лава.
Песня над лавой
свободная пенится.
Первая
наша
благодарная слава
вам, Ленцы!
НАШЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Еще старухи молятся,
в богомольном изгорбясь иге,
но уже
шаги комсомольцев
гремят о новой религии.
О религии,
в которой
нам
не бог начертал бег,
а, взгудев электромоторы,
миром правит сам
Не будут
вперекор умам
дебоширить ведьмы и Вии —
будут
даже грома́
на учете тяжелой индустрии.
Не господу-богу
Мы сдадим
и луны,
и звезды
в Главсиликат.
И не будут,
уму в срам,
от неба зависеть —
мы ввинтим
лампы «Осрам»
небу
в звездные выси.
Не нам
писанья священные
изучать
из-под попьей палки.
Мы земле
дадим освящение
лучом космографий
и алгебр.
Вырывай у бога вожжи!
Что морочить мир чудесами!
Человечьи законы
— не божьи! —
на земле
установим сами.
Мы
не в церковке,
тесной и грязненькой,
будем кукситься в праздники наши.
Мы
свои установим праздники
и распразднуем в грозном марше.
Не святить нам столы усеянные.
Коммунистов воскресенье —
25-е октября.
меж
буржуазной паники
раб рабочий воскрес,
воскрес
и встал на́ ноги.
Постоял,
посмотрел
и пошел,
всех религий развея ига.
Только вьется красный шелк,
да в руке
сияет книга.
Пусть их,
свернувшись в кольца
бьют церквами поклон старухи.
Шагайте,
да так,
комсомольцы,
чтоб у неба звенело в ухе!
ВЕСЕННИЙ ВОПРОС
Страшное у меня горе.
Вероятно —
лишусь сна.
Вы понимаете,
в РСФСР
придет весна.
и завтра
и веков испокон
шатается комната —
солнца пропойца.
Невозможно работать.
Определенно обеспокоен.
А ведь откровенно говоря —
совершенно не из-за чего беспокоиться.
Если подойти серьезно —
так-то оно так.
Солнце посветит —
и пройдет мимо.
А вот попробуй —
от окна оттяни кота.
А если и животное интересуется улицей,
то мне
это —
просто необходимо.
На улицу вышел
и встал в лени я,
не в силах…
Нет совершенно
ни малейшего представления,
что ж теперь, собственно говоря, делать?!
И за шиворот
и по носу
каплет безбожно.
Слушаешь.
Не смахиваешь.
Будто стих.
Юридически —
но фактически —
никакой возможности.
Я, например,
считаюсь хорошим поэтом.
Ну, скажем,
могу
«самогон — большое зло».
А что про это?
Чем про это?
Ну нет совершенно никаких слов.
город советские служащие искра́пили,
приветствуй весну,
ответь салютно!
Разучились —
нечем ответить на капли.
Ну, не могут сказать —
ни слова.
Абсолютно!
Стали вот так вот —
смотрят рассеянно.
Наблюдают —
скалывают дворники лед.
Под башмаками вода.
Бассейны.
Сбоку брызжет.
Сверху льет.
Ну, не знаю что,—
и чтоб на улицах
улыбающиеся милиционеры
всем
раздавали апельсины.
Если это дорого —
проще.
чтоб старики,
безработные,
неучащаяся детвора
в 12 часов
ежедневно
собирались на Советской площади,
троекратно кричали б:
ура!
ура!
ура!
Ведь все другие вопросы
И относительно хлеба ясно,
и относительно мира ведь.
Но этот
относительно весны
нужно
во что бы то ни стало
теперь же урегулировать.
НЕ ДЛЯ НАС ПОПОВСКИЕ ПРАЗДНИКИ
Пусть богу старухи молятся.
Молодым —
не след по церквам.
Эй,
молодежь!
Комсомольцы
призывом летят к вам.
Что толку справлять рождество?
Елка —
дурням только.
Поставят елкин ствол
и топочут вокруг польки.
Коммунистово рождество —
день Парижской Коммуны.
В нем родилась,
и со дня с того
что тогда лилась
Парижем
и грязью предместий,
Октябрем разгорелась,
разбурлясь рабочей местью.
Мы вызнали правду книг.
Книга —
невежд лекарь.
Ни земных,
ни небесных иг
не допустим к спине человека.
Чем кадилами вить кольца,
богов небывших чествуя,
мы
в рождестве комсомольца
повели безбожные шествия.
Теперь
воскресенье Христово,
попом сочиненная пасха.
Для буржуев
Куличи
— в человечий рост —
уставят столы Титов.
Это Титы придумали пост:
подогревание аппетитов.
Пусть балуется Тит постом.
Наш ответ — прост.
Мы постили лет сто.
Нам нужен хлеб,
а не пост.
Хлеб не лезет в рот.
Должны добыть сами.
Поп врет
о насыщении чудесами.
Не нам поп — няня.
Христу отставку вручи́те.
книга —
наш учитель.
Отбрось суеверий сеянье.
Отбрось религий обряд.
Коммуны воскресенье —
25 октября.
Наше место не в церкви грязненькой.
На улицы!
Плакат в руку!
Над верой
в наши праздники
огнем рассияй науку.
МАРШ КОМСОМОЛЬЦА
к ноге нога!
Плечо к плечу!
Марш!
тверже шагай!
Марш греми наш!
Пусть их скулит дядьё! —
Наши ряды ю́ны.
Мы
наверно войдем
Кто?
Перед чем сник?
Мысли удар дай!
Врежься в толщь книг.
Нам
нет тайн.
Со старым не кончен спор.
Горят
глаз репьи́.
шлифуй, спорт!
Тело к борьбе крепи.
Морем букв,
числ
плавай рыбой в воде.
Учись!
Тыща ремесл.
Дел.
После дел всех
шаг прогулкой грохайте.
Так заливай, смех,
лопался в хохоте.
конец отцу
готовит
лапа годов.
Готов взамен бойцу?
Готов.
Всегда готов!
Что глядишь вниз —
свернул в кольца?
Товарищ —
становись
в ряды комсомольцев!
к ноге нога!
Плечо к плечу!
Марш!
тверже шагай!
Марш греми наш!
СХЕМА СМЕХА
Выл ветер и не знал о ком,
Путем шла баба с молоком,
шла железнодорожным.
сверкнув за семафорами, —
взлетает курьерский.
Была бы баба ранена,
зря выло сто свистков ревмя,
но шел мужик с бараниной
разрезало по пояс.
Уже исчез за звезды дым,
Мы дань герою воздадим,
над буднями воскрылясь.
Хоть из народной гущи,
Да здравствует торгующий
бараниной средняк!
Да светит солнце в темноте!
Горите, звезды, ночью!
Да здравствуют и те, и те —
и все иные прочие!
1-е МАЯ
Свети!
Вовсю, небес солнцеглазье!
Долой —
толпу облаков белоручек!
Радуйтесь, звезды, на митинг вылазя!
Рассейтесь буржуями, тучные тучи!
Особенно люди.
Рабочий особенно.
Вылазь!
Сюда из теми подваловой!
Что стал?
Чего глядишь исподлобленно?!
Иди!
Подходи!
Вливайся!
Подваливай!
Манометры мозга!
меряйте,
считайте, сердечные счетчики, —
разветривается ль восточный ветер?!
Вбирает ли смерч рабочих точки?!
Иди, прокопчённый!
Иди, просмолённый!
Иди!
Чего стоишь одинок?!
150 000 000
шагнули —
300 000 000 ног.
Пой!
Шагай!
Границы провалятся!
Лавой распетой
на старое ляг!
1 500 000 000 пальцев,
крепче,
выше маковый флаг!
Пение вспень!
Расцепи цепенение!
Смотри —
видишь —
тут —
12 000 000 000 сердцебиений —
с вами,
за вас —
в любой из минут.
С нами!
Сюда!
Кругосветная масса,
э-С-э-С-э-С-э-Р ручища —
вот вам!
Вечным
единым маем размайся —
1-го Мая,
2-го
и 100-го.
1-е МАЯ
Поэты —
Стих?
Изволь.
Только рифмы дай им.
Не говорилось пошлостей
больше,
чем о мае.
Существительные: Мечты.
Грёзы.
Народы.
Пламя.
Цветы.
Розы.
Свободы.
Образы: Майскою —
сказкою.
Прилагательные: Красное.
Ясное.
Вижу —
в сандалишки рифм обуты,
под древнегреческой
образной тогой
и сегодня,
таща свои атрибуты, —
шагает бумагою
стих жидконогий.
Довольно
в люлечных рифмах нянчить —
нас,
пятилетних сынов зари.
Хоть сегодняшний
хочется
Хотя б без размеров.
Хотя б без рифм.
1 Мая
да здравствует декабрь!
Маем
нам
еще не мягчиться.
Да здравствует мороз и Сибирь!
Мороз, ожелезнивший волю.
камнем камер
лучше всяких вёсен
растила
рук.
Ими
возносим майское знамя —
да здравствует декабрь!
1 Мая.
Да здравствует ненависть!
Ненависть миллионов к сотням,
ненависть, спаявшая солидарность.
Пролетарии!
Пулями высвисти:
— да здравствует ненависть! —
1 Мая.
Долой безрассудную пышность земли.
Долой случайность вёсен.
Да здравствует калькуляция силёнок мира.
Да здравствует ум!
Ум,
из зим и осеней
умеющий
во всегда
высинить май.
Да здравствует деланье мая —
искусственный май футуристов.
Скажешь просто,
скажешь коряво —
и снова
в паре поэтических шор.
Трудно с будущим.
За край его
выдернешь —
и то хорошо.
1-е МАЯ
Мы!
Довольно маяться.
Маем размайся!
В улицы!
К ноге нога!
Всякий лед
под нами
ломайся!
Тайте
все снега!
1 мая
пусть
каждый шаг,
в булыжник ударенный,
каждое радио,
Парижам отданное,
каждая песня,
трубит
марш солидарности.
1 мая.
Еще
не стерто с земли
имя
последнего хозяина,
последнего господина.
Еще не в музее последний трон.
Против черных,
против белых,
против желтых
воедино —
1 мая.
Уже на трети мира
сломан лед.
Чтоб все
раскидали
зим груз,
крепите
серпа,
молота союз.
1-го мая,
наше знамя
над миром растя,
дружней,
плотней,
сильней смыкаем
плечи рабочих
и крестьян.
1 мая.
Мы!
Довольно маяться —
в мае размайся!
В улицы!
К ноге нога!
Весь лед
под нами
ломайся!
Тайте
все снега!
МЫ — КОММУНИСТЫ…
Мы — коммунисты тем,
что, ногами в сегодня
стоящие,
тянемся завтрему в темь
и тащим его в настоящее.
Мы — коммунисты тем,
что слышим класс безгласый,
всех, кто разрознен и нем,
бросаем поющей массой.
Мы — коммунисты тем,
что, даже шагая по глади,
слышим моря встающего
темп,
и идем, и не прячемся сзади.
Мы — коммунисты тем,
что, взвесив плюсы [и]
минусы,
отступим, деряся в хвосте,
и после с разбега кинемся…
Пять лет рабочие глотки поют,
века воспоет рабочих любовь —
о том,
как мерили силы
в бою —
с Антантой,
вооруженной до зубов.
Буржуазия зверела.
Вселенной мощь —
служила одной ей.
Ей —
танков непробиваемая толщь,
ей —
миллиарды франков и рублей.
И,
наконец,
карандашей,
перьев леса́
ощетиня в честь ей,
лили
тысячи буржуазных писак —
деготь на рабочих,
на буржуев елей.
Мы в гриву хлестали,
мы били в лоб,
мы плыли кровью-рекой.
Мы взяли
твердыню твердынь —
Перекоп
чуть не голой рукой.
Мы силой смирили силы свирепость.
Избита,
изгнана стая зве́рья.
Но мыслей ихних цела крепость,
стоит,
щетинит штыки-перья.
Пора последнее оружие отковать.
В руки перо берем.
Пора —
самим пером атаковать!
Пора —
самим защищаться пером.
Исписывая каракулью листов клочья,
с трудом вытягивая мыслей ленты, —
ночами скрипят корреспонденты-рабочие,
крестьяне-корреспонденты.
Мы пишем,
горесть рабочих вобрав,
нас затмит пустомелей лак ли?
Мы знаем:
миллионом грядущих правд
разрастутся наши каракули.
Враг рабочим отомстить рад.
У бюрократов —
Сыпет
на рабочих
совбюрократ
доносы
и увольнения.
Видно, верно бьем,
Под пером
кулак дрожит.
На мушку берет героя пера.
На героя
точит ножи.
Что ж! —
и этот нож отведем от горл.
согнем над письмом плечища.
Пролетарский суд
кулака припер.
И директор
«Правдой» прочищен.
В дрожь вгоняя врагов рой,
трудящемуся защита дружья,
да здравствует
красное
рабочее перо —
нынешнее наше оружие!
Мне
надоели ноты —
Предлагаю
без лишних фраз
всем зараз.
Если
нас
захочет
спровоцировать войной, —
наш ответ:
нет!
А если
даже в мордобойном вопросе
руку протянут —
на конференцию, мол, просим,—
да!
Если
та или другая
ультиматумами пугает, —
наш ответ:
нет!
А если,
не пугая ультимативным видом,
просят:
— Заплатим друг другу по обидам,—
да!
Если
концессией
или чем прочим
хотят
на шею насесть рабочим, —
наш ответ:
нет!
А если
взаимно,
вскрыв мошну тугую,
предлагают:
— Давайте
честно поторгуем! —
да!
Если
хочется
в то,
кого судим,
кого милуем,—
наш ответ:
нет!
Если
просто
попросят
одолжения ради —
простите такого-то —
да!
Керзон,
Пуанкаре,
и еще кто́ там?!
Каждый из вас
пусть не поленится
и, прежде
чем испускать зряшние ноты,
прочтет
мое стихотвореньице.
ВОРОВСКИЙ
гром голосов раскуй,
забудь
о всепрощеньи-воске.
Приконченный
фашистской шайкой воровско́й,
в последний раз
Москвой
пройдет Воровский.
Сколько не станет…
Сколько не стало…
Скольких — в клочья…
Скольких — в дым…
Где б ни сдали.
Чья б ни сдала.
Мы не сдали,
мы не сдадим.
скругли
в огромный
бомбы мяч.
голоса́
размолний штычьим блеском.
В глазах
в капиталистовых маячь.
Чертись
по королевским занавескам.
в мильон шагов
пошли
на наглость нот.
Мильонную толпу
у стен кремлевских вызмей.
Пусть
смерть товарища
подчеркнет
бессмертье
дела коммунизма.
ЭТО ЗНАЧИТ ВОТ ЧТО!
Что значит,
что г-н Ке́рзон
разразился грозою нот?
Это значит —
чтоб тише лез он,
крепи
флот!
Что значит,
что господин Фош
по Польше парады корчит?
Это значит —
точится нож.
С неба смотри зорче!
Что значит,
что фашистское тупорылье
осмелилось
нашего тронуть?
Это значит —
готовь крылья!
Крепи
СССР оборону!
Что значит,
что пни да кочки
всё еще
по дороге к миру?
Это значит —
красный летчик,
нашу
силу
в небе рекламируй!
Что значит,
что стал
груб
пана?
Это значит —
последний руб
гони
на аэропланы!
Что значит,
что фашист Амадори
разгалделся
о нашей гибели?
Это значит —
воздушное море
в пену
пропеллерами
выбели!
Небо в грозовых пятнах.
Это значит:
и во-вторых,
в-четвертых
и в пятых, —
небо пропеллерами рыхль!
БАКУ
Баку.
Город ветра.
Песок плюет в глаза.
Баку.
Город пожаров.
Полыхание Балахан.
Баку.
Листья — копоть.
Ветки — провода.
Баку.
Ручьи —
чернила нефти.
Баку.
Плосковерхие дома.
Горбоносые люди.
Баку.
Никто не селится для веселья.
Баку.
Жирное пятно в пиджаке мира.
Баку.
но к тебе
я тянусь
любовью
более —
чем притягивает дервиша Тибет,
Мекка — правоверного,
Иерусалим —
христиан
на богомолье.
По тебе
машинами вздыхают
миллиарды
поршней и колес.
Поцелуют
и опять
целуют, не стихая,
маслом,
нефтью,
тихо
и взасос.
Воле города
противостать не смея,
цепью сцепеневших тел
льнут
к Баку
покорно
даже змеи
извивающихся цистерн.
Если в будущее
крепко верится —
это оттого,
что до краев
изливается
столицам в сердце
черная
бакинская
густая кровь.
«…товарищ Чичерин и тралеры отдает и прочее…»
[. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .]
и тралеры отдает
и прочее.
Но поэту
Я б
Керзону
ответил так:
— Вы спрашиваете:
«Тралеры брали ли?»
Брали тралеры.
Почему?
Мурман бедный.
Нужны ему
дюже.
Тралер
что пришлите
хоть сто дюжин,
все отберем
дюжину за дюжиною.
Тралером
удобно
рыбу удить.
А у вас,
Керзон,
тралерами хоть пруд пруди.
Спрашиваете:
«Правда ли
подготовителей восстаний
поддерживали
в Афганистане?»
Керзон!
До чего вы наивны,
о боже!
И в Персии
тоже.
Известно,
каждой стране
в помощи революционерам
отказа нет.
Спрашиваете:
«Правда ли,
что белых
принимают в Чека,
а красных
в посольстве?»
Принимаем —
и еще как!
неподражаемы в хлебосольстве.
Дверь открыта
и для врага
и для друга.
Каждому
помещение по заслугам.
Спрашиваете:
революционерам
суммы идут из III Интернационала?»
Идут.
Но [. . . . . . . . . . . . . . .]
. . . . . . . . . . . . . . ]ало.
Спрашиваете:
«А воевать хотите?»
Господин Ке́рзон,
бросьте
железом.
Ступайте в отставку!
Чего керзоните?!
Наденьте галоши,
возьмите зонтик.
И,
по стопам Ллойд-Джорджиным,
гуляйте на даче,
занимайтесь мороженым.
А то
действует на мозговые способности.
На слабые
в особенности.
Г-н Керзон,
стихотворение это
не считайте
неудовлетворительным ответом.
С поэта
взятки
гладки.
РАЗВЕ У ВАС НЕ ЧЕШУТСЯ ОБЕ ЛОПАТКИ?
Если
с неба
свешивается
или
синее
без единой заплатки —
у вас
не чешутся
обе
лопатки?!
Неужели не хочется,
где прежде
горб был,
сбросив
рубашек-обуз,
раскры́лилась
пара крыл?!
Или
ночь когда
в звездищах разно́чится
и Медведицы
всякие
лезут —
неужели не завидно?!
Неужели не хочется?
Хочется!
до зарезу!
Тесно,
а в небе
простор —
дыра!
Взлететь бы
к богам в селения!
Предъявить бы
Саваофу
от ЦЖО
ордера́
на выселение!
Чего окопалась лугом?
Спишь
в земной яме?
Тамбов!
Воробьями!
Хорошо,
если жениться собрался:
махнуть крылом —
и
губерний за двести!
Выдернул
у страуса —
и обратно
с подарком
к невесте!
Саратов!
Зачарован?
Птичьей точкой?
Ввысь —
ласточкой!
Хорошо
вот такое
обделать чисто:
Рим.
в Риме фашиста —
и
через час
обратно
к самовару
в Тверь.
Или просто:
глядишь,
рассвет вскрыло —
и начинаешь
вперегонку
Но…
люди — бескрылая
Людей
создали
по дрянному плану:
спина —
и никакого толка.
по аэроплану —
одно остается
только.
И вырастут
перья,
крылья.
заостри
для любого лёта.
Срывайся с земли!
Лети, эскадрилья!
Россия,
взлетай развоздушенным флотом.
Скорей!
Чего,
натянувшись жердью,
с земли
небесною твердью?
Буравь ее,
авио.
О ТОМ, КАК У КЕРЗОНА
С ОБЕДОМ РАЗРАСТАЛАСЬ АППЕТИТОВ ЗОНА
(ФАНТАСТИЧЕСКАЯ, НО ВОЗМОЖНАЯ ИСТОРИЯ)
Керзон разразился ультиматумом.
Не очень ярким,
так…
матовым.
«Чтоб в искренности СССР
возвратите тралер,
который скрали,
и прочее, и прочее, и прочее…»
Чичерин ответил:
«Что ж,
берите,
ежели вы
в просьбах своих
так умеренны
и вежливы».
А Керзон
взбесился что было сил.
«Ну, — думает,—
мало запросил.
Ужотко
загну я им нотку!»
И снова пастью ощеренной
Керзон
лезет на Чичерина.
«Каждому шпиону,
кого-нибудь
когда-нибудь пре́дал,
уплатить по 30
и
