Платону можно говорить о магии, теургии – душе мистерии, чьи тайны для него хранимы не только человеческим, но и более грозным судом.

Магию скрывает он под математикой: холодно, сухо, почти скучно, описывает страну атлантов, но с такою точностью, что по этим описаниям можно бы составить карту Атлантиды. Математическою точностью он, может быть, хочет нас уверить в действительности того, что описывает; но это плохо ему удается: мифом пахнет его математика.

Говоря о каналах, соединяющих столицу атлантов с морем, сообщает: «Ширина их в три плэтра, глубина во сто футов, длина в пятьдесят стадий»; и о внешних, окружающих внутренний остров с Акрополем, концентрических кольцах-островах, выведенных самим богом, правильно, как по циркулю: в первом, самом большом кольце, водяной ров и земляной вал имели в ширину три стадии, во втором – две, в третьем – одну (Pl., Krit., 115, d). «Один, два, три» – та же игра пифагорейских чисел и здесь, как в начале беседы; в числах земных – небесная «музыка сфер». Эти концентрические кольца островов – земные круги – может быть, изображают круговороты светил, ибо Атласу «ведомы все глубины», не только Океана, но и неба.

«Атлас (человек, первый царь атлантов) постиг и открыл людям движение небесных светил, отчего и произошло сказание, будто бы он держит небо на плечах», – сообщает Диодор (Diod. III, 60, 2).

Может быть, чертя магические круги на земле – кольца островов и каналов, – он учит атлантов небесной механике-магии.

XIII

Так, в ледяных кристаллах геометрии закипает у Платона огненное вино мистерии; проступает сквозь математику страшно огромный сон самого титана, небодержца Атласа.

Сеть исполинских, оросительных и судоходных каналов, пересекающих вдоль и поперек великую равнину за Городом, напоминает «систему каналов» на планете Марс. «Трудно поверить, чтобы он мог быть созданьем человеческих рук», – говорит Платон о самом большом из них, в 10000 стадий длины, которым обведена вся равнина (Рl., Krit., 118, s).

Столь же неимоверны циклопические стены городских валов и Акрополя – одна, обитая медью, другая – оловом, третья – орихалком, oreichalkos, «горною медью» с огневыми жилками, marmarygas pyrodeis, может быть, особым, атлантическим, исчезнувшим потом из природы, металлом – не первым ли Веществом в состоянии «магическом»? Неимоверны мосты с крепостными воротами и башнями, перекинутые через каналы на такой высоте, что самые большие триремы проходят под ними, не опуская мачт. Неимоверны прорытые сквозь земляные насыпи окружных валов подземные каналы и вырубленные в толще скал, в бывших каменоломнях, подземные, для целых флотов, гавани – светом каких искусственных солнц освещенные? Неимоверны титанические верфи, орудийные заводы, арсеналы, казармы, ристалища, водопроводы, бани, школы, дворцы, сады, священные рощи с «деревьями красоты и высоты божественной, daimoniou» (Рl., Krit., 117, b); и царственная тишина Акрополя, где живет царь Атлантиды, сын Атласа, «человек-бог»; и в торговой части города, с домами из белого, черного и красного камня, в тесных улицах над главною гаванью, переполненною кораблями со всех концов мира, от Гипербореи до Африки, – оглушительны грохот, скрежет, лязг медных машин, – медь атлантов крепче стали, – и в многоязычной толпе «несмолкаемый ни днем ни ночью гул голосов» (Рl., Krit., 117, e).

Все это так живо, что кажется, Платон видел это сам наяву или в пророческом сне:

Болезненно-яркий, волшебно-немой,

Он веял легко над гремящею тьмой,

В лучах огневицы развил он свой мир;

Земля зеленела, светился эфир…

Сады, лабиринты, чертоги, столпы…

И чудился шорох несметной толпы,

Я много узнал мне неведомых лиц,

Зрел тварей волшебных, таинственных птиц.

По высям творенья я гордо шагал,

И мир подо мною недвижно сиял…

Сквозь грезы, как дикий волшебника вой,

Лишь слышится грохот пучины морской, —

Атласа волшебника или Атлантики вой.

И в тихую область видений и снов

Врывалася пена ревущих валов…

Один из валов и сметет Атлантиду, как сон: «Кто ее создал, тот и разрушил».

XIV

Но пока еще Остров Блаженных «озаряется солнцем». Солнце Атлантиды – магическое действие – таинство.

«Раз в пять или шесть лет, соблюдая чет и нечет (опять игра пифагорейских чисел), десять царей Атлантиды сходились в Посейдоновом храме, где воздвигнут был орихалковый столб с письменами закона, чтобы совещаться о делах правления, а также испытывать друг друга, не переступил ли кто из них закона, и если переступил, того судить». Но до суда клялись они друг другу в верности так: выпустив на волю Посейдоновых быков из ограды святилища и оставшись одни, молили бога, чтобы дал им изловить ему угодную жертву, выходили на лов без железа, с одними сетями и кольями; изловив же быка, приводили его к столбу и заколали на нем, на самых письменах закона. Была же на столбе кроме закона и великая на ослушников клятва. Освятив все жертвенные части быка и очистив столб от крови, наполняли ею кратер и окропляли друг друга, все же остальное сжигали в огне. После того, черпая золотыми фиалами кровь из кратера и возливая ее на огонь, клялись судить по начертанному на столбе закону, кто переступит его, – того казнить, самим же вольно не переступать ни в чем, не властвовать, не подчиняться власти ничьей, кроме того, кто хранит отчий закон. В этом каждый клялся за себя и за весь свой род. И пили кровь, и посвящали фиалы в дар богу?

После же вечери, все совершив, когда уже смеркалось, и жар углей остывал на жертвеннике, все облекались в прекраснейшие, темно-синие, как синева Океана, одежды, kyanen stolen и, «потушив все огни во святилище, садились на пепел жертвы и, во мраке ночи, судили и были судимы, если кто что преступил. Когда же светало, записывали суд и приговор на золотой доске и посвящали ее вместе с одеждами богу».

«Много и других законов было у них, но главный и святейший – никогда не подымать друг на друга оружия и помогать друг другу во всем… войну и другие дела решать по общему согласью, как решали отцы их, отдавая всегда верховную власть Атлантову роду» (Рl., Krit., 119, d – e).

XV

«Пили кровь» закланной жертвы, – что это значит, поняли бы все посвященные в Дионисовы таинства. Главное в них – омофагия, вкушение от сырого жертвенного мяса, как от божеской крови и плоти, ибо теургическая сила таинства заключается в преосуществлении заколаемой жертвы в плоть и кровь самого бога: вкушая от них, вакхи алкали «исполниться богом», сделаться «богодержимыми», entheoi. Омофагия есть теофагия – «боговкушение».

Поняли бы, что это значит, и все посвященные в тайны Озириса, Таммуза, Адониса, Аттиса, Митры – всех страдающих богов.

«Бога должно заклать», – читаем мы на одной шумерийской глиняной дощечке бездонной древности – может быть, то самое, что на орихалковом столбе Атлантиды (Cuneiform Texts from Babyl. Tabl. in British Museum, VI, 5). Кажется, той же древности миф сообщает Бероз, вавилонский жрец III века до Р. X.: «Видя, что земля плодородна и необитаема, Бэл (бог солнца) отрубил себе голову, и прочие боги, смешав текущую кровь с землею, вылепили человеков; потому и обладают они разумом и естеству богов причастны» (Berossos Babyl. Fragm., ар. Damascium, de primis principlis, cap. 125).

В книге Бытия, Бог создает человека из «красной глины», afar, лепит его, как горшечник – глину (Быт. 2, 7). Может быть, земля – «красная», потому что смешана тоже с кровью, но чьею, здесь уже не сказано.

Древний шумерийский подлинник вавилонского мифа о творении мира, enuma elis, подтверждает сказание Бероза:

Боги призвали богиню,

Мудрую Мами, Помощницу:

»Ты, единая, плоть материнская,

Можешь создать человеков,

Да иго богов понесут».

Открывает уста свои Мами,

Великим богам говорит:

»Я одна не могу»…

Далее клинопись стерта, только в конце можно прочесть:

Открывает уста свои Эа,

Великим богам говорит:

»Бога должно заклать…

С божеской плотью и кровью

Мами глину смесить»…

(Cuneif. Texts, I, с)

Эа, человеколюбец, отец Таммуза Страдальца, – тот же Атлас: оба, выходя из Океана, открывают людям тайны богов, и эту, еще богам неизвестную, главную тайну: страдать – любить; tlao , «страдаю» – корень имени «Атлас» – всей Атлантиды корень.

XVI

Вот каким солнцем озаряется Остров Блаженных; вот какой «механикой-магией» держит Aтлас на могучих плечах, как легкое бремя,

громаду

Длинно-огромных столбов, раздвигающих

небо и землю,

(Hom., Odys., I, 54)

землю и небо соединяющих; вот на какой оси движется мир:

Любовь, что движет солнце и другие звезды,

Amor che move il sol e l’altre stelle,

по слову Данте – Виргилия – Орфея, сходивших в Ад, к тем самым «корням земли», к которым сходил и древний титан, небодержец Атлас (Hesiod., Theog., V. 517).

Если эта «белая магия» сделается «черною», то мировая ось поколеблется, небо рухнет на землю, и «конец земле, конец всему». Это знает Платон и этого боится так, что язык прилипает к гортани: «пили», говорит, но не смеет сказать «кровь». Это, впрочем, понятно и так: пьют из тех самых фиалов, которыми черпали только что кровь из кратера.

XVII

Страшно Платону – страшно и нам: хотим не хотим, мы не можем не видеть, что жертвенный бык Атлантиды – первая тень Агнца, закланного от создания мира. Громы Атлантики отвечают громам Евхаристии:

Да молчит всякая плоть человечья

И да стоит со страхом и трепетом,

Царь бо царствующих

и Господь господствующих

приходит заклатися

и датися в снедь верным.

А если нам уже не страшно, то это, может быть, еще страшнее: значит, ось мира уже колеблется на плечах и нашего Атласа, солнце уже и над нашей Атлантидой меркнет, черною становится и наша белая магия.

3. Умирающий лебедь

I

Отчего погибло первое человечество, – вот, кажется, главное, что говорит или хотел бы сказать Платон не только своему, но и всем грядущим векам – всему второму человечеству.

Чтобы яснее понять, что он думает о конце Атлантиды, надо в ней различить яснее, чем делает он, два века – золотой и железный, мирный и военный.

Божьи сыны, атланты, – сыны мира. «В мире жить, не подымать друг на друга оружья, mete pote hopea ep’allelous oisein, – главный закон, самим богом начертанный не только на орихалковом столбе закона, но и в сердце атлантов.

Солнце, озаряющее Остров Блаженных, – солнце мира. Атлантида – рай на земле, потому что мир есть рай, – не было другого и не будет.

II

Миром начали атланты – кончили войной. Эти два века Платон смешивает, век золотой заслоняет железным; вот почему так трудно понять его в самом главном – в ответе на вопрос: отчего погибла Атлантида?

Кажется, он изображает ее накануне войны: мир еще не нарушен, но война уже зреет. Берег, падающий в море отвесными кручами скал, уединявший некогда райские долины Острова, вдруг делается грозною стеною крепости; и вся столица атлантов, со своими циклопическими стенами, обитыми медью, орихалком и оловом, с концентрическими кольцами рвов и валов, с крепостными на мостах воротами и башнями,