Олимпийский смех богов,
Многошумный, неизменный
Смех бесчисленных валов!
В бурной тьме, когда по ним
Мчался, ужасом томим.
И, покрытый черной тиной,
Как обломок корабля,
Царь был выброшен пучиной,
Нелюдимая земля, —
На пески твоей пустыни,
И среди холодных скал
С благодарностью Афине
Он молитвы воссылал…
В Привиденье веры полный,
Ты не видишь, Одиссей,
Как смеются эти волны
Над молитвою твоей.
Многошумный, неизменный
Смех бесчисленных валов —
Легок, светел, как блаженный
Олимпийский смех богов.
1889, на Черном море
Гимн красоте
Слава, Киприда, тебе, —
Нам – в беспощадной борьбе
Жизнь красотой озарившая,
Пеной рожденная,
Mиp победившая,
Непобежденная!
Из волны зеленой вышла ты, стыдливая,
И воздушна, как мечта,
Тела юного сверкала нагота
Горделивая!
Укротительница бурь,
Улеглась у ног твоих стихия злобная, —
Нектару подобная,
Вкруг тебя кипела, искрилась лазурь…
Как от розы – благовоние, —
Так от тела твоего
Веет силы торжество,
Счастье и гapмония!..
Все ты наполняешь, волны и эфир,
И как пахарь в ниву – семена несметные,
Ты бросаешь в мир
Солнца искрометные!..
Ступишь – пред тобою хаос усмиряется,
Взглянешь – и ликует вся земная тварь,
Сам Тучегонитель, Громовержец-царь
Пред тобой склоняется…
Все тебе подвластно, все – земля и твердь;
Ты одной улыбкой нежною,
Безмятежною
Побеждаешь Смерть!
Слава, Киприда, тебе, —
Нам в беспощадной борьбе
Жизнь красотой озарившая,
Пеной рожденная,
Мир победившая,
Непобежденная!..
1889, на Черном море
Поверь мне: люди не поймут
Твоей души до дна!..
Она тоской полна.
Когда ты с другом плачешь, – знай —
Той чаши перелить.
Но вечно дремлет в тишине
Вдали от всех друзей, —
Что там, на дне, на самом дне
Больной души твоей.
И нет к нему пути!
В него и любящей душой
Не можем мы войти.
Горит в твоих глазах,
И от меня – так далеко, —
Как звезды в небесах…
В своей тюрьме, – в себе самом —
В любви, и в дружбе, и во всем
1890
Христос, ангелы и душа Мистерия XIII века
I
Ангелы
Как нищий с сумкой бедной,
Куда идешь, Христос,
Один в юдоли слез?
Иду я в мир унылый
К возлюбленной моей,
Назвав невестой милой,
Я сердце отдал ей.
Она меня любила,
Но, клятвы не храня,
Невеста изменила,
Покинула меня.
И все о ней тоскую,
И все ее люблю,
Люблю я дщерь земную
Избранницу мою.
Я дал ей дух свободный,
Ее одну любя,
Я сделал благородной,
Похожей на себя.
Я дал ей плоть в рабыни
И волю для борьбы,
Она же стала ныне
Рабой своей рабы.
Она – во власти тела,
И, Господа забыв,
Дары мои презрела,
Отвергла мой призыв
Ангелы
Но той, кто всех дороже,
Кого ты так любил,
Сказать ли нам, о Боже,
Что ты ее простил?
Скорей несите вести
Возлюбленной моей,
Что я простил невесте,
Что я грущу о ней!
Скажите, чтоб пришла,
Чтоб милого на муку,
На смерть не обрекла.
И брачные одежды
Я возвращу ей вновь, —
И все мои надежды,
И всю мою любовь!
II
Ангелы
Душа в оковах тела
И смерти, и греха,
Ты Господа презрела,
Отвергла Жениха.
Поднять не смеешь вежды,
Не можешь встать с земли,
Разорваны одежды,
Чело твое – в пыли.
Изгнанницею рая
Живу я во грехе,
Скорбя и вспоминая
О милом Женихе.
И тщетно, умирая
В пороке и во зле,
Покинутого рая
Ищу я на земле.
Ангелы
Омой слезами очи,
С надеждой подымись,
Скорей из мрака ночи
Ты к Господу вернись.
Тебя Он примет снова,
Не скажет Он ни слова,
Не вспомнить о грехах.
О где же Он?.. Далеко
От Бога моего,
Я плачу одиноко,
Умру я без Него…
Скажите мне, скажите,
Видал ли кто-нибудь,
Где Милый, укажите
К Возлюбленному путь!
Ангелы
Мы видели: распятый,
Один на высоте
Голгофы, тьмой объятой,
Страдал Он на кресте.
В тоске изнемогая,
Но все еще любя,
Спаситель, умирая,
Молился за тебя…
За мир Он пролил кровь,
Любил так бесконечно
И умер за любовь!..
В любви – какая сила!..
Безумная, убила
Ты Бога моего?
1890
«Томимый грустью непонятной…»
Томимый грустью непонятной,
Лишь там, в природе благодатной,
Я сердцем чище и добрей.
Мне счастья, Господи, не надо!
Но я пришел, чтоб здесь дышать
Твоих лесов живой прохладой
И листьям шепчущим внимать.
Пусть росы падают на землю
Слезами чистыми зари…
Твоим глаголам, Боже, внемлю:
Открыто сердце, – говори!
1890
«Что ты можешь? В безумной борьбе…»
Что ты можешь? В безумной борьбе
Человек не достигнет свободы:
Покорись же, о дух мой, судьбе
И неведомым силам природы!
Если надо, – смирись и живи:
Об одном только помни, страдая, —
Ненадолго – страданья твои,
Если надо – покорно вернись,
Умирая, к небесной отчизне,
И у смерти, у жизни учись —
Не бояться ни смерти, ни жизни!
<1891>
Волны
О, если б жить, как вы живете, волны,
Свободные, бесстрастие храня,
И холодом, и вечным блеском полны!..
Неправда ль, вы – счастливее меня?
Не знаете, что счастье – ненадолго…
На вольную, холодную красу
Гляжу с тоской: всю жизнь любви и долга
Святую цепь покорно я несу.
Зачем ваш смех так радостен и молод?
О, дайте мне невозмутимый холод
И вольный смех, и вечную красу!..
Смирение!.. Как трудно жить под игом!
Уйти бы к вам и с вами отдохнуть,
И лишь одним, одним упиться мигом,
Потом навек безропотно уснуть!..
Ни женщине, ни Богу, ни отчизне,
О, никому отчета не давать,
И только жить для радости, для жизни
И в пене брызг на солнце умирать!..
Но нет во мне глубокого бесстрастья:
И родину, и Бога я люблю,
Люблю мою любовь, во имя счастья
Все горькое покорно я терплю.
Мне страшен долг, любовь моя тревожна.
Чтоб вольно жить – увы! – я слишком слаб…
О, неужель свобода невозможна,
И человек до самой смерти – раб?
<1891>
«Он про любовь ей говорил…»
Он про любовь ей говорил,
И там, в прозрачной глубине,
У самых ног меж струек звонких
Виднелись камни при луне
И листья водорослей тонких.
И в глубине, и в небесах —
Все чисто, вечно и спокойно…
И только страсть в его словах
Была томительной и знойной.
Не внемля, смотрит, как луна
И молча думает она:
«Зачем он любит и страдает?
Он раб: душою несвободной
Не понимает красоты
Спокойной, вечной и холодной.
Морской, полночною прохладой?
Она с улыбкой смотрит вдаль…
Он молит жалости напрасно,
Он плачет… Но его не жаль,
Она внимает безучастно:
Без гнева и без страсти губит.
Душа в ней тайною полна,
И сердце никого не любит.
<1891>
Рим
Кто тебя создал, о Рим? Гений народной свободы!
Если бы смертный, навек выю под игом склонив,
В сердце своем потушил вечный огонь Прометея,
Если бы в мире везде дух человеческий пал, —
Здесь возопили бы древнего Рима священные камни:
«Смертный, бессмертен твой дух; равен богам человек!»
1891, Рим
Путник с печального Севера к вам, Олимпийские боги,
Сладостным страхом объят, в древний вхожу Пантеон.
Дух ваш, о люди, лишь здесь спорит в величье с богами!
Где же бессмертные, где – Рима всемирный Олимп?
Ныне кругом запустение, ныне царит в Пантеоне
Древнему сонму богов чуждый, неведомый Бог!
Вот Он распятый, пронзенный гвоздями, в короне терновой.
Мука – в бескровном лице, в кротких очах Его – смерть.
Знаю, о боги блаженные, мука для вас ненавистна.
Вы отвернулись, рукой очи в смятенье закрыв.
Вы улетаете прочь, Олимпийские светлые тени!..
О, подождите, молю! Видите: это – мой Брат,
Этой – мой Бог!.. Перед Ним я невольно склоняю колени…
Радостно муку и смерть принял Благой за меня…
Верю в Тебя, о Господь, дай мне отречься от жизни,
Дай мне во имя любви вместе с Тобой умереть!..
Я оглянулся назад: солнце, открытое небо…
Льется из купола свет в древний языческий храм.
В тихой лазури небес – нет ни мученья, ни смерти:
Сладок нам солнечный свет, жизнь – драгоценнейший дар!..
Где же ты, истина?.. В смерти, в небесной любви и страданьях,
Или, о тени богов, в вашей земной красоте?
Спорят в душе человека, как в этом божественном храме, —
Вечная радость и жизнь, вечная тайна и смерть.
1891, Рим
Будущий Рим
Рим – это мира единство: в республике древней – свободы
Строгий языческий дух объединял племена.
Пала свобода, – и мудрые Кесари вечному Риму
Мыслью о благе людей вновь покорили весь мир.
Пал императорский Рим, и во имя Всевышнего Бога
В храме великом Петра весь человеческий род
Церковь хотела собрать. Но, вслед за языческим Римом,
Рим христианский погиб: вера потухла в сердцах.
Ныне в развалинах древних мы, полные скорби, блуждаем.
О, неужель не найдем веры такой, чтобы вновь
Объединить на земле все племена и народы?
Где ты неведомый Бог, где ты, о будущий Рим?
1891
Колизей
Вступаю при луне в арену Колизея.
Полуразрушенный, великий и безмолвный,
Неосвещенными громадами чернея,
Он дремлет голубым, холодным светом полный.
Здесь пахнет сыростью подземных галерей,
Росы, могильных трав и мшистых кирпичей.
Луна печальная покрылась облаками,
Как духи прошлого, как светлые виденья,
Они проносятся, с воздушными краями
Над царством тишины, и смерти, и забвенья.
В дворце Калигулы заплакала сова…
На камне шелестит могильная трава.
Как будто бы скользят по месяцу не тучи,
А тени бледные… сенаторские тоги…
Проходят ликторы – суровы и могучи,
Проходят консулы – задумчивы и строги…
Не буря на полях к земле колосья гнет,
Пред императором склоняется народ…
И месяц выглянул, и тучи заблестели:
Вот кроткий Антонин и Август величавый,
Воинственный Троян и мудрый Марк Аврелий…
В порфирах веющих, в мерцанье вечной славы
Грядут, блаженные!.. И складки длинных риз —
Подобны облакам… И тени смотрят вниз
На семихолмный Рим. Но в Риме – смерть и тленье:
Потухли алтари, и Форум спит глубоко,
И в храме Юлиев колонна в отдаленье
Обломком мраморным белеет одиноко.
И стонет в тишине полночная сова,
На камне шелестит могильная трава…
И взоры Кесарей омрачены тоскою.
Скрывается луна, безмолвствует природа…
Я вспоминаю Рим, и веет надо мною
Непобедимый дух великого народа!..
Мне больно за себя, за родину мою…
О Тени прошлого, пред вами я стою, —
И горькой завистью душа моя томима!..
И, обратив назад из бесконечной дали
Печальный взор на Рим, они все мимо, мимо
Проносятся, полны таинственной печали…
И руки с жалобой я простираю к ним:
О слава древних дней, о Рим, погибший Рим!..
1891
Марк Аврелий
Века, разрушившие Рим,
Тебя не тронув, пролетели
Над изваянием твоим,
Бессмертный Марк Аврелий!
В благословенной тишине
Доныне ты, как триумфатор,
Сидишь на бронзовом коне,
И в складках падает с плеча
И нет в руке его меча, —
Он провозвестник мира.
Невозмутим его покой,
И все в нем просто и велико.
Но веет грустью неземной
От царственного лика.
В тяжелый век он жил, как мы,
Он жил во дни борьбы мятежной,
И надвигающейся тьмы,
И грусти безнадежной.
Он знал: погибнет Рим отцов.
Но пред толпой не лицемерил.
Чем меньше верил он в богов, —
Тем больше в правду верил.
Владея миром, никого
Он даже словом не обидел,
За Рим, не веря в торжество,
Он умер и предвидел,
Что Риму не воскреснуть вновь,
Но отдал все, что было в жизни —
Свою последнюю любовь,
В душе, правдивой и простой,
Навеки чуждой ослепленья,
Великого смиренья.
Он, исполняя долг, страдал
Без вдохновенья, без отрады,
И за добро не ожидал
И не хотел награды.
Теперь стоить он, одинок,
Под голубыми небесами
На Капитолии, как бог,
И ясными очами
Глядит на будущее, вдаль:
Он сбросил дольней жизни тягость.
В лице – спокойная печаль
И неземная благость.
1891, Рим
Термы Каракаллы
Дремлют сумрачные залы,
Зеленеет влажный мох,
Слышен в термах Каракаллы
Ветра жалобного вздох.
Меж аркад синеют тучи,
Сохнет мертвый и колючий
Лист терновника в пыли,
Там, где прежде, в сладкой тени,
Мозаичные ступени
К баням мраморным вели;
Где сенаторы-вельможи,
Главы царственных семей
Императору на ложе
Приводили дочерей;
Жертвы слышалось стенанье
И во мгле, как поцелуй,
Сладкогласное журчанье
В мрамор падающих струй;
Где лукаво-благосклонный,
Улыбался Адонис,
Солнцем юга озаренный;
Где смотрели с высоты,
Как послушные рабыни,
Олимпийские богини
В обаянье красоты…
А теперь пугают взгляды
В блеске солнечных лучей
Только пыльные громады
Обнаженных кирпичей.
Все погибло невозвратно…
Голубые небеса
Меж развалин,