одна, — отвечает Жанна. — Пятьдесят тысяч ратных людей моих со мною, и я не уйду, пока не возьму города!
Эти «пятьдесят тысяч» — легионы Ангелов.[292] «Призраков я не боюсь!» — скажет о них герцог Бургундский.[293]
Раннею весною Жанна потихоньку уходит от короля, убегает, с «мальчиками» своими и горстью ратных людей, — в том числе, за недостатком французов, чужеземцами-наемниками, чтобы возобновить осаду Парижа.
16 апреля 1430 года, в Пасхальные дни, над Мелонскими высотами, Дева слышит Голос:
— В плен будешь взята, до Иванова дня!
— Если так, пусть тотчас же, без долгих мучений, умру! — молит она, но Голос только тихо повторяет свое:
— В плен, в плен, в плен будешь взята!
И тише еще, ближе, внятнее, ласковее:
— Будь покойна, не бойся, радуйся: Бог тебе поможет!
Голос это повторяет упорно, неотступно, почти каждый день, но ни места, ни часа не называет.[294]
XLIV
23 мая Жанна идет из Парижа в осажденный англичанами и бургундцами город Компьен и в пять часов пополудни того же дня, как входит в город, делает вылазку с тремя-четырьмястами ратных людей на бургундский лагерь, у Мариньи, где французы, захватив врасплох бургундцев, безоружных и рассеянных, избивают их жестоко и грабят лагерь. Но английский отряд, потихоньку подкравшись вдоль реки Уазы, ударяет в тыл французам. Медленно отступают они, отягченные награбленной добычей, и, вдруг увидев, что будут отрезаны, бегут-кричат:
— Спасайся кто может!
Кони англичан уже упираются наглавниками в спины бегущих, так что пушки с компьенских стен не могут стрелять по врагам, не попадая и в своих. Следуя за ними по пятам до подъемного моста у ворот Компьеня, англичане могли бы войти в город. Видя эту опасность, комендант Компьеня, сир Гильом дё Флави, велит, только что большинство французов вошло в город, запереть ворота, поднять мост и опустить решетку.
Дева с горстью ратных людей, покрывая отступление, продолжает биться с бургундцами, все еще надеясь победить.
— В город, Жанна, в город, или мы все погибли! — кричат ей, но она не слушает и все повторяет:
— Нет, победим, победим![295]
Жак д’Олон, взяв лошадь ее под уздцы, хочет повернуть ее силой, но поздно: англичане уже отрезали ведущую к мосту по низкому, болотистому лугу насыпную дорогу.
Жанна вместе со своими людьми загнана в угол между окопами и дорожною насыпью, где бургундцы, оттеснив последних защитников Девы, настигают ее. Юный пикардский стрелок Лионель, схватив ее за край золотой епанчи, стаскивает с лошади, и все окружают ее в бешеной свалке.
— На слово сдавайтесь, Жанна, клянитесь! — кричит ей Батард Вандомский, боясь, что ее не возьмут живою.
— Я клялась не вам, а Другому, и сдержу мою клятву! — отвечает Жанна.
Но ее наконец схватывают, и она сдается. Лионель «счастливее, чем если бы взял в плен самого короля Франции».[296]
Деву обезоруживают и отводят в Марнийский лагерь. Только что распространилась весть, что «ведьма» взята в плен, весь лагерь наполнился победными криками.
Герцог Бургундский пожелал видеть Жанну, и, когда она подошла к нему, кое-кто из рыцарей и духовных лиц похвалил его за благочестие и храбрость, удивляясь, что «могущественный герцог не испугался этого исчадия адова».[297]
XLV
Что такое Компьень, поражение или победа Жанны?
Дверь в Париж, сердце Франции, — Компьень: это знает Жанна, и ложится на пороге двери, чтобы телом своим преградить путь врагу в это сердце. Победоносное сопротивление осажденного Компьеня сломит волю герцога Бургундского и Бедфорда, уничтожит главный замысел их — идти в Реймс; английский король Генрих VI не будет венчан в короли Франции, и если бы даже был, то это второе венчанье могло быть в глазах всех народов только пустым и смешным обрядом, жалкою тенью первого; сколько бы ни венчали Годоны своего короля, единственным законным королем Франции останется Карл VII.
«Мира мы не добудем иначе как на конце копья», — это предсказание Жанны исполнилось. Снова здесь, в Компьене, как там, в Орлеане, поднят павший дух Франции, и этим спасается все. Темная, тайная победа, Компьен, может быть, больше явной, лучезарной, — Орлеана.
Дева знает — помнит, что будет взята в плен. Голоса теперь уже молчат о победах; говорят только о страданиях: «Так должно быть… будь всему покорна и радостна». — «О дне же и часе плена мне Голоса не говорили ничего, — вспомнит Жанна на суде. — Часто я об этом спрашивала их, но они не отвечали… Если бы, впрочем, я знала день и час… я все-таки пошла бы в Компьень, что бы со мною ни случилось»…[298]
Дочери Божьей «должно пострадать» так же, как Сыну Божию: это знает — помнит она и вольно идет на страдание.
Здесь, в Компьене, уже загорается костер св. Девы Жанны — Огненный Крест.
XLVI
Жанну, пленницу свою, пикардский стрелок Лионель уступил за небольшую плату своему начальнику, Батарду Вандомскому, а тот, уже за плату бoльшую, — сюзерену своему, Жаку Люксембургскому, под чьею стражею и осталась она в Марнийском лагере. Но так как местечко Марни находилось в приходе епископа Бовезского, Пьера Кошона, то, явившись в лагерь, потребовал он выдачи пленницы. Жанна была ему и личным врагом, потому что вся паства его, только что явилась Дева, предалась королю Франции, лишив епископа митры и всех церковных доходов.[299]
В выкуп за Жанну обещает он не свои, а чужие, английские деньги, и торгуется бесстыдно, как цыган на ярмарке; сначала предлагает 6000 ливров золотом, а потом — 10 000: «цену такую дают, по французскому обычаю, только за королей».[300]
В то же время Парижский университет, эта великая Школа, «мать всех наук», «солнце христианского мира», посылает герцогу Бургундскому требование выдать Жанну, «еретицу» и «ведьму», главному Инквизитору Франции. Но герцог, предпочитая остаться верным английскому королю, не соглашается выдать пленницу французам и отправляет ее из Марнийского лагеря в глубь страны, в замок Больё. Здесь обращаются с нею все еще «рыцарски-вежливо», и оруженосец ее, мессир Жак д’Олон, взятый вместе с нею в плен, продолжает ей служить.[301]
Только простой народ во Франции будет верен ей до конца, и это чувство народа — малых людей в миру — выразит только один великий человек в Церкви, архиепископ Эмбренский, Жак Желю. «Я советую вам ничего не жалеть для выкупа Девы, чтоб не заслужить упрека в неблагодарности», — скажет он королю Франции.[302] Карл будет пытаться выкупить Жанну, но вяло, робко и так же, как делает все, — точно во сне. Все остальные советники его рады будут освободиться от Жанны. «Бог попустил, чтобы Дева взята была в плен за то, что она возгордилась… и не исполняла воли Божьей, но делала все по-своему», — скажет королю архиепископ Реймский, Ренью дё Шартр, и уверит его, что вместо Жанны-пастушки послан ему Богом пастушок из Жеводана, говорящий и делающий все то же, что Жанна, но еще гораздо лучше.[303]
XLVII
В первые дни августа герцог Люксембургский отправляет Деву из недостаточно надежного Больеского замка еще дальше в глубь страны, в замок Боревуар, близ города Камбрэ, где заключение становится строже и «рыцарская вежливость» уже кончается.[304]
«Я просидела около четырех месяцев в Боревуарской темнице, когда дошел до меня слух, что осажденные в Компьене будут истреблены огнем и мечом, все до семилетнего возраста, и мне захотелось лучше умереть, чем жить после такой гибели добрых людей», — вспомнит Жанна на суде.[305]
Чтобы идти на помощь Компьеню, решает она бежать из тюрьмы.
— Этого не делай, — остерегают ее Голоса. — Бог поможет тебе и людям в Компьене.
— Если им поможет Бог, я хочу быть с ними! — отвечает Жанна.
— Нет, должно тебе все принять и всему покориться. Ты не будешь освобождена, пока не увидишь короля Англии.
— Я не хочу его видеть! Лучше было бы мне умереть, чем попасться в плен к англичанам…[306]
Так в первый раз возмутилась Жанна против Голосов.
Дело идет для нее о спасении не только Компьеня и даже не только Франции, но и всего христианского мира. По тому, как простые люди к ней идут, верят ей и надеются на нее, чувствует она, что может сделать с ними все, что хочет. Спасши Францию, — а ее уже почти спасла, — начала бы главное дело свое — Крестовый поход всех христианских народов в Святую Землю — «царство Божие на земле, как на небе»; начала бы то, что Иоахим называл «великим переворотом в Третьем Царстве Духа», а мы называем «всемирной социальной революцией». И вот это ею начатое дело погублено. Кем? — этого ум ее спросить не смеет, спрашивает сердце, но Голоса молчат.
Всю свою жизнь, только что начала помнить себя, — что-то делала. И вот вдруг все дела кончились. Но так же невозможно было ей ждать конца, ничего не делая, как заживо погребенному не стучаться в крышку гроба.
Вот почему возмутилась она против Голосов. «Этого не делай», — говорили Они; но она все-таки сделала.
XLVIII
Однажды, узнав, что приехал епископ Бовезский, Пьер Кошон, и предлагает за нее «цену крови», Жанна прикрепила несколько связанных и скрученных жгутом старых одежд или простынь к железному крюку оконной ставни (не было, должно быть, решетки в окне, потому что оно казалось слишком высоким, чтобы узница могла из него выпрыгнуть) и, держась за это подобие веревки, начала спускаться на тюремный двор. Но, может быть, больше, чем на веревку, надеялась на Ангелов, «Братьев своих небесных»:
Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею.
Кем и Кому это сказано, и Кто кому ответил на это:
Господа Бога твоего не искушай (Лк. 4, 12), — забыла или слишком поздно вспомнила, когда уже то, на чем висела, оборвалось, и она упала с высоты шестидесяти футов на мостовую двора.
Страшно разбитая, полуживая, но все еще надеясь бежать, доползла до тюремных ворот, где увидели ее сторожа.
— До смерти убилась, до смерти! — закричали они, подбегая к ней.
Жанна казалась бездыханной, но была жива.
— Будешь жива, не бойся; только исповедуйся, причастись и попроси у Бога прощения! — сказали ей Голоса.
Так она и сделала. Три дня была больна, не пила, не ела, а потом поправилась.[307]
Против Голосов уже не возмущалась; лучше поняла, что значит: «Должно тебе пострадать». Но, может быть, на дне души оставался вопрос без ответа, как на дне чаши — капля яда: кем и для чего не она, а дело ее — Божие дело — погублено?
XLIX
Герцог Филипп Бургундский по просьбе сира Люксембургского, который, боясь внезапного нападения французов, не был спокоен за пленницу, велел в конце сентября отвезти Жанну еще глубже в страну, в город Аррас.
