не умираем; нас всегда огорчают, но мы всегда радуемся; мы ничего не имеем, но всем обладаем» (II Кор. 6, 5 — 10). «Извне — нападения, внутри — страхи» (II Кор. 7, 5). — «Трижды били меня Иудеи палками, однажды побивали камнями; трижды я терпел кораблекрушение, ночь и день провел во глубине морской» (II Кор. 11, 25).

«Мы, как сор для мира, как прах, всеми попираемый» (I Кор. 4, 13).

Чем же победил Павел?

XXVI

«Дерзай, Павел!» — «Ибо сила Моя совершается в немощи», — говорит ему Иисус (Д. А. 23, 11; II Кор. 12, 9). — «Слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, а в явлениях Духа и Силы», — говорит он сам о себе (I Кор. 2, 4).

«Движущая сила» эта, dynamis, кажется людям в Павле, так же как в Иисусе, то божеской, то бесовской.

Галаты, не гнушаясь его болезнью, принимают его, «как Ангела Божия, как самого Иисуса Христа» (4, 14). В Листрах, народ Ликаонский сначала хочет принести ему жертву, как «богу Гермесу», — может быть, не только потому, что он «начальствует в слове», но и потому, что быстр и подвижен, как ртуть-меркурий: чтобы помешать богохульной жертве, кидается он в толпу неистово, разодрав одежды; а затем тот же народ хочет побить его камнями, как злодея (Д. А. 14, 8 — 15). А на о. Мелите, обратно: сначала — «бог», потом — «злодей» (Д. А. 28, 3–4). Если не сам Павел, то ученики его верят, что достаточно возложить на больного «плат» (головной тюрбан) или пояс Павла, чтобы больной исцелился (Д. А. 19, 12), и что одно только Павлово слово убивает и воскрешает людей (Д. А. 19, 12; 20, 12). Но главная «движущая сила» его — та же, что у самого Иисуса, — любовь не только общая, ко всем людям вместе, но и к каждому в отдельности. «Каждого из вас, я (в подлиннике „мы“, но значит: „я“) просил и убеждал, и умолял, как отец — детей своих» (I Фес. 2, 11–12). — «Как отец», и еще нежнее, — как мать: «дети мои! для которых я снова — в муках рождения, доколе изобразится в вас Христос» (Гал. 4, 19). — «Нежен я был среди вас, как кормилица, которая нежно обходится с детьми своими» (I Фес. 2, 7). — «Вы в сердце моем, так, чтобы нам вместе и умереть и жить» (II Кор. 7, 3). — «Кто изнемогает, с кем бы я не изнемогал? Кто соблазняется, с кем бы и я не воспламенялся?» (II Кор. 11, 29). — «Я всем поработил себя… для всех сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, хоть некоторых» (I Кор. 9, 19).

Большею любовью никто никогда не любил людей, кроме Иисуса. Вот Павлова победа, победившая мир. «Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а любви не имею, то я — ничто» (I. Kop. 13 — 2).

XXVII

Только такая любовь и могла победить мир; только на нее отвечают люди равной любовью.

Павловы сотрудники, Акила и Приска, «голову свою полагают за душу его» (Рим. 16, 3–4). Немощи его и болезни «не презирая», «не гнушаясь ею», Галаты принимают его, «как Ангела Божия, как самого Христа Иисуса»: «как вы были блаженны!.. Если бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мне» (Гал. 4, 14–15).

«Братья», в устах Павла и тех, кого он любит, — не пустое слово, так же, как в устах Иисуса, Брата человеческого, «Первенца между многими братьями» (Рим. 8, 29). — «К братьям Моим иди», — говорит Иисус Магдалине, первому живому существу, увидевшему Его, по воскресении (Ио. 20, 17).

Больше Марией, чем Марфой, кажется людям христианская, но не Христова, любовь: лучше умеет страдать и созерцать, чем действовать, Павлова любовь, так же, как Христова, умеет и то и другое вместе. «Делом явил Иисус, что, возлюбив своих, сущих в мире, до конца возлюбил» (Ио. 13, 1). Это можно бы сказать и о Павле.

В этом смысле он кажется иногда не только «первым святым», но и последним — единственным: такого, как он, уже не будет, по крайней мере, в христианстве, каково оно было и есть.

Может быть, и Павел, «до третьего неба восхищенный», — «Сын Громов», в такой же мере, как Иоанн; но Павлу не надо повторять, как Иоанну: «Дети, любите, любите друг друга!» — он любит молча.

Мать, не умеющая пеленать и кормить младенца, не многого стоит. Павел это умеет, как никто; хлопочет, как Марфа, о «большом угощеньи», хотя и знает, как Мария, что «нужно только одно» (Лк. 10, 39–42); вечно суетится, заботится обо всех вместе и о каждом в отдельности. «Каждый день, у меня забота о всех церквах» (II Кор. 11, 28). В сердце своем соединяет все церкви, от захолустной в Колоссах, у подножия Арарата, до Рима, а может быть и до берегов Атлантики — Испании; кормит их всех одной и той же пищей — «молоком, как нежная кормилица»: «Вам нужно еще молоко, а не твердая пища» (Евр. 5, 12). — «Будете судить и Ангелов» (I Кор. 6, 3), а пока еще молоко на губах не обсохло и надо заботиться о них, как о маленьких детях, чтобы вели себя благопристойно: не «объедались и не упивались» за вечерей Господней (I Кор. 11, 20–22); надо заботиться и о женских прическах (I Тим. 2, 9 — 15), и о том, чтобы не дрались епископы и не пьянствовали диаконы, не сплетничали старицы (Тит. 2, 3). Девственнику Павлу («хорошо человеку не касаться женщины», «желаю, чтобы и все люди были, как я» (I Кор. 7, 1, 7); едва ли, впрочем, он родился, а не сделался «скопцем, ради царствия Божия»), — девственнику Павлу надо заботиться о чужом чадородии, и он это делает, как, может быть, уже никогда, никто из святых не сделает; «будут двое одна плоть: тайна сия велика» (Ефес. 5, 31–32), — говорит так, как, после Иисуса, уже никто никогда не скажет.

XXVIII

Дело любви, а значит, и победа над миром, иногда решается заботой не столько о больных человеческих душах, сколько о больных человеческих желудках. «Впредь пей не одну воду, но прибавляй немного вина, ради (больного) твоего желудка», — пишет Павел Тимофею (II, 5, 23), и тотчас же после того: «Царь царствующих и Господь господствующих… в свете неприступном живет» (II, 6, 15–16). Это великое, божественное, так же для него важно, как то малое, человеческое: солнце одной любви — в каждом атоме плоти. Этого же святые не знают так, как знает Павел.

XXIX

«Трезвым будь… Дело твое совершай (трезво)», — говорит он ученикам (II Тим. 4, 5) и мог бы сказать себе самому. «Все бегут на ристалище, но только один получает награду: так бегите, чтобы получить… Я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух» (I Кор. 9, 24–26).

Вот почему дело его — дело любви — крепчайшее изо всех человеческих дел: бесконечно крепкое, потому что бесконечно трезвое.

«Господи! что мне делать?» — первый вопрос его, на пути в Дамаск. «Что мне делать?» и значит: «Как любить?» — «Встань и иди в Дамаск: там тебе будет сказано, что делать… ибо Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем того, что ты уже видел и что Я еще открою тебе» (Д. А. 22, 10; 26, 16). Так замысел Павла весь предсказан, «предопределен», самим Иисусом, в первый же миг явления.

«И тотчас Павел начал смело проповедовать в Дамаске… доказывая… что сей Иисус есть Христос (Мессия). Когда же прошло много дней, Иудеи согласились убить Савла… Ученики же, ночью, взяв его, спустили по городской стене, в корзине. Савл прибыл в Иерусалим и хотел пристать к ученикам, но все боялись его, не веря, что он — ученик» (Д. А. 9, 20–26).

Так, в самом начале, оказался Павел между двух огней — внешних врагов, Иудеев, и внутренних врагов, братьев своих. «Иосия же, прозванный от Апостолов „Варнавою“, что значит „Сын Утешения“, Левит родом, Кипрянин» (Д. А. 4, 36), Иудей-Эллинист, «взяв Павла, привел его к Апостолам и рассказал им, как на пути он видел Господа… и как смело проповедовал в Дамаске, во имя Иисуса. И пребывал с ними Павел, входя и исходя, в Иерусалиме, и смело проповедовал… Состязался также с Эллинистами (Иудеями), а они покушались убить его. Братья же, узнав о том, отправили его в Кесарию (Приморскую), а оттуда — в Тарс» (Д. А. 9, 25–30).

Так — по свидетельству «Деяний Апостолов», но по свидетельству самого Павла — не так: «…с плотью и кровью (человеческой) я не стал тогда же советоваться и не пошел в Иерусалим к Апостолам — (к Церкви), — а пошел в Аравию и опять возвратился в Дамаск… И только три года спустя, ходил в Иерусалим… После же сего отошел в страны Сирии и Киликии… И через четырнадцать лет, ходил опять в Иерусалим» (Гал. 1, 17–23; 2, 1).

Очень возможно и даже вероятно, что в эти четырнадцать лет, проведенных Павлом в Сирии — Киликии, а может быть, и в первом, уже «апостольском» путешествии по внутренним областям Малой Азии — Фригии, Памфилии, Галатии, Иконии и на о. Кипре, — включает он и те три года, проведенных в Аравии.[26] Это тем более вероятно, что тамошнее пребывание его, по свидетельству Луки, очень кратко: днями измеряется, а не годами (Д. А. 9, 23). Так же вероятно, что Павел провел эти три года не в совершенной пустыне, какой нам представляется Аравия, а в соседних с Дамаском городах Набатейского царства; но частью, может быть, и в пустыне совершенной, где «духом возрастал и укреплялся», как Иоанн Предтеча в за-Иорданской пустыне (Лк. 1, 80; 2, 40), и сам Иисус, в Назарете, за тридцать лет утаенной жизни своей. Как бы второе младенчество, после второго рождения, наступает для Павла в этой пустыне, где надо ему не только переучиться всему, что он знает, от самого Христа, единственного Учителя, но и переродиться во всем, чем он жил: вот почему «не пошел он к Апостолам», оставаясь все эти годы как бы вне Церкви.

XXX

Проповедь Павла разделяется (не им самим, впрочем) если не по внешним признакам, то по внутреннему смыслу на три апостольских путешествия: