркостью дразня,

в бока дворца впилась «мазня».

Дивит покои царёвы и княжьи

наш

далеко не царственный вид.

Люстры —

и то шарахались даже,

глядя…

хотя бы на вас, Давид:

рукой

в подрамниковой раме

выво́дите Неву и синь,

другой рукой —

под ордерами

расчеркиваетесь на керосин.

Собранье!

Митинг!

Речью сотой,

призвав на помощь крошки-руки,

выхваливаете ком красо́ты

на невозможном волапюке.

Ладно,

а много ли толку тут?!

Обычно

воду в ступе толкут?!

Казалось,

что толку в Смольном?

Митинги, вот и всё.

А стали со Смольного вольными

тысячи городов и сёл.

Мы слыли говорунами

на тему: футуризм,

но будущее не нами ли

сияет радугой риз!

Комментарии

Прозаседавшиеся. Впервые — газ. «Известия ВЦИК», М., 1922, 5 марта (под общим заголовком «Наш быт»). Печатается по тексту первой публикации.

Высокую оценку этому стихотворению дал В. И. Ленин. В речи «О международном и внутреннем положении Советской республики» на заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов 6 марта 1922 года В. И. Ленин сказал:

«Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно. Мы, действительно, находимся в положении людей, и надо сказать, что положение это очень глупое, которые все заседают, составляют комиссии, составляют планы — до бесконечности. Был такой тип русской жизни — Обломов. Он все лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как мы заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел… Практическое исполнение декретов, которых у нас больше чем достаточно и которые мы печем с той торопливостью, которую изобразил Маяковский, не находит себе проверки» (Полн. собр. соч. т. 45. стр. 13, 15).

В многочисленных изданиях отзыв В. И. Ленина о стихотворении «Прозаседавшиеся» приводится, к сожалению, со значительными сокращениями, опускается, как правило, замечание В. И. Ленина о герое романа И. А. Гончарова «Обломов» и тем обедняется смысл и значение ленинской оценки стихотворения Маяковского. Если раньше, в беседах о стихах поэта, В. И. Ленин, как известно, противопоставлял Маяковскому, выступавшему от имени футуристов, русскую классическую литературу и советовал больше читать Пушкина, то в отзыве о «Прозаседавшихся» такого противопоставления уже нет, более того, стихотворение Маяковского поставлено рядом с романом великого писателя XIX века. Все это говорит о тех значительных идейно-художественных изменениях, которые произошли в творчестве Маяковского за сравнительно короткое время и которые В. И. Ленин не мог не заметить. В. И. Ленин, таким образом, был одним из первых, если не самым первым, кто еще в начале 20-х годов почувствовал в стихах Маяковского их органическую связь с традициями русской классической литературы.

Интересны воспоминания Л. В. Маяковской, сестры поэта, о том, какое огромное впечатление произвела на Маяковского и его родных ленинская оценка стихотворения «Прозаседавшиеся».

«Мы очень радостно восприняли этот отзыв Ленина. Нас ни капельки не смущали слова Владимира Ильича «не знаю, как насчет поэзии». Мы знали скромность Ленина, который не любил выдавать себя за знатока в области искусства, не хотел навязывать другим свои вкусы и оценки. И мы радовались, потому что политическая оценка стихотворения «Прозаседавшиеся», данная Лениным, в то время была всего важнее и нужнее Володе. Ведь те, кто старался скомпрометировать его революционно-поэтическую работу (а таких было немало), чаще всего ставили под сомнение политическое содержание творчества Маяковского… Володя вскоре после опубликования речи Ленина был у нас. Мы поздравляли его и еще раз читали и обсуждали добрые ленинские слова. Мы говорили, что хорошо было бы Володе повидаться с Владимиром Ильичем, побеседовать с ним. И Володя об этом мечтал… Он пробовал договоритьсячерез сестру Владимира Ильича, Марию Ильиничну Ульянову, которая работала в редакции «Правды». Но Владимир Ильич тяжело заболел…» (Л. Маяковская. О Владимире Маяковском. Из воспоминаний сестры. М., изд. «Детская литература», 1968, стр. 226).

Положительная оценка стихотворения «Прозаседавшиеся» В. И. Лениным означала принципиальную поддержку поэта в главном — в политической направленности его поэзии. «…Если Ильич признает, — сказал однажды Маяковский в беседе с американским журналистом, — что мое политическое направление правильно, выходит, что я делаю успехи в коммунизме. Это для нашего брата самое насущное, самое главное!» (Цит. по кн.: А. И. Метченко. Маяковский. Очерк творчества. М., изд. «Художественная литература», 1964, стр. 187).

объединение Тео и Гукона. — Маяковский иронически соединяет два разных учреждения и тем усиливает сатирическую направленность стихотворения. Тео — театральный отдел Главполитпросвета. Гукон — Главное управление коннозаводства при народном комиссариате земледелия.

 

Спросили раз меня: «Вы любители НЭП?..». Впервые — газ. «Известия ВЦИК», М., 1922, 12 марта.

Стихотворение свидетельствует о правильном понимании Маяковским смысла новой экономической политики, принятой в 1921 году X

Скачать:PDFTXT

— ходи и пой досы́та и до отвала! А чтоб не пели чего, устои ломая,— учредилку открыли в день маёвки. Даже парад правительственный — первого мая. Не правда ли, ловкие