и лезвие финки
от крови рыжо́.
Школа —
кино америколицее;
дав
контролерше
промежду глаз,
учится
убегать от милиции,
как от полиции
скачет Дугла́с.
Таких
потом
не удержишь Мууром —
стоит,
как в море риф.
деловито и хмуро
помогающих цифр!
Привыкшие
к щебету ангела-ротика,
слов
беспризорных
продумайте жуть:
«Отдайте сумку, гражданка-тетенька,
а то укушу,
а то заражу».
Меж дум
приходящих,
страну наводня,
на лоб страны,
невзгодами взморщенный,
в порядок года,
месяца,
дня
поставьте лозунг:
— Б о р ь б а с б е с п р и з о р щ и н о й.
«МЮД»
Додвадцатилетний люд,
выше знамена вздень:
праздник МЮД,
мира
юношей
день.
Нам
указана Лениным,
все другие —
кривы́ и грязны́.
Будем
только годами зе́лены,
а делами и жизнью
красны́.
Не сломят
сердца и умы
тюремщики
в стенах плоских.
Мы знаем
застенки румын
и пули
жандармов польских.
Смотрите,
какая Москва,
И нас чтоб
пускали к вам,—
и не кланяться.
Жалуются —
Октябрь отгудел.
Нэповский день —
тих.
А нам
еще много дел —
и маленьких,
и средних,
и больших.
А с кем
такое сталось,
что в семнадцать
сидит пригорюнивши,
у такого —
собачья старость.
Он не будет
и не был юношей.
Старый мир
из жизни вырос,
развевайте мертвое в дым!
это молодость мира,
и его
возводить
молодым.
Плохо,
если
одна рука!
С заводскими парнями
в паре
выступай
и сын батрака,
деревенский
Додвадцатилетний люд,
красные знамена вздень!
Раструбим
по земле
МЮД,
малышей
и юношей день.
ДВЕ МОСКВЫ
Когда автобус,
пыль развеяв,
прет
меж часовен восковых,
я вижу ясно:
две их,
их две в Москве —
Москвы.
1
Одна —
Китайской стены покосившийся гриб.
Вот так совсем
и в седые века
ширился мат ломовика.
Вокруг ломовых бубнят наобум,
что это
бумагу везут в Главбум.
А я убежден,
что, удар изловча,
добро везут,
разбив половчан.
Из подмосковных степей и лон
везут половчанок, взятых в полон.
А там,
где слово «Моссельпром»
под молотом
и под серпом,
стоит
и окна глазом ест
вотяк,
приехавший на съезд,
не слышавший,
как печенег,
о монпансье и ветчине.
А вбок
гармошка с пляскою,
пивные двери лязгают.
по кабакам,
как встарь,
друг другу мнут бока.
и в тишине
нет ни гудка,
ни шины нет…
Храпит Москва деревнею,
и в небе
цвета крем
глухой старухой древнею
2
Не надо быть пророком-провидцем,
всевидящим оком святейшей троицы,
как новое в людях роится,
вторая Москва
вскипает и строится.
Великая стройка
уже начата.
И в небо
лесами идут
там
Дыры
метровые
по́том поли́ты,
чтоб ветра быстрей
под землей полетел,
из-под покоев митрополитов
вылез
Восторженно видеть
пыхтенье машин
и пыли пласты.
Как плотники
с небоскреба «Известий»
плюются
А там,
вместо храпа коней от обузы
гремят грузовозы,
пыхтят автобу́сы.
И кажется:
Садовых кольцо
и Коровьих вало́в.
слышится и мне
шипенье приводных ремней.
Как стих,
крепящий бо́лтом
разболтанную прозу,
завод «Серпа и Молота»,
завод «Зари»
и «Розы».
Растет представленье
о новом городе,
деревню погонит на корде.
Качнется,
встанет,
подтянется сонница,
придется и ей
трактореть и фордзониться.
Краснеет на шпиле флага тряпица,
бессонен Кремль,
и стены его
зовут работать
и торопиться,
бросая
со Спасской
РАЗГОВОР НА ОДЕССКОМ РЕЙДЕ ДЕСАНТНЫХ СУДОВ: «СОВЕТСКИЙ ДАГЕСТАН» И «КРАСНАЯ АБХАЗИЯ»
Перья-облака,
закат расканарейте!
Опускайся,
южной ночи гнет!
пароходов
говорит на рейде:
то один моргнет,
а то
другой моргнет.
Что сигналят?
Напрягаю я
морщины лба.
Красный раз…
угаснет,
и зеленый…
любовная мольба.
ревнует разозленный.
Может, просит:
— «Красная Абхазия»!
Говорит
«Советский Дагестан».
Я устал,
один по морю лазая,
подойди сюда
и рядом стань.—
Но в ответ
коварная
она:
живи и грейся.
Я
теперь
по мачты влюблена
в серый «Коминтерн»,
трехтрубный крейсер. —
— Все вы,
бабы,
трясогузки и канальи…
Что ей крейсер,
Поскулил
и снова засигналил:
— Кто-нибудь,
пришлите табачку!..
Скучно здесь,
нехорошо
и мокро.
от скуки
отсыреет и броня…—
Дремлет мир,
на Черноморский округ
синь-слезищу
морем оброня.
Республика наша в опасности.
В дверь
лезет
Морда матовым рыком гулка́,
лапы —
в кулаках.
и две ноги для ляганий,
вот — портрет хулиганий.
Матроска в полоску,
словно леса́.
Из этих лесов
глядят телеса.
Чтоб замаскировать рыло мандрилье,
аккуратно
сбрил на рыле.
Хлопья пудры
(«Лебяжьего пуха»!),
от уха до уха.
Души не имеется.
(Выдумка бар!)
В груди —
пивной
и водочный пар.
Обутые лодочкой
качает ноги водочкой.
Что ни шаг —
враг.
враги — фонари.
Мне темно,
так никто не гори.
враг — дом,
враг —
всяк,
живущий трудом.
Глупейте все,
если я глуп! —
Ремень в ручище,
и на нем
повисла гиря кистенем.
Взмахнет,
и гиря вертится,—
а ну —
попробуй встретиться!
По переулочкам — луна.
Идет одна.
Она юна.
— Хорошенькая!
(За́ косу.)
Обкрутимся без загсу! —
Никто не услышит,
напрасно орет
вонючей ладонью зажатый рот.
— Не нас контрапупят —
не наше дело!
Бежим ребята,
чтоб нам не влетело! —
в испуге
за тучу пятится
от рваной груды
мяса и платьица.
А в ближней пивной
веселье неистовое.
пиво глушит
и посвистывает.
Поймали парня.
Парня — в суд.
У защиты
словесный зуд:
— Конечно,
от парня
уйма вреда,
но кто виноват?
— Среда.
В нем
силу сдерживать
нет моготы.
Он — русский.
Он —
— Добрыня Никитич!
Будьте добры,
не трогайте этих Добрынь! —
Бантиком
губки
сложил подсудимый.
Прислушивается
к речи зудимой.
Сидит
смирней и краше,
И припаяет судья
(сердобольно)
«4 месяца».
Довольно!
Разве
зверю,
который взбесится,
дают
на поправку
4 месяца?
Деревню — на сход!
Собери
и при ней
словами прожги парней!
Гуди,
об этой
последней беде.
А кто
словам не умилится,
тому
агитатор —
шашка милиции.
и дисциплина,
пружинь
тело рабочих дружин!
Чтоб, если
возьмешь за воротник,
хулиган раскис и сник.
Когда
у больного
рука гниет —
топором закона
гнилые
дела и речь!
Ливень докладов.
Преете?
Прей!
А под клубом,
гармошкой изо́ранные,
в клубах табачных
шипит «Левенбрей»,
в белой пене
прибоем
трехгорное…
Парень взвинчен.
Парень распарен.
Волос взъерошенный.
Нос лилов.
Мало парню такому доклада.
Парню —
слово душевное нужно.
Парню
силу выхлестнуть надо.
Парню надо…
— новую дюжину!
Парень выходит.
Как в бурю на катере.
Тесен фарватер.
Тело намокло.
Парнем разосланы
к чертовой матери
бабы,
деревья,
фонарные стекла.
Смотрит —
кому бы заехать в ухо?
Что башка не придумает дурья?!
из безобразий и ухарств,
дурости,
пива
и бескультурья.
Так, сквозь песни о будущем рае,
только солнце спрячется, канув,
тянутся
к центру огней
от окраин
и ругня хулиганов.
в упор им —
рабочьи дружины,
надо,
чтоб их
судом обломало,
в спорт
мускулья пружины,—
но этого мало…
Суд не скрутит —
набрать имен
в молве многогласой,
«Выродок рабочего класса».
А главное — помнить,
что наше тело
дышит
не только тем, что скушано;
надо —
рабочей культуры дело
делать так,
В МИРОВОМ МАСШТАБЕ
Пишу про хулиганов,
как будто на́нятый, —
Напишешь,
а люди
снова хулиганят,
все —
кому не лень.
_____
что домашний зверик,
ваша не померкнет слава ли
рядом с тем,
что учинил Зеве́ринг
над рабочей демонстрацией
в Бреславле?
Весть газетная,
труби погромче!
Ярче,
цифры
из расстрелянного списка!
Жмите руки,
на комсомол
в Новосибирске!
_____
В Чемберлене
не заметно лени
(будем вежливы
при их
высоком сане),
но не встанет
разве
облик Чемберлений
над погромом,
раздраконенным в Вансяне?
Пушки загремели,
с канонерок грянув.
трупами полна.
Рядом с этим
40
ленинградских хулиганов —
уголовная
бездарная шпана.
_____
А на Маньчжурии,
за линией
идущей
сквозь Китай
дороги,
сидит Чжан-Цзо-лин
со своей Чжан Цзо-линией,
на стол положивши ноги.
А у маршалов
масштабы крупные,
и какой
ему, скажите,
риск…
расшибает
двери клубные,
окна школьные
разносит вдрызг.
Здешняя
окраинная
на поклон к учителю идите,
пожимай же
чжанцзолинову ладонь,
клубный
_____
должны войти и паны
в опись этой шпаны.
Десяток банд коренится
в лесах
на польской границе.
_____
Не время ль
с буржуями спор?
Не время ль
их причесать?
Поставьте
такие дела
на разбор
в 24 часа!
на очередь
о делах
мандаринства и панства.
Рабочие мира,
прекратите рост
международного хулиганства!
ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ВАНЯ ДЫЛДИН
Ваня Дылдин
был
собою
очень виден.
(длинней моих стишков!) —
без пяти вершков.
Си́лища!
За ножку взяв,
поднял
раз
Только
зря у парня сила:
да бузила.
Выйдет,
выпив всю пивную,—
Псы
и кошки
скачут прытки,
скачут люди за калитки.
Ходит
весел и вихраст,
что ни слово —
«в морду хряст».
Не сказать о нем двояко.
— Вояка!
_____
Шла дорога милого
через Драгомилово.
На стене —
Огорчился скандалист.
Клок бумаги,
а на ней
велено:
— Призвать парней! —
«Меж штыков острых
Наш Союз —
врагов окружие,
владеть оружием.
Каждому,
как клюква, ясно:
надо в нашей,
надо в Красной,
С огорченья —
парень скис.
Ноги врозь,
_____
Парень думал:
— Как пойду, мол? —
Пил,
сопел
и снова думал,
подложив под щеку руку.
Наконец
удумал штуку.
С постной миной
резвой рысью
мчится
Дылдин
на комиссию.
Говорит,
учтиво стоя:
«Убежденьями —
Толстой я.
Мне война —
что нож козлу.
Я —
непротивленец злу.
По слабости
по свойской
я
не в силах вынести.
Прошу
меня
от воинской
освободить повинности».
_____
Этаким
непротивленцам
я б
под спину дал коленцем.
_____
Жива,
как и раньше,
тревожная весть:
— Нет фронтов,
Там,
за китайской линией,
грозится Чжанцзолиния,
и пан Пилсудский в шпорах
просушивает порох.
А Лондон —
чемберленится,
не ленится.
Лозунг наш
ряду годов:
— Рабочий,
будь готов!
Будь горд,
будь рад
красноармейцам в ряд.
МЕЧТА ПОЭТА
любит
в мистику облекаться,
о вещах
едва касаемо.
Я ж
открыто
агитирую
за покупку облигаций
государственного
выигрышного займа.
Обсудим трезво,
выгодно ль это?
Предположим,
выиграл я:
во всех журналах —
мои портреты.
Я
и моя семья.
Это ж не шутки —
знаменитостью
в какие-то сутки.
Широкая известность
на много лет.
За что?
Всего —
за четвертной билет.
Всей облигации
цена сторублевка,
но до чего ж
Наркомфин
придумал ловко!
Нету ста —
не скули
и не ной,
четверть облигации бери
за четвертной.
Четвертной не сбережете —
карманы жжет.
Кто
без облигации
четвертной сбережет?
Приходится считать
восторженно и пылко,
что облигация
каждому —
лучшая копилка.
И так
в копилку
хитро положено,
а выиграть —
Разве
сравнишь
с игрою с этакой
продувную железку
с бандитской рулеткой!
А не выиграю —
тоже не впаду в раж,
через 3 месяца —
А выигрышей!
Не вычерпаешь —
хоть ведрами лей.
Больше
30 000 000 рублей!
Сто тысяч выиграю
(верю счастью!) —
и марш
в банк
за своею частью.
И мне
отслюнявливают
с правого кончика
две с половиной тысячи
червончиков.
Сейчас же,
почти не отходя от кассы,
вещей приобретаю
груды и массы!
Тут же покупается
(нужно или не нужно)
и меховых воротничков
Сапог понакуплю —
невиданный сон!
За покупками
по Москве по всей
разъезжусь,
не вылазя из таксей.
Оборудую
мастерскую
высокого качества
для производства
самого лучшего стихачества.
Жилплощадь куплю
и заживу на ней
один!
на все на двадцать саженей!
И вдруг
приходит некто.
— Пожалте бриться,
я — фининспектор! —
А я
ему:
— Простите, гражданинчик,
прошу
со мной
выражаться и́наче.
Уйдите,
свои портфели забрав,
облагать
не имеете прав! —
И выиграй
я
от меня
фининспектор
уйдет посрамлен.
Выигрыш —
другим делам
не чета.
Вот это
поэты
и называют:
в мистику
нечего облекаться.
Это —
каждого
вплотную касаемо.
Пойдем
и просто
купим облигации
государственного
выигрышного займа.
ПРАЗДНИК УРОЖАЯ
Раньше
праздновался
разный Кирилл
да Мефодий.
Питье,
фонарное освещение рыл
и прочее в этом роде.
И сейчас еще
самогоном весело.
На Союзе
великане
тень фигуры хулиганьей.
Но мы
по дням и по ночам
работаем,
тьме угрожая.
Одно
из наших больших начал —
«Праздник урожая».
Праздников много,—
но отродясь
ни в России,
ни около
не было,
трубили, гордясь,
что рожь уродилась
и свекла.
многим бельмо в глазу,
и многим
охота сломать ее.
Нас
от врагов
защищает в грозу,
Но нет у нас
довода
более веского,
чем амбар,
ломящийся от хлебных груд.
дела
почетней деревенского,
почетнее,
чем крестьянский труд.
Каждый корабль пшеничных зерен —
это
слеза у буржуев во взоре.
это
смычке новые скрепы.
Взрастишь кукурузу в засушливой зоне —
и можешь
мечтать о новом фордзоне.
Чем больше будет хлебов ржаных,
тем больше ситцев у моей жены.
Еще завелась племенная свинья,
и в школу
рубль покатился, звеня.
и новый ребенок в Союзе здоров.
Чем наливней
и полнее колос,
тем громче
из года в год,
выставляй
— похвалиться рад —
лучшую рожь,
и радужнейший виноград.
Лейся
по селам
из области в область
слов
горящая лава:
урожай увеличившим
слава»!
МОИ ПРОГУЛКИ
СКВОЗЬ УЛИЦЫ И ПЕРЕУЛКИ
На Четвертых Лихоборах
непорядков —
Что рабочий?!
Даже люди
очень крупного ума
меж домами,
в общей груде,
не найдут
свои дома.
Нету места странней:
тут и нечет
и чет
по одной стороне
в беспорядке течет.
единственный в мире:
№ 15,
а рядом —
4!
хотя и сме́тлив,
верст по десять мечет петли.
Не встретишь бо́льших комиков,
хоть год скитайся по́ миру.
Стоят
три разных домика,
и все —
под пятым номером…
Пришел почтальон,
принес перевод…
Каждый —
червонцы
лапкою рвет:
— Это я, мол,
таких
Но зато
должника
не разыщешь
Разносящему повестки
перемолвить слово не с кем,
лишь мычат,
тоской объяты:
— Это
Обойдите этажи —
нет
таких
Если
такой и жил,
то теперь
помер.—
Почтальоны
сутки битые
летят.
Пот течет водой.
На работу
выйдут бритые,
а вернутся —
с бородой.
После этих
запутанных мест
прошу побывать
под вывеской
(Софийка, 5).
Из 30 сотрудников —
15 ответственные;
таким
не очень трудненько,
дела
не очень бедственные.
Без шума
и давки
получают
спецставки.
Что за ставочка!
В ей —
в связи
с режимом экономии,
у них
вытягиваются физиономии.
Недолго завы морщатся,
зовут
к себе
уборщицу.
Зампомова рука
тычет ей
20 рублей.
Другая рука,
по-хозяйски резвая,
уже
курьеру
ставку урезывает.
Клуб ответственных
не глуп —
устроился
не плохо,
сэкономил
с лишним рупь
на рабочих крохах.
По-моему,
результаты
несколько сла́бы.
С этими
с экономиями самыми —
я бы
к некоей бабушке послал бы
подобных помов с замами.
Подсказывает
практический ум:
с этого
больше
сэкономишь сумм.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРОГУЛОК
ИЗ УЛИЦЫ В ПЕРЕУЛОК
Стой, товарищ!
Ко всем к вам
доходит
«Рабочая Москва».
Знает
читающий газету:
нет чугуна,
Суются тресты,
суются главки
в каждое место,
во все лавки.
А на Генеральной,
у Проводниковского дома —
тысяча пудов
разного лома.
Надорветесь враз-то —
пуды повзвесьте!
Тысяч полтораста,
а то
и двести.
Зе́мли
слухами полны́:
Гамбург —
фабрика луны.
Из нашего количества
железа и чугуна
в Гамбурге
вышла б
вторая луна.
Были б
тысячи в кармане,
лом
не шлепал по ногам бы.
Да, это
не Германия!
Москва,
а не Гамбург!
Лом
у нас
лежит, как бросят,—
хлеба
лом не просит.
Если б
я
начальством был,
думаю,
что поделом
я бы
кой-какие лбы
бросил бы
в чугунный лом.
Теперь
перейду
к научной теме я.
Эта тема —
Сельхозакадемия,
не просто,
а имени
Тимирязева.
Ясно —
сверху
снег да ливни,
ясно —
снизу грязь вам…
А в грязи
на аршин —
разных машин.
полежим,
РКИ подождем.
Разве ж
в этом режим,
Для машины
дай навес —
мы
не яблоки моченые…
Что
у вас
в голове-с,
господа ученые?
Что дурню позволено —
от этого
ученым малым
и профессорам.
Ну и публика!
Пожалела рублика…
Что навес?
Дешевле лука.
Сократили б техноруков,
посократили б должности —
и стройся
без задолженности!
Возвели б сарай —
не сарай,
а рай.
Ясно —
скажет так:
— Ну и ну!
Дурак-то!
Сэкономивши пятак,
проэкономил трактор.
ИСКУССТВЕННЫЕ ЛЮДИ
Этими —
и добрыми,
и кобры лютей —
Союз
до краев загружён.
Кто делает
этих
искусственных людей?
Какой нагруженный Гужон?
Чтоб долго
не размусоливать этой темы
(ни зол,
ни рад),
объективно
опишу человека —
системы
«бюрократ».
Сверху — лысина,
пятки — низом, —
Но внутри
вместо голоса —
аппарат для рожений
некоторых выражений.
Разлад в предприятии —
грохочет адом,
два словца изрыгает:
— Н а д о
с о г л а с о в а т ь! —
Учрежденья объяты ленью.
Заменили
