материковых мостов, соединявших берега Океана на юге и севере, до и во время Ледникового периода» (Edw. Hull, ар. Spence, 36–37).

Нынешняя фауна четырех архипелагов – Азорского, Мадерского, Канарского и Зеленого мыса – не островная, а материковая. В частности, моллюсковая фауна их родственна Средиземноморской и отлична от экваториально-африканской; та же родственность наблюдается и с фауной четвертичного периода. Вместе с тем четвертичные образования Канарских островов сходны с Мавританскими, включая в себя те же роды моллюсков. Земляные черви, Олигохеты (Oligochetes), на Канарских островах, также родственны этому роду животных в Южной Европе (L. Germain, Le probleme de l’Atlantide et la Zoologie. – Annales de Geographie, t. XXII, 1913, № 123, p. 215–219).

Вывод из этих двух наблюдений тот, что в эпоху, близкую к нашей, – по крайней мере, в конце Ледникового периода, острова названных четырех архипелагов связаны были с Африканским материком.

XIV

Третий факт: среди нынешних моллюсков на тех же островах существуют пережитки ископаемых родов европейского Ледникового периода. Точно такие же пережитки сохранились и в царстве растительном: вереск (Adiantum reniforme), ныне исчезнувший из Европы, но известный в Португалии, в эпоху Плиоцена, и продолжающий жить на Канарских и Азорских островах; из чего следует, что материк, некогда обнимавший эти архипелаги и связанный до Плиоцена с Иберийским полуостровом, оторвался от него впоследствии.

И, наконец, четвертый факт: географическое распределение моллюсков Oleacinidae, живущих только в Центральной Африке, на Антильских, Канарских, Азорских островах, на о. Мадере и в Средиземноморском бассейне, предполагает существование, в начале Миоцена, материка, включавшего все эти области.

Остаются еще два наблюдения: пятнадцать родов моллюсков живут только на Антильских островах и на Сенегальском побережье Африки, что необъяснимо переносом зародышей, а коралловая фауна о. Св. Фомы включает в себя шесть родов, из которых один водится, кроме этого острова, только на подводных скалах Флориды, а четыре – только на Бермудских островах, что опять-таки необъяснимо переносом зародышей, так как водяная жизнь их слишком коротка для переноса морскими течениями.

Некоторые виды насекомых, например бабочка Setomorpha discipunctel, известная на Канарских островах, встречаются также и в Африке, и в Америке (L. Germain, 216).

XV

«Общий из всего этого вывод: существование Атлантического материка, связанного с Иберийским полуостровом и Западной Африкой (Мавританией) и простиравшегося, еще в Миоцене, до Антильских островов, а потом раздробленного на куски. Может быть, последний, тоже обреченный на гибель остаток его, и есть „Атлантида“ Платона» (Termier, 140–142. – Germain, 222–224).

Черви земляные больше знают о ней, чем Аристотель. Повесть об Атлантиде записана, так же как святыми письменами Саисских жрецов, – розовыми ветками кораллов, сизыми – вересков, и опаловой радугой Олеацинид.

XVI

«Как же не быть пораженными почти совершенным согласьем этих зоологических выводов с геологией? – спрашивает Термье. – И кто при таком совпадении столь различных доказательств мог бы еще сомневаться в существовании до времени, очень близкого к нашему, обширных земель в той части Атлантики, которая находится к западу от Геркулесовых Столпов? Большего мы не знаем, но и этого достаточно, чтобы считать вероятным сохранение, долго спустя по открытии Гибралтарского пролива, некоторых из этих земель и, среди них, того чудесного Острова, который назван Платоном „Атлантидой“.

«Одно остается доказать, – что гибели острова предшествовали человеческие поселения в западной части Европы. Катаклизм несомненен. Но существовал ли тогда человек, видевший его и запомнивший? Весь вопрос в этом, – вопрос будущего», – думает Термье (Termier, 143), но, может быть, ошибается: это вопрос не будущего – не времени, а вечности. Наша эмпирическая, здешнего порядка, связь с Атлантидой порвана. Видел ли человеческий глаз гибель первого мира, мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем. Доводов за Атлантиду множество, но ни одного неотразимого. Все они, как зарницы в темную ночь: после каждой ночь еще темнее.

Здесь мы чего-то не знаем, может быть, потому, что нам и не нужно знать. Бывший конец мира – «Атлантида», так же, как будущий – «Апокалипсис», познается не внешним, научным, а внутренним, религиозным опытом.

XVII

«Я думаю о последнем дне Атлантиды: не будет ли похож на него последний день человечества?» – заключает Термье (Termier, 143). Может быть, не только геологам следует подумать о возможном сходстве этих двух дней.

XVIII

Страх Атлантиды, свойственный многим ученым, понятен: раем мечтательных глупцов и невежд, людей научно-безответственных, сделался Остров Блаженных. Но, кроме этого нужного страха, есть и другой, ненужный, тоже, впрочем, понятный. «Малое знание отводит от Бога, большое – приводит к Нему» (Ньютон). Вот почему люди малого знания, – а таких среди ученых много, – боятся Атлантиды, конца мира, эсхатологии, религии, Бога.

Слишком явная связь Нового Света со Старым объясняется переселением с Востока на Запад, то из Центральной Азии через Камчатку и Берингов пролив, то через Тихий океан и Полинезию, – каким угодно, окольным и далеким, невероятным путем, только не прямым и близким, – через Атлантику (J. M. Robertson, Pagan Christs, 1911, p 341). Трудно даже сейчас небольшой экспедиции пройти этот далекий путь; каково же целым диким племенам, в эпоху Палеолита, и притом, сохраняя живую связь с первою родиною, через такие бездны пространства и времени!

XIX

«Всякий гад бичем (Божьим) пасется», по Гераклиту. Страх «Атлантиды» – страх бича Божьего, а кто гад, и почему, мы могли бы узнать, если бы хотели.

XX

Связь двух гемисфер яснее, чем где-либо, в религии. Воды, земли, злаки, звери, люди говорят, – договаривают боги.

Религиозное единство Востока и Запада так же осязает историческая мысль в бездне веков, как «звуковой лот» – затонувший материк, в бездне Атлантики.

8. Радуга потопа

I

Два рисунка на одной странице: древнемексиканский бог, Кветцалькоатль, Quetzalcoatl, из Ацтекской рукописи, и древнегреческий Атлас из Национального музея в Неаполе (Codex Borgia, f. f. 49–59. – Codex Vaticanus B, f. f. 19–23. – Spence, 98, pl. VI). Стоит только взглянуть на них, чтобы убедиться, что это один и тот же бог в двух изображениях, как бы одно лицо в двух зеркалах.

Атлас опустился на одно колено, так же и Кветцалькоатль; руки поднял тот, поднял и этот. Звездную сферу небес держит на руках тот; что-то невидимое, выходящее за поле рисунка, но, судя по смыслу его, небесную твердь, держит и этот. Все Ацтеки – бритые или безбородые; но Кветцалькоатль так же бородат, как Атлас.

Два видимых бога, а между ними, может быть, третий, невидимый. Выпало звено из цепи; глаз в темноте пустого места не видит, но рука осязает.

Греки ничего не знают о Кветцалькоатле, мексиканцы – об Атласе, как жители одной планеты ничего не знают о жителях другой; но вот, в этом сошлись, как будто пишут два портрета с одного лица.

II

Одного мы прежде знали

Бога, скованного цепью, —

Знали Атласа-титана,

Что раздавленный, согнувшись,

На плечах могучих держит

Беспредельный свод небес,

этот плач Океанид у ног Прометея к обоим возносится – Кветцалькоатлю и Атласу. Прежде знали одного, а теперь узнали двух, но и в двух – один: две гемисферы в одну соединяет небодержец и страстотерпец Атлас.

Quetzalco-Atl – Atl-as: корень двух имен один – всей Атлантиды корень; tlao – значит по-гречески «страдаю», «терплю»; atl, по-древнемексикански значит «вода». Между «водой» и «страданием» – вся Атлантида.

Кветцалькоатль-Атлас – то же, что Дионис в древнегреческих таинствах, – любящий и страдающий бог Сын.

Бездну веков вопрошает религиозная мысль, как «звуковой лот» – бездну Атлантики: «Кто там?» и эхо отвечает: «Сын».

III

«Все мы – дети Воды. О, Тлалок, Водяной, помилуй нас, не погуби!» – в этой древнемексиканской молитве – вся душа Атлантиды-Америки (Spence, 136). Вся она в этих двух мыслях, двух корнях: tla – atl, «страдание» – «вода».

IV

Царство Майя, на Юкатанском полуострове, современно первым христианским векам. Но Майя – пришельцы из какой-то далекой и неизвестной страны, – только очень поздняя ветвь Тольтекских и Нагуатльских племен (Totlec, Nahyatl), чьи корни, может быть, уходят в древность, неисследимую для нас, подобно тому как Саисский Египет уходит в допирамидную, шеститысячелетнюю древность.

К такой же древности, может быть, относятся и глифы Маянских письмен. Вот один из них, так называемый «Небесный Щит».

Два концентрических круга означают, должно быть, окружающие город стены и рвы; внутренний кружок – должно быть, Акрополь, а четыре к нему ведущих радиуса – пересекающие город улицы: все, как в столице атлантов, по описанию Платона. Город находится между двумя «мумийными связками», mummybundls, – исполинскими, туго набитыми кулями, в каких погребали Майи усопших; в каждую «связку» входило множество тел. Слева – куль черный, справа – белый: первое погибшее человечество – в том; в этом – второе. А надо всем – продолговатый, четырехугольный «щит», разделенный надвое: справа – молниеносные стрелы, слева – небесная, над морскою пучиною, хлябь, в виде огромных капель дождя, падающих на такие же огромные волны (Spence, pl. IX, 1).

Весь потоп Еноха-Атласа, вся «Атлантида» Платона сжаты, сосредоточены в этот магический знак – хранящий землю от второго потопа, Небесный Щит.

V

А вот и другой знак тех же письмен.

Струйчатые полосы, расположенные лункою или петлею в нижней части рисунка, означают «великие воды потопа»; три четыреугольника, каждый с кружком внутри, вписанные в лунку – три затонувшие, с городами острова, а выходящий из вод человек-дерево – безголовое туловище-ствол с могучими ветвями-руками, распростертыми к Востоку и Западу, есть второе, восстающее из водного гроба, человечество (Spence, pl. IX, 5).

Если в том знаке – Небесном Щите – воскресение мертвых будет, то в этом – оно уже есть.

VI

Память о потопе сохранилась, кажется, у всех народов Нового и Старого Света: это, можно сказать, единственно общее и первое воспоминание всего человечества (Delitzsch, Genesis, p. 203). Но здесь, в Центральной Америке, оно сохранилось так живо, как больше нигде во всем мире, кроме разве еще древней Вавилонии – Шумеро-Аккада. Здесь это больше чем воспоминание – это как бы горячешный, все один и тот же, неотвязно мучающий бред: было вчера – будет завтра. Мало говорится об этом, потому что незачем: слишком хорошо помнят все – помнят, как «очевидцы»; и страшно говорить, язык прилипает к гортани.

VII

«Раз в четыре года, – восьмидневный пост, в память о том, что мир погибал трижды», – сказано в древнемексиканском кодексе Telleriano Remensis, в подстрочном примечании к календарю годовых праздников, под 30 января, 12 yzcatli (Devigne, 98). И больше ни слова; молчание – молитва: «О, Тлалок, Водяной, помилуй нас, не погуби!»

VIII

«Небо спустилось к воде (Океана), и в один день погибло все; все, что было плотью, истребил тот день», – как будто повторяет Платона календарный кодекс Chimalpopoca, Повествование Солнц (Donelly, 90): «В один день… остров Атлантида, погрузившись в море, исчез». Видно по этой краткости, что