достижению духовного абсолюта — созданию Царства Божьего на Земле. Устройство великих всемирных империй, стремление к созданию всемирного государства иллюстрируют в философской концепции Мережковского жажду всемирности у исторического человечества. Однако подобная жажда может реализоваться и негативно, обернувшись своей противоположностью — послужить Царству Антихриста. Создание всемирного Интернационала представляется Мережковскому ярким примером превратного истолкования человечеством благой идеи всемирности: «Христианство не прошло человечеству даром: оно оставило на нем неизгладимый след всемирности; современный человек всемирен — с Богом или против Бога; он выпадает из Церкви Вселенской в Интернационал»[131].
Таким образом, Мережковский констатирует гибельность исторических стезей XX столетия, обусловленную всемирным отступлением от Бога, влекущим за собой жестокость уничтожения всего земного в войнах международных и междоусобных, гражданских, приближающих человечество к духу Небытия и способных стать причиной гибели второго человечества. «Плод атеизма буржуазного, империализм — всемирная война международная — уже созрел; плод атеизма пролетарского — всемирная война гражданская, всеубийство — еще зреет», — считает философ[132]. «“Вселенская \109\ Церковь” гражданской войны — всеубийства — и есть Интернационал»[133].
Философ сетует на неспособность XX века руководствоваться божественными прозрениями интуиции глубинного «ночного сознания», отмечает у современника приоритет поверхностного рационального знания «сознания дневного», выступает против позитивного научного знания, видя в нем корень нивелировки Личности в современной ему действительности. По Мережковскому, «наука еще не знание, она может быть и ученым невежеством. Позитивная наука, выбрасывая Личность, религиозное начало культуры, “не зная ни абсолютных проблем, ни абсолютных задач, отрицает культуру” и утверждает варварство»[134]. Философ утверждает несостоятельность человеческой личности, ограниченной слепой верой во всемогущество науки и утратившей знание о собственных возможностях интуитивно-божественных прозрений: «Знание, или, вернее, та низшая часть его, в которой изучаются только законы действующих в мертвой материи механических сил, заменяет людям сейчас то, чем некогда была для них энергия. Люди наших дней верят в сверхъестественную силу знания почти так же слепо и грубо-невежественно, как дикари — в колдовство»[135].
Как следствие утверждения позитивного научного знания и всемирного отступления человечества от Бога Мережковский рассматривает полную утрату личности и замену ее безбожной тоталитарной государственностью. Христос определяется \110\ как высшее утверждение человеческой личности и ее божественной природы, утрата веры как отказ от личности, полное обезличивание: «Бог есть Личность, — этот опыт Христианства и всего духовного движения, подводившего человечество к христианству, нужен, как никому, людям наших дней, когда бытию человеческой личности угрожает в тоталитарной государственности воплощенная так, как нигде и никогда в истории человечества, воля к Безличности»[136].
Для Мережковского личность — абсолютная ценность и признание этого абсолюта, стремление через обращение к вечной субстанции в человеке и соединение со Христом достичь духовного идеала, войти в Царство Божие лежат в основе рассуждений философа о духовной эволюции человечества, ибо «камень, отвергнутый строителями тоталитарной государственности, — Божественная Личность Христа, — и есть тот вечный гранит, на котором человеческая Личность непоколебимо основана»[137]. Мережковский утверждает неизбежность победы Божественной Личности над Безличностью: «Рано или поздно в мире духовном произойдет нечто подобное тому, что произошло в мире физическом при “расщеплении атома”: взорвана будет стальная броня безличной государственности разрядом бесконечных сил, заключенных в атоме неистребимой Личности, и чем крепче была сжимавшая ее броня, тем сокрушительнее будет взрыв»[138].
Мережковский уравнивает Любовь и веру во Христа как два необходимых условия для неизбежной \111\ победы над Безличностью и для достижения выхода человечества на единственно верный путь развития — путь духовной эволюции, ведущий человечество через обожение к вечному спасению и высшему духовному идеалу — Царству Божию на Земле. «Самое личное из всех человеческих чувств — любовь, потому что только любящий видит в любимом то единственное и неповторимое в вечности и потому драгоценнейшее, что делает возможного человека действительным, делая его личностью. Эта-то единственность человеческой личности и есть признак ее Божественности, потому что Бог един. Но Он же есть и Любовь: вот почему величайшее в мире явление Личности — Христос есть и величайшее явление Любви»[139].
Основу безличности тоталитарного государства Мережковский видит в стремлении к нивелировке духовного лица человека, выраженном в жажде накопительства материальных благ, в утверждении частной собственности. Философ признает тождественность взглядов двух различных мировых систем — буржуазной и социалистической — по данному вопросу, констатируя хищность социалистического государства, утверждающего собственность скрыто, на словах ее отрицая. Основой подобного отношения к собственности Мережковский делает евангельскую заповедь: «Блаженны нищие…», забытую, по мнению философа, человечеством XX столетия и находимую им в обществе в исторический период раннего христианства. Франциска Ассизского Мережковский характеризует \112\ как великого отрицателя собственности и носителя божественной идеи, приблизившего человечество к духовному абсолюту — Царству Божию; утверждает разнородность понятий: коммуна — «коммунизм» Святого Франциска и коммунизм XX в. «Смешивать два “коммунизма” — наш и XIII века — все равно что смешивать невинную девушку с блудницей, детскую улыбку святого Франциска — с дряхлой усмешкой Ленина, утреннюю звезду — с тускло светящей гнилушкой», — пишет философ[140]. Мережковский вскрывает сущность вопроса о собственности, сопоставляя точки зрения двух эпох: констатируя отрицание собственности ради святой бедности коммунизмом Франциска и перераспределение и тайное утверждение последней коммунизмом XX в., отнимающего чужую собственность под лозунгом: «Грабь богатых!»: «Тот (коммунизм XX в. — О.К.) отнимает у других для себя, а этот (коммунизм Франциска. — О.К.) — у себя для других; тот явно отрицает чужую собственность и тайно утверждает свою, а этот — свою отрицает и утверждает чужую», — пишет Мережковский[141]. И далее: «Наш коммунизм — нищий Лазарь, который завидует богачу, “пирующему каждый день блистательно”, а “коммунизм” XIII века — богач, который завидует нищему Лазарю»[142].
Для Мережковского вопрос о собственности — одна из глобальных проблем современного человечества: «Собственность как первый и последний вопрос: быть или не быть человечеству»[143]. Философ отрицает возможность установления \113\ социальной справедливости существующими государственными системами, без полного преодоления собственности. Общую собственность социалистического государства характеризует как скрытую частную в худшем проявлении. Решить проблему собственности Мережковский пытается теологически, путем разрушения государства и создания теократии, возможной только при достижении человечеством духовного абсолюта — Царства Божия, наступления эсхатологии — Благого Конца, объединяющего человека с Богом в любви.
Другую, не менее важную причину нивелировки человеческой личности видит Мережковский в стремлении современников к равенству без свободы и вопреки ей. Эта проблема, поднятая Ф.М. Достоевским в «Легенде о Великом инквизиторе» и в «Бесах», серьезно рассматривается философом и становится одной из основных тем его размышлений. Пример равенства без свободы, обернувшегося рабством, для Мережковского — социалистическое государство, которое по причине приверженности к безличности философ ставит на одну ступень с фашистским и считает воплощением абсолютного зла на Земле. «Мера личности — качество, а наша мера — количество. Свойство личности — неповторимость, единственность, а наше свойство — повторения бесконечные. Главная воля наша — быть похожими на всех больше, чем муравей похож на муравья или один древесный лист на другой, быть похожими, как одна водяная капля похожа на другую. Воля наша — \114\ быть не цельными, а частью, не единицей, а дробью: сначала органической клеткой огромного государства, народа, племени, а потом механическими атомами той мертвой глыбы вещества, которой нам кажется мир. Как сильна в наши дни эта воля к безличности, видно из того, что на обоих полюсах нашей государственности — в коммунизме и фашизме — в самовластии всех над одним и самовластии одного надо всеми, — воля эта господствует одинаково. Противоположнейшие идейности во всем — фашизм и коммунизм — сходятся только в одном — в воле к безличности. Левая рука, может быть, не знает, что делает правая: та разрушает, эта создает; но обе все-таки делают одно и то же дело: борются с Личностью, как с исконным врагом своим; подавляют ее как ненужную для себя или вредную силу»[144].
Современную государственность Мережковский признает несостоятельной и не способной обеспечить свободу Личности. В тоталитарном государстве, будь оно социалистическим или фашистским, Личность полностью уничтожена, в демократическом буржуазном государстве — подавляется. Теократия — идеал Мережковского, полагающего, что только Церковь Христа в любви и свободе может сохранить Божественную Личность человека, с наступлением Третьего Завета — Царства Святого Духа-Матери — способного получить полную свободу и обрести божественные черты. Царство Божие представляется Мережковскому обществом совершенных Личностей, соединенных в Духе с Богом. Государство \115\ личность игнорирует, «в лучшем случае, личности не видит, а в худшем — казнит. Церковь ставит Личность во главу угла, потому что сам Основатель Церкви есть первое и последнее, никогда не превзойденное и непревосходимое явление божественно-человеческой Личности. (…) Высшее в Государстве — закон, то есть, в последнем счете, насилие над Личностью. Высшее в Церкви — Любовь, то есть, в последнем счете, воскрешающее освобождение Личности. Государство приносит человека в жертву себе; в Церкви приносит в жертву Себя за человека Тот, Кого весь мир не стоит»[145].
Важный аспект философской концепции Мережковского — отношение последнего к исторической Церкви. Значимым в этом смысле становится вопрос об отношении Церкви ко Христу. Абсолют личности Христа выводится философом из Его совершенной богочеловеческой природы и мессианского предназначения — призвания разбудить божественное в человеке, приблизив голос вечности, открыть путь к обожению и воскресению. Личность Христа для Мережковского — самое великое воплощение Духа в земном человеческом образе. Победоносное свершение духовной эволюции человечества представляется возможным лишь путем отказа последнего от накопительства материальных благ, преодоления насилия обезличивающего государства и обращения ко Христу. Отступничество человека XX столетия от Христа очевидно для философа. Забвение идеала абсолютной Личности Мережковский находит не \116\ только в миру, но и в Церкви, обессилевшей при разделении на множество ветвей. Философ отмечает неспособность исторической Церкви, помнящей лишь Христа, «закованного в ризы», окруженного мертвыми догматами канона, принять живую Личность Иисуса. Представляя Церковь поводырем человечества на пути к духовному абсолюту — Третьему Царству Духа, Мережковский видит основной задачей Церкви необходимость, следуя путем покаяния и очищения, узнать Христа по плоти, воссоединиться в любви к Нему. «Наше разделение есть величайший из соблазнов мира… Все мы должны устыдиться и покаяться в том, что довели Церковь нашим грехом до такого бессилия», — пишет философ[146].
Идеал Мережковского — создание Экуменической церкви, способной соединить в себе все ветви христианства и привести человека к достижению духовного абсолюта — наступлению Царства Третьего Завета — Царства Божия на Земле. Особую роль в этом смысле Мережковский отводит Русской православной церкви, приписывая ей способность стать объединяющим началом для всего христианского человечества: «Иоанн кончит “великую распрю” Петра и Павла в веках и народах; две расколовшиеся половины христианского Запада, две Церкви, католическую и протестантскую, соединит христианский Восток — Православие,
