260); в учении орфиков, — «восстановление»; а в современной науке один из таких кругов есть «мировая эволюция».
XLIX
Сколько их? Бесчисленное множество? Нет, только три, ибо Тайна Трех — в трех мирах совершается.
Если верно последнее, то мы сейчас — во втором круге, перед концом огненным.
L
«Суд мира и всего, что в нем, через огонь. — Все огонь, когда придет, разрушит и возьмет себе» (Fragm., 63–65), — как будто повторяет Гераклит новозаветное пророчество: «В начале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою: потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою. А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда… Тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят» (Вт. Петр. III, 5 — 10).
«Огонь пришел Я низвесть на землю, и как томлюсь, пока он возгорится», — свидетельствует и Сын Человеческий.
LI
О, конечно, для нас все это — лишь старые басни, пустые сны! Как бы только нам самим не оказаться сном пустым.
Неужели мы до конца не поймем, почему Сын Человеческий, согласно со всею древнею мудростью, соединяет бывший конец с будущим, потоп водный — с огненным? «Как было во дни Ноя, так будет и в пришествии Сына Человеческого. Ибо, как во дни перед потопом, ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня как вошел Ной в ковчег; и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, так будет и пришествие Сына Человеческого» (Матф. XXIV, 38–39).
Не думали, как мы не думаем; не слышали, как мы не слышим шума подходящего потопа, уже не водного.
LII
Океанский кабель и радио не повторят ли когда-нибудь древнюю клинопись:
Ануннаки, диаволы, подняли факелы,
Облистали землю страшными блесками…
Ярость Ададова вздыбилась до неба…
И разбила землю, как сосуд горшечника.
Что это, было или будет? было и будет, — отзывается эхо веков в вечности, как зловещее карканье ворона.
LIII
В жизни каждого человека наступает минута, когда душа его вдруг видит смерть. Если и в жизни всего человечества должна наступить такая минута, то, может быть, сейчас она ближе, чем когда-либо.
Но и все века к ней шли. Ее уже предрек Вавилон: душа его увидела смерть, как раненая львица ниневийская.
ГИЛЬГАМЕШ И ДРЕВО ЖИЗНИ
I
Увидел он все до пределов вселенной,
Все испытал и познал,
Взором проник в глубочайшие тайны,
С сокровеннейшей мудрости поднял покров…
Весть нам принес о веках допотопных;
Путь далекий прошел он, скорбя и труждаясь,
И повесть о том начертал на скрижалях…
На две трети он — бог, на одну — человек.
(Gilgam., I, 1 — 51)
Таково начало «Гильгамеша», как бы начало «Фауста». Вот когда уже начинается трагедия знания, наша трагедия по преимуществу. Фауст и Гильгамеш — обладатели знания, искатели жизни.
«Жизни ты ищешь, но не найдешь» — это о Гильгамеше сказано, и почти то же о Фаусте:
Grau, lieber Freund, sind alle Theorien;
Doch ewig grūn der goldne Baum des Lebens.
Все умозренья, милый друг мой, серы;
Но вечно зелено златое Древо Жизни.
Древо Познания не есть Древо Жизни: кто вкусит от первого, не вкусив от второго, смертью умрет. Несоединимость двух порядков, бытия и мышления, — вот источник Гильгамешевой-Фаустовой трагедии.
II
Я знаю, что умру, и перед этим единственным знанием все остальные знания ничтожны, ненужны, потому что не избавляют меня от смерти, не отрицают, а утверждают смерть. Чем больше я знаю, тем больше постигаю смерть, ибо существо знания, закон необходимости — закон смерти: «все изошло из праха и отыдет в прах» (Еккл. III, 20). Чем больше я знаю, тем больше вкушаю от смертной горечи, скорби смертной: «кто умножает познание, умножает скорбь» (Еккл. I, 18). Я свободен в знании, а в жизни раб. Знать — мочь? Нет, не мочь, потому что никакое знание смерти победить не может. Чем больше я знаю, тем больше умираю. Знание — смерть, вот последнее слово Гильгамешевой-Фаустовой мудрости.
III
Сохранился вавилонский резной камень-печать с изображением мужа и жены, сидящих друг против друга, у дерева с плодами; оба простирают руки к нему, как бы готовясь сорвать плод; за спиной жены — змей.
«От всякого дерева в саду ты будешь есть; а от древа познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт. II, 17).
Как не умереть, соединить древо познания с древом жизни? От Гильгамеша до Фауста, это вопрос всего человечества.
IV
К тому же кругу сказаний относится другой вавилонский богатырь Адапа.
Случайно созвучие имен Адапа — адам, но не мифов. Тело Адама «взято от земли вавилонской», по Талмуду (Micha Josef bin Gorion); а по сказанию вавилонскому, Адапа — сын бога Эа (Еа — Ja), первый человек, «семя человеческое», Zer ameluti. И судьба Адапы — Адама, так же как судьба Гильгамеша, есть трагедия знания:
Знание дал ему Бог, но жизни вечной не дал.
(Adapa, 4)
В священном городе Эриду, в Устье Рек, там, где был древле Эдем, готовит Адапа, первосвященник Божий, чистыми руками хлебы предложения, ловит рыбу для Божьей трапезы. Однажды, в море, полуденный ветер опрокинул челн его. Адапа заклял ветер, волшебная сила заклятия «сломала крылья ветру», и на семь дней ветер затих. Сведав о том, разгневанный бог Ану зовет Адапу на суд, а бог Эа дает ему мудрый совет: «В разодранную ризу облекись — знак скорби по двум умершим богам, Таммузу и Гишзиде, небесным привратникам».
Когда же предстанешь на суд,
Пищу смерти предложат тебе, — не ешь;
Воду смерти предложат тебе, — не пей;
Ризу подадут тебе, — облекись;
Масть подадут тебе, умастись.
Адапа исполнил совет. Таммуз и Гишзида, увидев скорбную ризу, проводили его в небо, заступились за него перед Ану, и гнев бога утишился, но не совсем:
«Для чего открыл Эа мужу нечистому
Тайны земные, тайны небесные,
Дал ему силу и славу безмерную?
А мы, что для него могли бы мы сделать еще?
Принесите ему пищу жизни, да есть».
Пищу жизни принесли ему, — не ел;
Воду жизни принесли ему, — не пил;
Ризу подали, — облекся в нее,
Подали масть, — умастился ей.
И дивясь, вопросил его Ану Отец:
«Зачем ты, Адапа, не ел и не пил?»
Адапа. «Эа мой бог повелел: не ешь, не пей».
Ану. «Земного земле возвратите же!»
Таков приговор Божий над человеком: «Возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. III, 19).
V
Тут все как будто нарочно темно, недосказано, или двусмысленно. Кажется, что говорящий больше знает, чем говорит; не может или не хочет сказать всего, приподымает угол завесы и опускает тотчас же. О самом главном сказано вскользь или вовсе умолчано.
Где совершается конец Адаповой мистерии, во времени или в вечности? Когда ветер опрокинул челн, спасся Адапа или погиб в море, — первый человек, так же как все первое человечество в водах потопа? Если погиб, то, возвращаясь на землю, он снова рождается, как второй Адам второго мира, послепотопного. Не потому ли и облекается в новую одежду смерти — в тело смерти?
В каждом слове загадка; все сокращено, сжато, как в семени, но из этого малого семени вырастает великое дерево — судьба человечества.
VI
Не послушался Бога Адам и умер; послушался Адапа и тоже умер: как будто не в послушании тут дело, не в воле человеческой.
Если бы Адапа Бога не послушался, то наследовал бы вечную жизнь. Тут уже мановение тишайшее к бунту, к человекобожеству; таков, по крайней мере, один из двух возможных смыслов, недосказанных. Иное мановение в Бытии, но, страшно сказать, почти та же двусмысленность.
Обманул ли Змей Адама? «Знает Бог, что в день, в который вы вкусите их (плодов с древа познания), откроются глаза ваши, и вы будете, как боги» (Быт. III, 5). Но ведь и Бог говорит почти то же: «вот, Адам стал, как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не стал жить вечно» (Быт. III, 22).
Нет, Змей не обманул Адама, и Эа не обманул Адапу. Сами они обманулись ложным, потому что неполным, знанием. Elohim, — значит «Боги», — может быть, Три Бога в Одном.
В Боге Троичном анантиизм, «противоположное — согласное» (по Гераклиту), есть источник истины и жизни; а в человеке, двоящемся между добром и злом, — антиномизм, противоречивое — несогласуемое, есть источник лжи и смерти. Вот почему Адапа отвергает жизнь, как смерть, и принимает смерть, как жизнь.
И все мы доныне — дети Адаповы. Не предлагается ли каждому из нас Пища Жизни, Вода Жизни — мы знаем Кем?
Пищу жизни дали ему, — не ел;
Воду жизни дали ему, — не пил.
Этот приговор не читает ли в сердце своем каждый из нас?
VII
Еще загадочнее миф об Этане, примыкающий к тому же кругу Гильгамешеву.
Богатырь Этана молится богу солнца, Шамашу, о «злаке рождения», sammu sa alladi. Что для Адапы «пища жизни», для Гильгамеша «злак жизни», то для Этаны «злак рождения» — рождения в вечную жизнь.
О, Шамаш, ты насытился туком овнов моих,
Кровью овец моих земля упитана;
Чтил я богов, бесов страшился;
Жертву курений моих возносили пророчицы…
Да изыдет же, Господи, милость из уст твоих…
Злак Рождения даруй мне, сними с меня бремя смертное!
(Etana, 120 — 5)
Шамаш отсылает Этану к Орлу, ужаленному Змеем (опять Змей!), издыхающему в пропасти от голода. Этана кормит Орла; Орел оживает, «крепнет, как лев», и возносит Этану на крыльях к небу Ану Отца. Но там не находят они Злака Рождения и узнают, что он выше, во втором небе богини Иштар. Опять возносятся. Но, когда земля и море исчезают, Этана устрашается и молит Орла:
Не хочу я, мой друг, возноситься на небо!
Дай мне вернуться на землю назад!
И вместе с Орлом падает.
«Как упал ты с неба, Денница, Сын Зари!.. А говорил в сердце своем: взойду на небо… буду подобен Всевышнему» (Ис. XIV, 12–14).
От Люцифера до Антихриста, полет человека есть явление человекобожества.
VIII
Все мы доныне — дети Этановы: питаемся «злаком рождения» — злаком смерти, ибо кто рождается, тот умирает. Но этого-то мы и хотим — не воскресения мертвых, а вечной жизни живых. Смерть личности, бессмертие рода, — вот наша вечная жизнь — вечная смерть. Отвергаем с неба Сошедшего, сами хотим на небо взойти; восходим — взлетаем — и падаем. Это безумие наше сегодняшнее предречено допотопною мудростью.
IX
Адапа, Этана — два близнеца Гильгамешевы, а третий — Энгиду (Engidu-Eabani).
Энгиду не рожден, а создан, как Адам. Создает его богиня Аруру (Aruru) — Иштар-Мами, Матерь богов.
Боги призвали богиню Аруру:
«Создала ты древле многих бесстрашных;
Создай же и ныне подобного им».
Слово богов услыхала Аруру,
В сердце своем создала образ Божий,
Руки умыла, глину смесила,
Сделала брение, мужа
