Париже
женщине,
если
не продается,
а служит.
КРАСАВИЦЫ
(РАЗДУМЬЕ НА ОТКРЫТИИ GRAND OPERA)
В смокинг вштопорен,
побрит что надо.
По гранд
по опере
гуляю грандом.
Смотрю
в антракте —
красавка на красавице.
Размяк характер —
всё мне
нравится.
Талии —
кубки.
Ногти —
в глянце.
Крашеные губки
розой убиганятся.
Ретушь —
у глаза.
Оттеняет синь его.
Спины
из газа
цвета лососиньего.
Упадая
с высоты,
пол
метут
шлейфы.
От такой
красоты
сторонитесь, рефы.
Повернет —
в брильянтах уши.
Пошеве́лится шаля —
на грудинке
ряд жемчужин
обнажают
шеншиля.
Платье —
пухом.
Не дыши.
Аж на старом
на морже
только фай
да крепдешин,
только
облако жоржет.
Брошки — блещут…
на́ тебе! —
с платья
с полуголого.
Эх,
к такому платью бы
да еще бы…
голову.
СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ
Я волком бы
выгрыз
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту…
По длинному фронту
купе
и кают
движется.
Сдают паспорта,
и я
сдаю
мою
пурпурную книжицу.
К одним паспортам —
улыбка у рта.
К другим —
отношение плевое.
С почтеньем
берут, например,
паспорта
с двухспальным
английским левою.
Глазами
доброго дядю выев,
не переставая
берут,
как будто берут чаевые,
американца.
На польский —
глядят,
как в афишу коза.
На польский —
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости —
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут,
не моргнув,
паспорта датчан
и разных
прочих
шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
мою
краснокожую паспортину.
Берет —
как бомбу,
берет —
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
вопросительно
смотрит на сыщика,
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
Я волком бы
выгрыз
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту…
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я —
Советского Союза.
НОТА КИТАЮ
Чаще и чаще
глаза кидаю
к оскаленному
Китаю.
Тает
или
стоит, не тая,
четырехсотмиллионная
Китая?
Долго ли
будут
шакалы
стаей
генеральствовать
на Китае?
Долго ли
белых
шайка спита́я
земли Китая?
Дредноуты Англии
тушей кита
долго ли
будут давить Китай?
Руку
на долгую дружбу
дай,
сотнемиллионный
рабочий Китай!
Давайте, китайцы,
вместе с Китаем
с империалистами
счеты сквитаем.
Но —
не мерещится пусть
Китаю,
что угрозами
нас
закидают.
Если
белогвардейская стая
к нашим границам
двинет
с Китая —
стиснем винтовки,
шинели
скатаем,
выйдем
в бои
с генеральским Китаем.
ЗАПАДНЫМ БРАТЬЯМ
Старья лирозвоны
умели вывести
лик войны
завидной красивости.
В поход —
на подвиг,
с оркестром и хором!
Девицы глазеют
на золото форм.
Сквозь губки в улыбке,
сквозь звезды очей —
проходят
гусары
полком усачей.
В бою погарцуй —
и тебе
за доблести
чины вручены,
и области.
А хочешь —
умри
под ядерным градом,—
тебе
века
взмонументят награду.
и сегодня
мерином сивым
подвирает,
закусив
поэтические удила́.
«Красивые,
во всем красивом,
они
несли свои тела…»
Неужели красиво?
Мерси вам
за эти самые
красивые дела!
Поэтами облагороженная
должна быть
поэтом
оплевана и развенчана.
Война —
это ветер
трупной вонищи.
Война —
по выделке нищих.
безмерная
вглубь и вширь,
тифы и вши.
Война —
богатым
банки денег,
а нам —
костылей
кастаньетный теньк.
Война —
приказ,
война —
— Любите
протезами
жен и невест! —
На всей планете,
товарищи люди,
объявите:
войны не будет!
И когда понадобится
кучки
правителей и правительств
для мира
в целом свете,
мира
не останавливайся
перед этим!
ГОЛОСУЕМ ЗА НЕПРЕРЫВКУ
Колокола.
Ни гудка,
ни стука.
Бронзовая скука.
Патлы
маслом прилампадя,
навакся,
в храм
приносит дядя:
«Божья матерь —
накося!»
Вместе с дядею —
шествует
важно.
Как комод —
сложена,
как павлин —
ряжена.
Искрестилась толпа,
отмахала локоть.
Волосатого
надоть
в лапу
чмокать.
К дому,
выполнив обряд,
прутся
дядя с тетей.
Здесь уже с утра
сидят
мухи на компоте.
садится радостно
вокруг
сорокоградусной.
От водки,
от Христовых дум
философеет
ум.
Сияет
под серебристым
матом.
Перейдут
на мордобой,
кончив
водку
эту.
всё
само собой,
как
по трафарету.
Воскресный город
избит
и испит,
спит
под листком красненьким.
И это
у нас
называлось
«быт»
и называлось —
праздником.
взвивается светла,
во рту
заметна убыль.
Пречистая
метет
волосья
и зубы.
Сам
господь всеблагой
крестит
пухлой рукой
этот быт
блошино-мушиный.
И вот этот
паутинный покой
изничтожит
Эх,
машинушку пустим,
непрерывная —
сама пойдет.
Наладим,
подмажем
да пустим!
На карте Союза
из каждой клетки
встают
гиганты
на смотр пятилетки.
сквозь дымные клубы
виденьем
встают
стадионы и клубы.
На месте
колокольного уханья
пыхтит
аппетитно
И день,
наступивший
на примус,
на плиты,
встает
электричеством облитый.
Пусть
гибнущий быт
обывателю
Всем пафосом
стихотворного рыка
я славлю вовсю,
трублю
и приветствую
тебя —
производственная непрерывка.
ИЗОБРЕТАТЕЛЬСКАЯ СЕМИДНЕВКА
Товарищи,
мой
педагогический стих
вам
рад.
Надо вам
следующие
за аппаратом аппарат.
аппарат желателен:
приладив
рычаги
и винтики,
изобретите
«электроразжиматель»
для
зажимателей самокритики.
большущий
ватман-ковер
расчертите
изобретеньем новеньким,
придумайте
спешно
«автоуховерт»
для проворота
ушей
чиновникам.
комбинируя
систему
рычагов и домкратов, —
изобретите
«автомехановышибалу»
для
вышибания бюрократов.
В-четвертых,
чтоб не подменяли
энергию масс
деятельностью
староспецовского лона,
изобретите
и усовершенствуйте
«ком-ватер-пас»
для выявления
руководительских
уклонов.
объединив
электрический ток
с трубопроводом
близким,
изобретите
канализационный сток
для отвода
канцелярской отписки.
если «завтраками»
вас
томят —
снимите
с хозяйственников
бремя —
изобретите
«антиволокитоаппарат»
для выдачи
изобретателям
премий.
подумайте,
усевшись на крыльцо,
и выдумаете,
когда посидите,
чтоб делалось
в учреждениях
приветливое лицо,
если
явится
Выполнив
мой
в любое
забредайте:
всё, что угодно,
обласкан
(ПОЭМА ОБ ИЗОБРЕТАТЕЛЬСТВЕ)
Кто мчится,
кто скачет,
кто лазит и носится
неистовей
бешеного письмоносца?
Кто мчится,
кто скачет,
не пьет и не ест,—
всех
заседающих мест?
Кто мчится,
кто скачет
и жмется гонимо,—
и завы,
гордясь,
проплывают мимо?
Кто он,
каждому в тягость,
меж клумбами граждан —
травою сорной?
Лишенный прав?
Не старайтесь —
не угадать,
куда
фантазией ни забредайте!
Это
прошагивает
свои года
Он лбом
прошибает
дверную серию.
Как птицу,
утыкали перья.
С одной
захлопнутой
справится дверью —
и вновь
баррикадина дверья.
Танцуй
по инстанциям,
Инстанций,
не останется,
но вновь
за Монбланом
встает Монблан
пятидесяти инстанций.
Ходил
юнец и сосунок,
ходил
с бородкою на лике,
ходил седой…
Ходил
и слег,
«и умер
бедный раб
у ног
непобедимого владыки».
Кто «владыки»?
хозяйствующие
чиновники.
Ну, а нельзя ли
от хозяйства
их
губерний за сто?
Пусть
в океане Ледовитом
живут
анчаром ядовитым.
ЗАСТРЕЛЬЩИКИ
Довольно
ползало
время-гад,
копалось
ударных бригад
рвани
вперед.
По-новому
перестраивай жизнь —
будни и праздники
выровняй.
День ко дню
как цепочка нижись,
непрерывней
и дисциплинированней.
Коммуна —
дело годов,
не веков —
больше
к машинам
выставь
квалифицированных кадровиков
шахтеров,
токарей,
мотористов.
Обещаем
мы,
слесаря и резчики:
вынесем —
любая
работа взвались.
Мы —
зачинатели,
мы —
застрельщики
новой
пятилетки
боев за социализм.
Давай
на тракторе,
в авто
и вагоне
на
пятилетнем перегоне
заносчивых
американцев
догоним,
догоним —
и перегоним.
В стройке,
в ковке,
в кипеньи литья,
всею
силой бригадовой
по
пятилетнему плану
идя,
год
выгадывай.
АМЕРИКАНЦЫ УДИВЛЯЮТСЯ
Обмерев,
с далекого берега
СССР
глазами выев,
привстав на цыпочки,
смотрит Америка,
не мигая,
в очки роговые.
Что это за люди
породы редкой
копошатся стройкой
там,
Пофантазировали
с какой-то пятилеткой…
А теперь
выполняют
в 4 года!
К таким
не подойдешь
с американской меркою.
Их не соблазняют
ни долларом,
ни гривною,
и они
во всю
человечью энергию
круглую
неделю
дуют в непрерывную.
Что это за люди?
Какая закалка!
Кто их
так
в работу вкли́нил?
Их
не гонит
никакая палка —
а они
сжимаются
в стальной дисциплине!
Мистеры,
у вас
практикуется исстари
деньгой
окупать
Вы
не поймете,
пухлые мистеры,
корни
рвения
наших коммунаров.
Буржуи,
дивитесь
коммунистическому берегу —
на работе,
в аэроплане,
в вагоне
вашу
быстроногую
знаменитую Америку
мы
и догоним
и перегоним.
ДВА ОПИУМА
Вливали
в Россию
цари
вино да молебны,—
вместо класса
была
дурацкая паства,
заливать борьбу
красноголовым да хлебным,
заливать борьбу
пожарной кишкой пьянства.
Искрестившийся народ
за бутылками
орет.
В пляс —
последняя копейка.
Пей-ка,
лей-ка
в глотку
водку.
Пей,
пока
у кабака
ляжешь
отдохнуть
от драк,
расфонаренный дурак.
С этаким ли
винолизом
выстроить
Справиться ли
пьяным
с пятилетним планом?
Этим ли
в дисциплине?
Им
не пройти
и по ровной линии!
нет!
В жизнь
вонзи,
трезвую волю
Мы
были убогими,
были
хромыми,
в покорных молитвах
горбились в храме.
эту рухлядь
и вымыл,
и вымел,
и выдал нам
землю
у зелени в раме.
Не сгубим
в пьяной запарке,
не водку в глотку,
а в лодку
на водах!
Смотри —
для нас
расчищаются парки,
и с флагов
сияет
колонны
вывел
в олимпиады
и на стадионы.
Заменим
звоном
шагов в коллективе
колоколов
идиотские звоны.
Мы
пафосом новым
упьемся до́пьяна,
вином
своих
не ослабим воль.
из жизни
два опиума —
бога
и алкоголь!
У хитрого бога
лазеек —
Нахально
и прямо
гнусавит из храма.
С иконы
глядится
Христос сладколицый.
В присказках,
в пословицах
господь славословится,
имя
богово
на губе
у убогова.
Галдят
и доныне
родители наши
о божьем
сыне,
о божьей
мамаше.
Про этого самого
хитрого бога
поются
поэтами
разные песни.
Окутает песня
дурманом, растрогав,
зовя
от жизни
лететь поднебесней.
Хоть вешай
на церковные туши,
хоть все
иконы
из хаты выставь.
Вранье
про бога
в уши
и в души
пролезет
от сладкогласых баптистов.
Баптисту
повесь на уста,
а бог
обернется
похабством хлыста.
А к тем,
кого
не поймать на бабца,
проберется
в пищаньи скопца.
Чего мы ждем?
Или
выждать хочется
пока
и церковь
не орабочится?!
Религиозная
гудит ерундистика,
десятки тысяч
детей
перепортив.
Не справимся
с богом
газетным листиком —
несметную
силу
выставим против.
Райской бредней,
загробным чаяньем
ловят
в молитвы
душевных уродцев.
Бога
обходить молчанием —
с богом пронырливым
СМЕНА УБЕЖДЕНИЙ
Он шел,
держась
за прутья перил,
сбивался
косоного.
Он шел
и орал
и материл
и в душу,
и в звезды,
и в бога.
Вошел —
и в комнате
водочный дух
от пьяной
перенагрузки,
назвал
«жидами»
двух
самых
отъявленных русских.
Прогромыхав
в ночной тишине,
встряхнув
семейное ложе,
миролюбивой
и тихой жене
скулу
на скулу перемножил.
В буфете
посуду
успев истолочь
(помериться
силами
не с кем!),
пошел
любимую дочь
галстуком
пионерским.
Свою
мебелишку
затейливо спутав
в колонну
из стульев
и кресел,
коптилку-
лампадку
достав из-под спуда,
под матерь,
под божью
подвесил.
Со всей
обстановкой
в ударной вражде,
со страстью
льва холостого
сорвал
со стены
портреты вождей
и кстати
портрет Толстого.
профсоюзный
изодран в клочки,
ногою
бушующей
попран,
и в печку
с размаха
летят значки
Осоавиахима
и МОПРа.
Уселся,
смирив
возбужденный дух,—
небитой
не явится личности ли?
Потом
свалился,
вымолвив:
«Ух,
проклятые черти,
вычистили!!!»
ПРИМЕР, НЕ ДОСТОЙНЫЙ ПОДРАЖАНИЯ
Тем, кто поговорили и бросили
Все —
в ораторском таланте.
Пьянке —
смерть без колебания.
Это
заседает
анти-
алкогольная компания.
Кулаком
в грудь
бьют
часами кряду.
«Чтобы я?
да как-нибудь?
да выпил бы
такого яду?!»
Пиво —
сгинь,
и водка сгинь!
сей порок
излечен.
Уменьшает
он
мозги,
увеличивая
Обсудив
и вглубь
и вдоль,
вырешили
всё
до толики:
де —
ужасен алкоголь,
и —
ужасны алкоголики.
Испершив
речами
глотки,
сделали
из прений
что ужасный
от водки
и ужасный
вред от пива…
Успокоившись на том,
выпив
чаю
10 порций,
бодро
вылезли
яростные
водкоборцы.
Фонарей
горят
шары,
в галдеже
кабачный улей,
и для тени
от жары
водкоборцы
завернули…
Алкоголики,—
воспряньте!
Неуместна
ваша паника!
гляньте —
пиво хлещет
анти-
алкогольная компанийка.
ПЕРВЫЙ ИЗ ПЯТИ
Разиньте
шире
глаза раскаленные,
в газету
вонзайте
зрачков резцы.
Стройтесь в ряды!
Вперед, колонны
первой
армии
контрольных цифр.
Цифры выполнения,
вбивайте клинья,
цифры повышений,
выстраивайтесь, стройны!
Выше взбирайся,
генеральная линия
индустриализации
Советской страны!
Множьтесь, единицы,
Перед нулями
станьте на-караул.
Где вы,
неверы,
нытики-скулилы —
Ау?..
Множим
колес
Пустыри
тракторами слизываем!
Радуйтесь
шагу
великих работ,
строящие
Сзади
оставляя
праздников вышки,
речку времени
взрезая вброд,—
непрерывно,
без передышки
вперед!
Расчерчивайся
на душе у пашен,
расчерчивайся
на грудище города,
гори
на всем
трудящемся мире,
«Пятилетка —
в 4 года!»
В четыре!
В четыре!
В четыре!
В 12 ЧАСОВ ПО НОЧАМ
Прочел:
«Почила в бозе…»
Прочел
и сел
в задумчивой позе.
Неприятностей этих
потрясающее количество.
тоской ободрано.
А тут
еще
почила императрица,
государыня
Мария Феодоровна.
Париж
печалью
ранен…
Идут князья и дворяне
в храм
на «рю
Дарю».
Старухи…
наружность жалка…
Из бывших
фрейлин
мегеры
встают,
волоча шелка…
За ними
в мешках-пиджаках
из гроба
встают камергеры.
Где
ваши
ленты андреевские?
На помочи
лент отрезки
пошли,
штаны волоча…
Скрываясь
от ламп
от резких,
в одном лишь
лы́синном блеске,
ч а с о в
ПО НОЧАМ
из гроба,
тише, чем мыши,
мундиры
пропив и прожив,
из гроба
выходят «бывшие»
сенаторы
и пажи.
Наморщенные,
как сычи,
встают
казаки-усачи,
а свыше
блики
упали
на лики
их
вышибальи.
Ссыпая
из общей
могилы братской
выходят
чины и столпы
России
императорской…
Смотрю
на скопище это.
Явились…
сомнений нет,
они
с того света…
или
я
на тот свет.
На кладбищах
не пляшут лихо…
Но не буду
Королевы
и королихи,
становитесь в очередь.
ПОМНИТЕ!
Плохая
погодка
у нас на Ламанше.
У нас
рукавом как замашет —
пойдет взбухать
водяная квашня.
Людям —
плохо.
Люди — тошнят.
Люди —
скисли.
И осатанели.
изобретают тоннели.
Из Франции в Англию
корректно,
парадно
ходите
туда и обратно.
Идешь
под ручку —
невеста и ты,
а над тобой
проплывают киты.
Кафе.
фокстротит игру.
А сверху
рыбки
мечут икру.
Над аркой,
где свет электрический множится,
лежит,
отдыхая,
мать-осьминожица.
Пялятся
в планы
предприниматели,—
каждый смотрит,
глазаст и внимателен.
Говорит англичанин:
к нам
войной
французы попрут».
Говорит француз:
к нам
войной
англичане попрут».
И оба
решили,
идею кроша:
не дадим ни гроша».
И
был похоронен.
Он не подумал
об их обороне.
Изобретатели,
бросьте бредни
о беспартийности
изобретений.
Даешь —
изобретения,
даешь —
науку,
вооружающие
пролетарскую руку.
ПТИЧКА БОЖИЯ
Он вошел,
склонясь учтиво.
Руку жму.
— Товарищ —
сядьте!
Что вам дать?
Автограф?
— Нет.
Мерси вас.
Я —
— Вы?
Извините.
Думал —
вы пижон.
А вы…
Что ж,
прочтите,
зазвените
грозным
маршем
боевым.
Вихрь идей
у вас,
Новостей
у вас
Что ж,
пожалте в уха в оба.
Рад товарищу.—
А он:
— Я писатель.
Не прозаик.
Нет.
Я с музами в связи.—
изыскан, как борзая.
Сконапель
ля поэзи́.
На затылок
нежным жестом
он
кудрей
закинул шелк,
стал
барашком златошерстым
и заблеял,
и пошел.
Что луна, мол,
над долиной,
мчит
ручей, мол,
по ущелью.
Тинтидликал
мандолиной,
дундудел виолончелью.
обвил
волосьев копны.
Лоб
горел от благородства.
Я терпел,
терпел
и лопнул
и ударил
лапой
о́б стол.
— Попрошу вас
покороче.
Бросьте вы
поэта корчить!
Посмотрю
с лица ли,
сзади ль,
вы тюльпан,
а не писатель.
Вы,
над облаками рея,
в человечий рост.
Вы, мусье,
из канареек,
чижик вы, мусье,
и дрозд.
В испытанье
битв
и бед
с вами,
што ли,
мы
полезем?
В наше время
тот —
поэт,
тот —
кто полезен.
Стих даешь —
хлебов подвозу.
В наши дни
писатель тот,
кто напишет
и лозунг!
СТИХИ О ФОМЕ
Мы строим коммуну,
и жизнь
сама
трубит
наступающей эре.
Но между нами
ходит
Фома,
и он
ни во что не верит.
Наставь
ему
достижений любых
на каждый
и вид,
он лишь
тебе
половину губы
на достиженья —
скривит.
Идем
на завод
отстроенный
мы —
смирись
перед ликом
факта.
Но скептик
смотрит
глазами Фомы:
— Нет, что-то
не верится как-то. —
Покажешь
Фомам
вознесенный дом
и ткнешь их
и в окна,
и в двери.
Ничем
не расцветятся
лица у Фом.
Взглянут
и вздохнут:
«Не верим!»
Послушайте,
вы,
товарищ Фома!
У вас
повадка плохая.
Не надо
большого ума,
чтоб все
отвергать
и хаять.
И толк
от похвал,
разумеется, мал.
Но слушай,
Фоминая шатия!
Уж мы
обойдемся
без ваших похвал —
вы только
труду не мешайте.
Я СЧАСТЛИВ!
Граждане,
у меня
огромная радость.
Разулыбьте
сочувственные лица.
Мне
обязательно
поделиться надо,
стихами
хотя бы
поделиться.
Я
дышу как слон,
моя
легка,
и ночь
пронеслась,
как чудесный сон,
без единого
кашля и плевка.
Неизмеримо
выросли
удовольствий дозы.
Дни осени —
баней воняют,
а мне
цветут,
извините,—
розы,
и я их,
представьте,
обоняю.
И мысли
и рифмы
покрасивели
и особенные,
аж вытаращит
глаза
Стал вынослив
и работоспособен,
как лошадь
или даже —
и желудок
абсолютно превосходен,
укреплен
и приведен в равновесие.
Стопроцентная
на основном расходе —
и поздоровел
и прибавил в весе я.
Как будто
на язык
за кусом кус
кладут
воздушнейшие торта —
установился
в благоуханных
апартаментах
рта.
всегда чиста,
а теперь
чиста и изнутри.
В день
придумывает
не меньше листа,
хоть Толстому
ноздрю утри.
Женщины
окружили,
платья испестря,
все
спрашивают
имя и отчество,
я стал
определенный
ну просто —
душа общества.
Я
порозовел
и пополнел в лице,
забыл
и гриппы
и кровать.
Граждане,
вас
интересует рецепт?
или…
не открывать?
Граждане,
вы
утомились от жданья,
готовы
Не волнуйтесь,
сообщаю:
граждане —
я
сегодня —
бросил курить.
МЫ
Мы —
Эдисоны
невиданных взлетов,
энергии
и светов.
Но главное в нас —
и это
ничем не засло́нится,—
главное в нас
это — наша
Страна Советов,
советская воля,
советское знамя,
советское солнце.
Внедряйтесь
и взлетайте
и вширь
и ввысь.
Взвивай,
рабочую
С памятник ростом
будут
наши капусты
и наши моркови,
будут лучшими в мире
наши
коровы
и кони.
Массы —
плоть от плоти
и кровь от крови,
мы
советской деревни
титаны Маркони.
Пошла
и в знании
на класс.
Дострой
коммуны здание
смекалкой
масс.
электростанций,
зажгись
пустырями сонными.
Спрессуем
мозга
людские клетки.
Станем гигантскими,
станем
невиданными Эдисонами
и пяти-,
и десяти-,
и пятидесятилетки.
Вредителей
и белый
знаний
забей
изобретательством,
мозг.
Мы —
Маркони
гигантских взлетов,
энергий
и светов,
но главное в нас —
и это
ничем не засло́нится,—
главное в нас,
это — наша
Страна Советов,
советская стройка,
советское знамя,
советское солнце.
ДАЕШЬ!
У города
страшный вид,—
город —
штыкастый еж.
Питер
обвит
рабочим приказом —
«Даешь!»
В пули,
Советы
обляпавший сплошь,
бежал
гад
от нашего слова —
«Даешь!»
вспомнишь,
что сон,
дворцов
лощеный салон.
Врага
обломали угрозу —
и в стройку
перенесен
громовый,
набатный лозунг.
Коммуну
вынь да положь,
даешь
непрерывность хода!
Даешь пятилетку!
Даешь —
пятилетку
в четыре года!
и множь,
со знамен
его
размаши,
и в ответ
на это
«Даешь!»
шелестит
по совхозам
рожь,
и в ответ
на это
«Даешь!»
отзывается
машин.
Смотри,
и лгун,
пришипься,
правая ложь!
хлеба́,
железо,
даешь!
Даешь!
Даешь!
ОКТЯБРЬСКИЙ МАРШ
В мире
яснейте
рабочие лица,—
и прост
и прям:
в одно человечество
всем —
нам,
вам!
Сами
и выжнем и выкуем.
Стань
электричеством,
пот!
развей непрерывкою
ход,
ход,
ход!
Глубже
и шире,
темпом вот эдаким!
Крикни,
победами горд —
«Эй,
сэкономим на пятилетке
год,
год,
год!»
которому
хочется очень
горы
товарных груд,—
давай
без порчи
труд,
труд,
труд!
Сталью
блестят
с генеральной стройки
сотни
болтов и скреп.
Эй,
подвезем
работникам стойким
хлеб,
хлеб,
хлеб!
В строгое
сердцем взглянем,
счистим
и шлак.
С партией в ногу!
Держи
без виляний
шаг,
шаг,
шаг!
Больше
комбайнов
кустарному лугу,
больше
моторных стай!
железо и уголь
дай,
дай,
дай!
Будем
в труде
Зря
не топчись
и не стой!
Так же вымчим,
как эти
и сто!
В небо
и в землю
Тишь ли
найдем
над собой?
Не прекращается
бой,
бой,
бой!
Через года,
через дюжины даже,
помни
Дальневосточная,
зорче
на страже
стой,
стой,
стой!
В мире
яснейте
рабочие лица,—
и прост
и прям:
в одно человечество
всем —
нам,
вам.
РАССКАЗ ХРЕНОВА О КУЗНЕЦКСТРОЕ И О ЛЮДЯХ КУЗНЕЦКА
К этому месту будет подвезено в пятилетку 1 000 000 вагонов строительных материалов. Здесь будет гигант металлургии, угольный гигант и город в сотни тысяч людей.
Из разговора.
По небу
тучи бегают,
дождями
сумрак сжат,
под старою
телегою
рабочие лежат.
И слышит
шепот гордый
и под
и над:
года
город-сад!»
Темно свинцовоночие,
и дождик
толст, как жгут,
сидят
в грязи
рабочие,
сидят,
лучину жгут.
Сливеют
губы
с холода,
но губы
шепчут в лад:
года
город-сад!»
Свела
промозглость
корчею —
мокр
уют,
сидят
рабочие,
подмокший
хлеб жуют.
Но шепот
громче голода —
он кроет
спад:
года
город-сад!
взрывы закудахтают
в разгон
медвежьих банд,
и взроет
шахтою
стоугольный
«Гигант».
встанут
стройки
стенами.
Гудками,
пар,
сипи.
Мы
в сотню солнц
мартенами
воспламеним
Сибирь.
Здесь дом
дадут
хороший нам
и ситный
без пайка,
аж за Байкал
отброшенная
попятится тайга».
Рос
шепоток рабочего
над темью
тучных стад,
а дальше
неразборчиво,
лишь слышно —
«город-сад».
Я знаю —
я знаю —
саду
цвесть,
когда
такие люди
в стране
в советской
есть!
ЛОЗУНГИ ПО КИМу
Стекайтесь,
кепки и платки,
кто в битве надежен!
Теснее
сплачивай,
КИМ,
плечи
мировой молодежи!
С нового ль,
старого ль света,
с колоний
забитых
тащишься ль,
помни:
Страна советов —
всех трудящихся.
КИМ —
лучших отбор,
фашисты —
худших сброд.
Красные,
готовьте отпор
силе
черных рот!
На Западе
Всей
молодой голытьбой
поставим
в порядок дня
атаку,
штурм,
бой!
Повтори
сто двадцать крат,
на знаменах
лозунгом выставь,—
что шелковый
социал-демократ
не лучше
мясников-фашистов.
Интернационалом
крой,—
забьет голосина
(не маленький!)
нежноголосый рой
сынков
капитала-маменьки.
Не хвастаясь
и не крича,
соревнуясь
ударней,
упорней,
выкорчевывай
по завету Ильича
капитала
корявые корни.
трудна и крута…
разгильдяйскую слизь!
Вздымай
производительность труда:
срежь,
снизь!
идет не скоро.
Год
с пятилетки
скиньте-ка.
Из
