минуту умолкают, точно ослепленные молнией: так прекрасен ответ.[335]
LVI
Многие ответы ее на самые темные и сложные вопросы богословской схоластики — чудо детской простоты. Кажется иногда, что не сама она говорит, а Кто-то — через нее:
Будет вам дано, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух (Мт. 10, 19–20).
— Будете ли вы, Жанна, в раю или в аду? Что вам говорят об этом Голоса?
— Буду, говорят, спасена, и я этому верю так, как будто я уже сейчас в раю!
— Эти ваши слова большого веса, Жанна.
— Да, это для меня великое сокровище![336]
— Думаете ли вы, что находитесь в состоянии благодати? — спрашивает ученейший доктор Парижского университета, мэтр Жан Бопэр.
Ропот возмущения проносится между судьями. Кто-то из них замечает, что подсудимая может не отвечать на такие вопросы.
— Молчите, черт вас побери! — кричит епископ Бовезский.
Но Жанна отвечает так, что все удивляются:
— Если я еще не в состоянии благодати, — да приведет меня к нему Господь, а если я уже в нем, — да сохранит. Я была бы несчастнейшим в мире существом, если бы не надеялась на благодать Божью.[337]
«Сам дьявол внушает этой бестыжей девке такие ответы», — полагают судьи.[338] Дьявол или Бог — в этом, конечно, весь вопрос.
— Я полагаю, — говорит один из судей, — что Жанна в таком трудном деле против стольких ученых законоведов и великих богословов не могла бы защищаться одна, если б не была вдохновляема свыше.[339]
«Жанна слишком хорошо отвечает», — думает все с большей тревогой мессир Пьер Кошон. В самом деле, юность, слабость ее и беззащитность внушают к ней судьям такое участие, что во время допросов они потихоньку делают ей знаки, как отвечать.
— Зачем ты помогаешь ей знаками? — кричит граф Варвик в бешенстве на доминиканского монаха, брата Изамбера. — Если не перестанешь, негодяй, я велю тебя бросить в Сену![340]
— Этот суд недействителен… я не хочу больше на нем присутствовать, — говорит мэтр Жан Логиэ, именитый клерк Нормандский, покидая Руан. И многие другие признавались впоследствии: «Мы хотя и были на суде, но все время думали только о том, как бы убежать».[341]
— Что ты думаешь, сожгут ее? — спрашивает один из певчих замковой часовни тюремного пристава, священника Жана Массие.
— Я ничего не видел от нее, кроме доброго и честного, но каков будет конец, не знаю, — отвечает тот.
Варвик, узнав об этом ответе, остерегает Массие:
— Берегитесь, чтоб не дали вам напиться воды в Сене![342]
LVII
«Верные и ловкие люди должны выманивать у еретика признания, обещая ему избавление от костра», — советует папа Иннокентий III судьям Святейшей Инквизиции.[343] Этому совету следуют и судьи Жанны.
Мэтр Николa Луазолёр, руанский каноник, особенно хитер и ловок в выманивании у Жанны признаний. Переодевшись мирянином, входит он к ней в тюрьму, выдает себя за ее земляка из Лорены, башмачника, верного друга французов, взятого в плен Годонами, сообщает ей мнимые вести от короля и ловко расспрашивает ее о Голосах; или исповедует под видом священника, и спрятанный тут же писец записывает исповедь. В городе уверяют, будто бы мэтр Луазолёр является Жанне и ряженым, то св. Катериной, то св. Маргаритой, с той целью, чтобы выманить нужные для суда признания.[344]
Дня через четыре после первого допроса Жанна, поевши присланной монсиньором Кошоном рыбы, так внезапно и тяжело заболела, что думала — отравлена.
— Подлая девка, продажная, должно быть, какой-нибудь дряни наелась! — кричит на нее, догадываясь об ее подозрении, главный судебный обвинитель, промотор, мэтр Жан д’Эстивэ.
— Сделайте все, чтоб вылечить ее, — говорит граф Варвик врачам. — Слишком дорого купил ее король, чтобы дать ей умереть естественной смертью![345]
Выздороветь едва успела, как возобновились допросы, но не с большим успехом, чем прежде. Сжечь «еретичку нераскаянную» было очень легко, но непочетно, а довести ее до раскаяния казалось невозможным. Судьи пришли бы в отчаяние, если бы епископу Бовезскому не дано было «свыше», как он думал, найти уязвимое место в Жанне — «непослушание Церкви».
— Есть Церковь Торжествующая, в которой пребывает Бог, Святые и Ангелы и души праведных; есть и Церковь Воинствующая, в которой находятся Святейший Отец наш, папа, и прелаты, и клир, и все добрые христиане-католики. Церковь эта непогрешима, потому что Духом Святым водима. Согласны ли вы, Жанна, быть послушной Церкви Воинствующей? — спрашивают судьи.
— Я пришла к королю Франции от Бога, от Пресвятой Девы Марии и от всех Святых на небе — от Церкви Торжествующей… Только ей одной я хочу быть послушна во всем, что делаю, — отвечает Жанна.
— Но если бы Церковь Воинствующая сказала вам, что ваши Голоса — от дьявола, покорились ли бы вы ей?
— Я покорюсь только Богу… Лучше мне умереть, чем отречься от того, что велел мне сделать Бог…
— Значит, вы Церкви Земной непокорны?
— Нет, покорна, но Богу послуживши Первому![346]
Твердо стояла на этом Жанна; но что-то, может быть, промелькнуло в глазах ее, от чего у монсиньора Кошона сердце вдруг радостно ёкнуло, как у птицелова, когда на тихое кликанье дудочки отвечает перепел. В первый раз за все время суда почувствовал он Жанну во власти своей, как пойманную в крепко зажатой горсти трепещущую птицу.
«Будет наша вся, до последней косточки!» — подумал он радостно.[347]
LVIII
В двадцать пять дней — пятнадцать допросов на суде, длившихся иногда по три, по четыре часа, и множество — в тюрьме. Как ни велико было мужество Жанны, телесные силы ее истощались, и наконец она заболела снова, и на этот раз так тяжело, что казалась при смерти.[348]
18 апреля епископ Бовезский и наместник Инквизитора Франции Жан Лемэтр в сопровождении нескольких докторов богословия входят к ней в тюремную келью.
— Церковь никогда не закрывает лона своего для тех, кто в нее возвращается, — говорит ей епископ.
— Я так больна, что могу умереть… Дайте же мне исповедаться и причаститься, — просит Жанна.
— Будьте покорны Церкви во всем, и вас причастят.
Жанна молчит, и по тому, как молчит, видно, что отказывается от причастия.
— Я прошу вас об одном, — говорит после молчанья, — если я умру в тюрьме, похороните меня в освященной земле. Но если вы и этого не сделаете, я все-таки надеюсь на Господа…
— Жанна, скажите нам причину, хоть одну причину того, что вы не хотите быть послушны Церкви, — говорит Пьер Кошон.[349]
Жанна молчит, но епископ чувствует снова, что пойманная птица трепещет у него в горсти.
LIX
3 мая, в день Воздвижения Креста Господня, явился Жанне Архангел Гавриил, может быть, в том виде, в каком изображен был на знамени Девы с белыми лилиями Франции, и, может быть, сказал ей так же, как Деве Марии: радуйся, Благодатная!
И так же «смутилась» она, «убоялась» от слов его; и так же услышала: «Не бойся, Жанна, ибо ты обрела благодать у Бога»; и так же ответила: се, раба Господня!
С этого дня ей сделалось легче и начала она выздоравливать с такой чудесной быстротой, что все удивлялись: точно мертвая вставала из гроба.[350]
Утром 9 мая привели ее в главную башню тюремного замка, где находилась пыточная палата с дыбами, раскаленными жаровнями, железными клещами, ручными и ножными тисками, ногтяными иглами и другими орудиями пытки. Тут же стояли наготове два палача.
Монсиньор Бовезский в присутствии наместника главного Инквизитора Франции Жана Лемэтра и девяти докторов богословия, трижды прочтя подсудимой вопросы, на которые уже много раз отказывалась она отвечать, угрожал ей пыткой, если она и теперь не ответит.
— Члены мои все растерзайте и душу из тела выньте, — я вам больше ничего не скажу, а если бы даже и сказала, то отреклась бы потом от слов моих и объявила бы, что они у меня вынуждены пыткой! — ответила Жанна так бесстрашно, что судьи, отойдя в сторону, долго совещались, прибегать ли к пытке, и наконец решили не прибегать, во-первых, потому что дьявол мог сделать с нею то же, что с другими колдунами и ведьмами во время жесточайших пыток, — послать ей «дар немоты»; а во-вторых, потому что «суд был такой образцовый, что пыткой испортить его было бы жаль». Кроме этих двух явных причин, была и третья, тайная: поняли судьи, что пытка духовная больше телесной, потому что муки тела кончаются смертью, а мука души бесконечна.[351]
Снова подойдя к Жанне, начали они увещевать ее «с милосердием», доказывая многими богословскими доводами, что Голоса ее — от дьявола: «св. Катерина — бес Велиар, св. Маргарита — бес Бегемот, а Михаил Архангел — сам Сатана».[352] Но так «ожесточилось» сердце ее, что все эти доводы были для нее, как об стену горох.
— Нет, — повторяла она, — Бог был во всем, что я делала; дьявол не имеет надо мной никакой власти… Мне Голоса говорят, что я буду освобождена великой победой… И еще говорят: «Все принимай с радостью, пострадать не бойся, — будешь в раю!» И твердо верю я, что Господь не покинет меня и скоро поможет мне чудом!
— Жанна, дочерь наша возлюбленная, — воскликнул монсиньор Бовезский, чуть не со слезами на глазах, — если вы не покоритесь святой нашей Матери Церкви, вас сожгут на костре!
— Пусть сожгут! Я больше ничего не скажу и в огне костра! — ответила Жанна и, помолчав, прибавила: — Спрашивала я Голоса мои, должно ли мне покориться людям Церкви, и они ответили мне: «Если хочешь, чтоб Господь тебе помог, Ему одному покорись!»[353]
Но лучше бы этого не прибавляла она; только что сказала: «Церковь», — как что-то опять промелькнуло в лице ее, от чего епископ понял, что не ошибся, предпочтя телесной пытке духовную: так же ясно, как видит палач, что стальные, раскаленные докрасна иглы входят под ногти пытаемой жертвы, — увидел он, что в сердце Жанны входит мука о Церкви, бoльшая, чем сердце человеческое может вынести.
Пьер Кошон, может быть, не был злым человеком и Жанну втайне жалел, но был уверен, что делает Богу угодное дело, и совесть у него была так же спокойна, как у всех тогдашних судей-инквизиторов, «потому что, — говорили они, — сам Бог, осудивший Адама и Еву в раю, был первым Судьей-Инквизитором».[354]
LX
Три кардинала, четырнадцать епископов, десять аббатов, множество священников и весь Парижский университет утвердили приговор суда над Жанной. «Пастырский подвиг ваш удостоится венца нетленного», — писали доктора Парижского богословского факультета монсиньору епископу Бовезскому.[355]
24 мая, рано поутру, вошел в тюремную келью Жанны мэтр Жан Бопэр, знаменитый доктор богословия, бывший ректор Парижского университета, вместе с мэтром
