им являться, до последнего явления своего — Второго Пришествия: «Вот Я с вами во все дни, до скончания века» (Мт. 28, 20). Опыт Павла и есть не что иное, как опыт вечного Пришествия — Присутствия Господня, parousia, во времени, в истории.
Качественно — так, но количественно, по силе и глубине «видения-прозрения», прорыва в иную действительность, опыт Павла, первого святого, превосходит опыты всех будущих святых: Савл увидел, на пути в Дамаск, Иисуса воскресшего так, как никто никогда уже не увидит Его, в истории, во времени, до конца времен. В этом смысле явление, бывшее Савлу, — тоже единственное, неповторимое, первое и последнее. В этом же смысле прав и он, по-своему: знает о Воскресшем если не качественно, то количественно, не меньше того, что знают ближайшие к Иисусу, ученики, «столпы» Церкви; знает, может быть, и то, чего уже или еще не знают они.
XX
Опыт Савла есть опыт не только святых, но и грешников. Господом был призван, «избран», «предопределен» не святой Павел, а грешный Савл.
Больше, чем Павел, никто не сделал и не сделает для Церкви. Но вот, как это ни странно, первый, все для него решающий опыт единоличен — внецерковен.[20] Это он и сам сознает и утверждает как новую силу и правду свою, людям Церкви уже тогда, а может быть, и теперь, еще неизвестную: «Когда Бог благоволил открыть во мне Сына Своего… я не стал… советоваться с плотью и кровью (человеческой) и не пошел в Иерусалим, к Апостолам», — к Церкви (Гал. 1, 16–17). К Церкви Павел не идет потому, что узнанное им от самого Иисуса для него больше того, что он мог бы узнать от Церкви; не это от Церкви, а Церковь от этого.
XXI
Вот где опыт Павла есть опыт не только святых, но и наш. Ведь и мы — такие же грешники, как Савл, с тою лишь разницей, — увы, не в нашу пользу, — что он себя считает «извергом», а мы себя — недурными людьми; такие же и мы, как он, гонители Иисуса Неизвестного, Неузнанного. Чтобы узнать Его, надо и каждому из нас пройти свой путь в Дамаск; увидеть хотя бы искру озарившего Савла «великого Света»; услышать хотя бы отзвук его позвавшего голоса: «Савл! Савл! что ты гонишь Меня?» — и так же, пав на землю, спросить, в трепете и ужасе: «Кто Ты?» — и так же услышать: «Я — Иисус, которого ты гонишь, трудно тебе идти против рожна»; и так же ослепнуть, и так же прозреть.
«Господом назвать Иисуса никто не может иначе, как Духом Святым» (I Кор. 12, 3). Искра Духа, неугасимая, — первая точка святости, теплится, может быть, в самых грешных из нас. Это и для нас, как для Павла, — не от Церкви, а Церковь — от этого.
Всякая душа человеческая в этот первый час второго рождения своего, так же как и в последний смертный, — страшно покинута всеми, страшно свободна, лицом к лицу с вечным Врагом своим или Другом, единственная с Единственным, и никто не поможет ей, никто ее не спасет, кроме Него одного, Единственного.
Вот чем грешный Савл, наш вечный спутник на пути в Дамаск, больше всех Святых, — наш брат.
XXII
Павел, в «Деяниях Апостолов», вспоминая те дни в Дамаске, ничего не говорит о главном, что, казалось бы, должен был тогда испытать, — о радости, — потому ли, что сам еще не знал о ней, как бы вовсе и не чувствовал, не видел ее, от нее же ослепнув, как от внезапного, «великого Света», или потому, что для нее нет слов на языке человеческом: все наши слова о радостях земных так же скудны и скорбны, как сами они.
Павел тогда еще не знал о ней, — узнал потом: все Евангелие для него только о ней, об этой Радости. — «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь!» (Флп. 4, 4). Только эта радость, единственная, есть конец и начало всех остальных, — то, от чего и к чему они все; только потому и могут быть те, что есть эта.
Ту же радость испытал он, может быть, и отроком, в Тарсе, за ткацким станком, в мастерской отца, когда «восхищен был до третьего неба, в рай»; тот же «великий Свет» осиял его уже и тогда, и вдруг, в этом свете, увидел он все и все оправдал, — узнал, что «все хорошо весьма». — «Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил и наши сердца» (II Кор. 4, 6). Бог сказал: «Да будет свет», — новое творение, — «новая тварь во Христе, kaine ktisis» (Гал. 6, 15). Этою «новою тварью», в новом творении, и сделался Павел, после видения на пути в Дамаск.
Но тот свет отроку Савлу блеснул и потух, как молния в ночи, а этот уже никогда не потухнет; то было на миг, а это — на вечность.
Нечто подобное, может быть, испытают воскресшие: так же узнают, что «все хорошо весьма»: ни боли, ни страха, ни смерти, только вечная радость. Главная радость в том, что это так несомненно: не может быть, не будет, а есть. Как бы радость вечного свиданья: «Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас» (Ио. 16, 22). Главная радость в том, что сам человек не заслужил ничего, — все получил даром; сам для себя не сделал ничего, — все для него сделал Христос; не он возлюбил Христа, а Христос — его, и на руки взял, и понес, и донес, как потерянную овцу, до вечных пажитей.
Главная радость в том, что человек не спасается, а уже спасен; пропадал, и нашелся; был мертв, и ожил; «извергом» был, и вот святой; пил кровь свою, умирая от жажды, и вот утолил ее так, что не будет жаждать вовек.
«Предопределен», «предызбран», «от утробы матери» (Гал. 1, 15), а может быть, и раньше, от лона Отца — вечности, — вот в чем главная радость Павла, такая новая, неимоверная, ни на что не похожая, что почти никто ее не поймет, и ужасом будет для всех этот глубочайший и несомненнейший опыт-догмат Павла — предопределение, prothesis.
XXIII
Просто и глубоко выразит Лука в «Деяниях Апостолов» все, испытанное Павлом в те Дамасские дни, только одним словом — одним взглядом сквозь тело и душу его: «принял пищи и окреп, enisxysen… и креп все больше и больше» (9, 19, 22).
— «Все могу, — крепок я на все», panta ishyo, скажет и сам Павел, тем же словом, через много-много лет, почти накануне смерти (Флп. 4, 13), уже «становясь жертвою» (II Тим. 4, 6); скажет о себе, в самом конце пути, то же, что в самом начале сказано о нем.
«Что мне делать!» — спрашивает только что узнанного Господа Савл там же, в самом начале пути, «в трепете и ужасе», поверженный к ногам Его. «Встань», — говорит ему Господь. Это и делает Савл, но не своею силою: встать не мог бы сам, как громом пораженный; только сила Господня подымает его, ставит на ноги и утверждает, «укрепляет». В этой-то крепости, спаянности, скрещенности воли Спасителя с волею спасенного, — тайна Предопределения, — всех радостей радость.
«Ибо кого Он предузнал, тех и предопределил… а кого предопределил, тех и призвал; а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил», edoxasen, — «осиял» — «обрадовал» (Рим. 8, 29). С этою-то радостью в душе и обойдет Павел «веселыми ногами» весь мир.
XXIV
Дело свое начал Павел, тотчас после обращения, только что услышал на вопрос свой: «Что мне делать?» — ответ Иисуса: «Встань и стань на ноги твои… Ибо ты — избранный (предопределенный) сосуд Мой… Я пошлю тебя далеко к язычникам… открыть им глаза, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу» (Д. А. 22, 21; 26, 18).
Здесь, уже в самом начале пути, предсказан, «предопределен», конец Павла, — вся его жизнь, от «второго рождения» до смерти, — все, что он сделает.
Кажется, такого дела, сверх сил человеческих, никогда никакой человек не брал на себя. Бoльшая сила нужна была для него, чем для всех побед Александров и Цезарей: те мимолетны, как сон, а это дело, Павлово, совершенное в двадцать лет, стоит, вот уже двадцать веков, и простоит, вероятно, до конца мира, потому что это — дело Духа, чье легчайшее веяние крепче всех твердынь.
«Я победил мир», — мог бы сказать и Павел, как Пославший его (Ио. 16, 33).
Чем же победил Павел?
XXV
«Низенького роста человек, лысый, с кривыми ногами, довольно полный (приземистый), с носом слегка орлиным, с бровями сросшимися и с лицом таким чарующим, что он казался то человеком, то Ангелом» — такова наружность Павла, по исторически-подлинному, вероятно, свидетельству от II века.[21] Низкий рост Павла уже потому вероятен, что в голову никому не пришло бы человека высокого роста спускать из окна в корзине, по городской стене, в ров, как это сделают братья Дамасской общины, чтобы спасти Павла от Иудеев, когда начнет он проповедовать, тотчас по обращении (Д. А. 23–25). (Как рассмешили бы Лукиана два «воздушных путешествия» Павла, — то — на небо, и это — в ров!) Так подтверждалась бы историческая подлинность тройного свидетельства о наружности Павла или, по крайней мере, о малом росте его, — в «Деяниях Павла и Теклы», в «Деяниях Апостолов» и у него самого (II Кор. 11, 32).
Греческий выговор Павла — плохой, как у всех Тарсян, для настоящих греков, — смешной, гортанный и шепелявый, в нос, — сразу обличающий Иудея.[22]
«Низенького роста Иудей, возносившийся до третьего неба», — посмеется над Павлом Лукиан;[23] «маленький жид», как могли бы сказать о Павле уже тогда насмешники, и как скажут потом об его Учителе.[24]
«В глиняном сосуде — сокровище» (II Кор. 4, 7). — «В немощи был я у вас, и в страхе, и в великом трепете» (I Кор. 2, 3–4). Кажется всегда больным, — как только душа держится в теле.[25] «В немощи плоти, я благовествовал у вас» (Гал. 4, 13).
— «В темнице я был, в изгнании… в трудах, в бдениях… в голоде и жажде… в стуже и наготе» (II Кор. 6, 5; 11, 24–25). — «Нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас казнят, но мы
