(осенний дачный флюс),

Хлопочет тетенька и между двух картонок

В коляску бабушку старается втолкнуть.

Слепая, бедная старушка, как ребенок,

Покорна. Все теперь готово. С Богом — в путь!

Но Даша сердится и хочет верх коляски

Поднять: «Что если дождь? не думает никто

О детях!..» В шарфы, плэд, потом башлык, пальто

Она их кутает. Им душно: только глазки

Блестят… Поехали. Уж церковь — за холмом,

Вот роща, где грибов так много, вот паром…

Вдруг тетенька кричит в отчаянье: «Забыла!..

Ах, Боже мой, назад!.. Забыла башмаки!..

Я сбегаю: ведь здесь — недолго… пустяки!..»

Но Даша, полная воинственного пыла,

Вступает в спор, — она ликует больше всех,

Злорадствуя… И крик, и шум, и общий смех…

С улыбкой Таточка на все глядит практично,

И ей на даче ли, в Москве ли — безразлично.

Из хрестоматии французской наизусть

Твердит она урок. А Нате жаль природы,

Прогулок и грибов, и солнца, и свободы!

В задумчивом лице — недоуменье, грусть,

Как будто бы вопрос, зачем в глубокой думе

Так сумрачен и тих — там, на краю небес —

Волшебно-золотой и все же мертвый лес,

Зачем уныние — в поблекшем поле, в шуме

Осенних непогод, и в тучах, и во всем?..

Сердечко бедное в ней чутко встрепенулось, —

Кто знает, может быть, предчувствие проснулось

Того великого, что смертью мы зовем?..

Х. ЧИТАТЕЛЮ

Мне страшно на лицо читателя взглянуть:

«Где собственно герой, завязка, в чем же суть?

И как печатают серьезные журналы

Подобный вздор!.. Какой упадок небывалый!..»

Минутку погоди, мой строгий судия,

Не горячись: ты прав! Мы — слабы, мы — ничтожны.

Все эти новые поэмы — невозможны;

В них скука царствует! Но разве жизнь твоя,

Читатель, веселей? Ты умываешь руки

Во всем, но кто, скажи, виновник этой скуки,

Упадка, пошлости и прозы наших дней?

Ты ропщешь, а меж тем всю жизнь тебя нимало

Родной поэзии судьба не занимала.

Что книги!.. Для тебя отрадней и милей

Партнер за карточным столом, да оперетка!

Ты любишь фельетон забавный пробежать,

И если шуточка довольно зла и метка,

Привык ты гаэру газетному прощать

Всю пошлость. Ты не прочь от модного скандала,

И надо дерзким быть, чтоб угождать тебе…

Но что ты любишь? Чем душа твоя страдала?

Когда ты жертвовал, кому, в какой борьбе?..

С умом расчетливым, с душой неверной, зыбкой,

И с этой вечною, болезненной тоской,

И с этой мертвою, скептической улыбкой, —

Вот он, наш судия, читатель дорогой!..

Смотри: мы — казнь твоя, мы — образ твой. Меж нами

Есть непонятная, невидимая связь.

Ты знаешь: до сих пор она не порвалась, —

О, слишком крепкими мы связаны цепями!

Тебя не трогает наш робкий, бедный стих, —

Что делать? Видишь сам: наш мир угрюм и тесен,

Не требуй же от нас могучих, вольных песен, —

Они — не для тебя, ты недостоин их!

Теперь расстанемся… Но, кажется, с дороги

Я сбился и зашел Бог весть куда. Сейчас

Я кончу. Вот — вся мысль поэмы. В эпилоге

Я повторяю то, чем начал мой рассказ.

XI. ПОЭЗИЯ БУДНИЧНОЙ ЖИЗНИ

Где два, три дерева, там — целый мир пред нами,

Там всей природы жизнь, там вся ее краса,

И бесконечные синеют небеса,

Сквозя меж темными, поникшими ветвями, —

Так двух иль трех людей довольно, чтоб порой,

В житейской пошлости великое, святое, —

Что есть у всех, — любовь просветом в мир иной

Сияла, вечная, как небо голубое!

1890

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПРИРОДЕ Драматическая сказка

Действующие лица:

Базилио — правитель страны. Сильвио — его сын. Клотальдо — приближенный Базилио. Шут. Придворные. Военачальник. Виночерпий. Казначей. Беатриче — куртизанка. Дамы, фрейлины. Пажи. Эстрелла — молодая фрейлина. Народ, ремесленники, воины, горожане и др.

Действие происходит во владениях Базилио, в сказочной стране.

Внутренность высокой башни[11]

Перед открытым окном, в которое виднеется звездное небо, стоят Базилио и Шут.

Базилио

Неведомая творческая Сила

Во всех мирах бесчисленных явленья

В одну живую цепь объединила,

И в цепи той небесные светила —

Последние сверкающие звенья.

Туда, туда, к ночному небосводу

С несметными лампадными огнями

Летит чрез все века, чрез всю природу

Движение незримыми волнами, —

Так зыбь от камня, брошенного в воду,

Широкими расходится кругами.

Все выше, выше к сумрачной лазури

Возносится и детский слабый лепет,

И гром лавин, и рев могучей бури,

И над прудом плакучей ивы трепет.

В безмолвных звездах будущее дремлет.

Как в золотых клубках, в них скрыты нити

Изменчивых, неведомых событий…

……………………………………….

(Входит Вестник.)

Вестник

Поздравить я пришел, о царь самодержавный,

Тебя с наследником твоей короны славной!

Базилио

Вели скорей коня седлать!

Я к ним лечу, бегу обнять

Младенца милого и мать.

(Вестник уходит.)

Но нет, о сердце, не за тем

Сюда пришел я: глух и нем

К земному счастию мудрец.

Я не супруг, я не отец,

Я здесь не счастлив, не люблю

И радость в сердце подавлю.

Во тьму времен гляжу теперь,

Как в распахнувшуюся дверь.

И вас молю я в тишине,

О сонмы звезд, откройте мне

Новорожденного судьбу,

Науки верному рабу.

(Идет к окну, смотрит на звезды и составляет гороскоп.)

О горе мне! Среди небес,

Как в складках порванных завес,

Над краем сумрачной земли

Комета вспыхнула вдали.

И мир смятением объят,

Бледнеют звезды и дрожат

Пред тем, чтоб в ужасе упасть

В ее зияющую пасть.

Мой сын — злодей, мой сын — тиран

И, жаждой крови обуян,

Как зверь, кидается на всех.

Разврат… и оргий дикий смех…

Мятеж, — и царство, как в огне, —

В братоубийственной войне.

Но чем младенец виноват,

За что невинного казнят?

Пока беда висит над ним,

Он дремлет, чистый херувим,

Без дум, без воли и греха —

И колыбель его тиха.

Я не пророк, я не мудрец,

Я только любящий отец,

Но что порыв моей любви?

Что слезы жалкие мои?..

Все видеть, чувствовать и знать —

И покоряться и молчать!..

(Входит Клотальдо, королевский канцлер.)

Клотальдо

Тебя с наследником, мой царь,

Поздравить я пришел…

Базилио

Клотальдо, я не царь.

Ты знаешь ли пред кем, благоговея,

Колена ты склонил?.. Перед отцом злодея!..

Клотальдо

Кто лживый, дерзостный пророк,

Кто царский дух смутил лукавыми речами,

Кто нечестивыми устами

Судьбу ужасную наследнику предрек?

Базилио

Он тот, кому и мстить я не могу!

Что мой палач, моя секира

Созвездьям вечного эфира —

Неодолимому врагу!

Увы! от них какие брони,

Какие крепости спасут,

От их безжалостной погони

Какие бешеные кони

Добычу рока унесут?

Клотальдо

Тебе ли, царь, склониться в детском страхе

Под иго случая главой покорной?

Взгляни — ничтожный червь и тот во прахе

С врагом пред смертью борется упорно.

Ты сам себя, о смертный, будь достоин.

Коль надо пасть, — пади на поле брани,

Бразды судеб сжимая в твердой длани,

Лицом к врагу, как побежденный воин!

(Базилио в глубоком раздумье.)

Шут

(напевает про себя)

Если б капля водяная

Думала, как ты,

В час урочный упадая

С неба на цветы,

И она бы говорила:

«Не бессмысленная сила

Управляет мной.

По моей свободной воле

Я на жаждущее поле

Упаду росой!»

Но ничто во всей природе

Не мечтает о свободе,

И судьбе слепой

Все покорно — влага, пламень,

Птицы, звери, мертвый камень;

Только весь свой век

О неведомом тоскует

И на рабство негодует

Гордый человек.

Но увы! лишь те блаженны,

Сердцем чисты те,

Кто беспечны и смиренны

В детской простоте.

Нас, глупцов, природа любит,

И ласкает, и голубит,

Мы без дум живем,

Без борьбы, послушны року,

Вниз по вечному потоку,

Как цветы, плывем.

Базилио

(выходя из задумчивости)

Клотальдо, что же делать?

Клотальдо

Дай мне сына.

От мира надо скрыть ребенка твоего,

Народу возвестив, что ранняя кончина

Похитила его.

И тихо заживу я с ним в уединенье;

Мой царь, мой друг, доверься мне:

Его, как нежное растенье,

Я воспитаю в тишине,

Не будет горестной его простая доля:

Не лучше ль всех корон — сердечный мир и воля —

В глуши неведомых лесов,

Вдали от шумных городов?..

О, если гложут нас бессонные печали

На ложах пурпурных и в мраморных дворцах,

О, если мы одну, одну лишь скорбь познали

В заветах мудрости, в богатстве и пирах, —

Быть может, нет ли там от жгучих дум спасенья,

Здоровья, счастья и забвенья

Там, в простоте, в затишии лугов,

Где на заре последняя былинка

И одинокая росинка

Так жадно солнце пьют, так счастливы без слов!..

Отдай младенца мне!..

Базилио

Ты прав.

Мне долг велит — иного нет исхода —

Все чувства нежные поправ,

Пожертвовать младенцем для народа.

Но все ж я человек… о, слишком тяжело

Гнетет корона золотая,

И клонится к земле, изнемогая,

Под бременем венца усталое чело.

(Базилио и Клотальдо уходят.)

* * *

Скалы, покрытые лесом

У входа пещеры Клотальдо.

(После первой сцены прошло восемнадцать лет.)

Клотальдо

Уж вечереет; солнца луч

Не так отвесен, бел и жгуч;

И золотистый, мягкий свет

Какой-то благостью согрет.

Как пар, волнуясь над землей,

Еще тяжелый дышит зной

На голой, розовой коре

Огромных сосен на горе,

На серых мертвых лишаях,

На диких выжженных камнях.

А там — меж ясеней немых,

Дубов и вязов вековых —

Уж ночь зеленая: там — тень

И усыпительная лень;

Там на гнилой коре стволов

Наросты влажные грибов,

Там слышен вздох уснувших фей —

То между спутанных ветвей

Журчит невидимый ручей

И нежный мох кропит росой…

Но луч прорвался золотой

В ту ночь, — и блеском залита

Стрекоз влюбленная чета…

О, как прекрасен Божий мир,

Как чист сияющий эфир!..

Природа молится и ждет,

Что ангел мира снизойдет,

И небо говорит «прости»

Земле пред тем, чтоб отойти

Ко сну… пред тем, чтоб задремать,

Они целуются; так мать,

От колыбели уходя,

В последний раз свое дитя,

Чтобы спалось ему светло,

Целует в сонное чело.

(Вдали появляется Сильвио.)

Вот и Сильвио, под мехом,

С луком звонким и копьем,

Он добычу мчит со смехом,

С торжествующим лицом.

То с блестящими клыками

Окровавленный кабан;

С этой ношей над скалами

Мчится юный великан.

(Вбегает Сильвио.)

Клотальдо

С добычей, Сильвио!

Сильвио

Весь день среди болот

Сегодня я блуждал; в траве, во мхах, в трясине

Искал я с жадностью чуть видимых примет,

Стоял до пояса в гнилой зловонной тине,

Чтоб зверя в камышах найти пахучий след…

Но тщетно! тишь кругом; над головой жужжала

Лишь туча комаров; ни знака, ни следа;

И ослепительно недвижимо дремала

Под пленкой радужной стоячая вода.

И сон, и блеск в очах; ослабевало зренье…

Вдруг — шелест в тростнике… О, сладкое мгновенье!

Как сердце дрогнуло! едва сдержал я крик

Безумной радости, как зверь, могуч и дик,

Я к зверю кинулся, вонзил мой дротик в спину

И кровью обагрил косматую щетину.

От боли он завыл и прянул на меня;

Я спрятался за пень, — то был мой панцирь крепкий, —

И белые клыки, раскидывая щепки,

Вонзились в дерево расколотого пня.

Как змей, одним прыжком я бросился, проворный,

К врагу; хребет ему коленами сдавил —

И вепрь к земле приник: он из последних сил

Рванулся; но меж игл щетины непокорной

Я в ребра острый нож чудовищу вонзил.

И, сердце щупая, предсмертным трепетаньем

Упился с жадностью, и пальцы погружал

Во внутренности, в кровь, лицо к ним приближал

С неведомым, но сладким содроганьем.

Клотальдо

Опомнись, Сильвио… Я вижу в первый раз

Такой зловещий блеск у этих милых глаз —

В них что-то чуждое мелькнуло… Что с тобою?

О, сын мой, не давай ты овладеть душою

Жестокости…

Сильвио

Прости, увлек меня рассказ…

Клотальдо

Не правда ли, не мог ты наслаждаться кровью?

О, я воспитывал тебя с такой любовью,

Ты зла, людского зла не видел с первых лет.

Когда затравлен зверь и, раненный смертельно,

К тебе подымет взор с тоскою беспредельной,

Тот ясный, страшный взор, где мысли виден след,

Ты жалость чувствуешь к нему, не правда ль?

Сильвио

Нет!

Мне никогда рука не изменяет,

Не дрогнет верный меч!

Клотальдо

Но зверь страдает,

Страдает он, как ты…

Сильвио

Какое дело мне!

Кто хочет жить — борись в безжалостной войне!

Смерть — побежденным! Прав лишь тот, кто побеждает.

Клотальдо

Но жалость лучшее, что есть в сердцах людей…

Сильвио

В лесу я никогда не видел состраданья,

В лесу мы счастливы победою своей,

И падшего врага нам сладостны стенанья!

(Клотальдо в ужасе смотрит на Сильвио.)

* * *

Зал во дворце

Базилио и Клотальдо.

Базилио

Благодарю тебя за преданную службу,

Но я прошу, как царь и любящий отец,

Теперь в последний раз ты докажи мне дружбу

С царевичем скорей вернитесь во дворец.

Клотальдо

О сжалься, сжалься, друг, над нами…

Ужели в бездну мой цветок

Я