лагерь, находившийся на правом берегу, к военачальнику, сэру Джону Тальбо, и предложить ему мир; только после отказа англичан от мира она могла начать войну и победить, уже не по человеческому, а по Вышнему Совету и разуму. Втайне, может быть, надеялась, что, явившись в английский лагерь со знаменем в руках, в сопутствии госпожи св. Катерины и госпожи св. Маргариты и монсиньора Михаила Архангела, убедит она англичан покинуть Францию, пав перед ней на колени, сэр Джон Тальбо послушается не ее, а Того, Кем она послана, так что без пролития капли крови, французской или английской, равно для нее драгоценных, совершится то, для чего она пришла. Вот какую святую победу вырвали у нее из рук французские военачальники; вот о чем она скорбит и на что негодует.[204]
XXVI
Прежде чем войти в Орлеан, надо было переправить через Луару, в виду англичан, на тяжелых плоскодонных парусных дощаниках ратных людей, скот и телеги с припасами. Но так как ветер был противный, то переправа казалась невозможной.
— Погодите, ветер, Бог даст, переменится, и мы войдем в город, — сказала Жанна, и, как сказала, так и сделалось: ветер переменился на попутный и под глазами англичан, не сделавших ни одного выстрела, «не пошевелившихся», как предсказала Жанна, — войско, благополучно переправившись, вошло в Орлеан.[205]
Так совершилось первое чудо Жанны — чудо предзнания.[206]
XXVII
Ночью, при свете факелов, Дева, на белом коне, в полном рыцарском доспехе, въехала в город через Бургундские ворота. Чтобы к ней, или хотя бы к лошади ее, прикоснуться, люди давили друг друга почти до смерти; и радовались так, как будто сам Бог сошел к ним в город; руки и ноги ее целовали с такой благодарностью, как будто она уже освободила их от осады.[207]
В узкой улице, где толпа стеснилась еще больше, вспыхнуло знамя Девы, подожженное одним из факелов. Жанна, пришпорив коня, подскочила, быстрым и ловким движением схватила знамя, свернула его и потушила.[208] Это показалось народу чудесным, как все для него было в ней чудом.
Вспыхнувшее знамя, в этом первом явлении Девы, предрекает последнее: Огненный Крест — костер.
На первое письмо Жанны, отправленное с герольдом из Блуа, англичане ничего не ответили, только посмеялись над ней или сделали вид, что смеются, потому что под смехом был страх; заковали герольда в цепи и грозили сжечь, как «ведьмина посла».[209]
Но Жанна все еще не верила, чтобы люди могли не услышать «гласа Божия», и хотела исполнить свой долг до конца. Вечером 30 мая, выйдя из Мостовых ворот к окопам Бэль-Круа, взошла на стену и, сложив ладони так, чтобы голос как можно дальше хватал, крикнула стоявшим в окопах английским ратным людям:
— Именем Божьим говорю вам: если хотите остаться в живых, сдавайтесь!
— Подлая девка, коровница, уж изловим тебя и сожжем! — ответили ей англичане, но стрелять в нее не посмели, может быть, сами не зная почему.[210]
XXVIII
1 мая, в воскресение, огромная толпа осадила дом, где остановилась Жанна, чтобы увидеть Святую Деву. Множества человеческие влекла она к себе такою же неодолимою силою, как Пью-Велейская «Черная Дева-Мать».[211] Знака ее только ждали эти обезумевшие люди, чтобы кинуться на английские окопы и, может быть разбившись о них, погибнуть бессмысленно. Но сельская девочка, не знавшая военного дела, да и никаких человеческих дел, нашла в себе достаточно здравого смысла, чтобы вести их не на английские окопы сражаться, а в церковь молиться.[212]
В это воскресение, после обедни, Жанна снова предложила мир англичанам. Выйдя из Лисьих ворот, подошла она к английским окопам Круа-Морена и, сложив ладони так же, как намедни, крикнула:
— С Богом возвращайтесь в Англию, а не то вам будет плохо!
— Ведьма, шлюха, девка продажная! — ответили ей англичане с окопов, но стрелять в нее почему-то опять не посмели.[213]
Самые храбрые, ни одного человека не боящиеся английские ратные люди дрожат и бледнеют перед этой семнадцатилетней крестьянской девочкой; дьявола сами боятся эти несчастные «Хвостатые дьяволы».[214] «Чем черт не шутит? — думают они.
— Что, если она и вправду ведьма… или Божья посланница?»
В складках волшебного белого знамени Девы чудились им тучи порхающих белых бабочек — белых Лилий Франции или белых Ангелов.[215]
Жанна кажется французам Ангелом Божьим, а врагам их — дьяволом. В этом-то двойном образе — главная сила Девы: непобедимой, потому что сверхъестественной, кажется она французам и англичанам одинаково.[216]
Как бы остолбенело вдруг от ужаса все английское войско и пало духом. «Двое англичан еще накануне обратили бы в бегство десять французов; но только что Жанна вошла в Орлеан, четверо-пятеро наших остановило бы все войско врагов».[217]
Так велик был ужас Девы, что английские ратные люди и начальники отказывались ехать во Францию. «Эта подлая девка есть орудие сатаны, врага человеческого рода, — говорили они. — Можно сражаться с людьми, но как сражаться с дьяволом?» Нужен был особый указ «против боящихся ведьминых чар». Но действие указа было обратное: он напугал людей еще больше.[218]
«Бедствие великое, в образе Девы-колдуньи, исчадия адова, послано Богом на англичан, — пишет герцог Бедфорд юному английскому королю Генриху VI. — Злыми чарами она не только истребила их множество, но и всех остальных лишила мужества».[219]
XXIX
Верили Жанне и во Франции только простые люди, а военачальники сомневались в ней и держали ее в стороне от военных советов.
— Я узнал от верных людей, что капитан Фальстаф идет на помощь англичанам с подкреплениями и съестными припасами, — сообщил ей однажды граф Дюнуа.
— О, Батард, Батард! Я приказываю тебе именем Божиим: только что ты узнаешь о приходе Фальстафа, сказать мне об этом, а если не скажешь, я отрублю тебе голову!
— Ладно, скажу, — отвечает Батард и опять, вглядываясь в нее, удивляется — ужасается: что это? кто это?[220]
Жанна становится сразу единственной властью в городе, выше всех военных и гражданских властей.[221] Бедная девочка, «бедная пастушка», «не знающая ни А, ни В», сводит их на ничто.[222]
— Я послана Богом для утешения бедных людей, — говорит она идущему к ней простому народу.[223]
— Бедные люди шли ко мне охотно, потому что я их любила.[224]
Подвиг этой «дочери Божьей», так же как Сына Божия, — подвиг любви, мира и милости: Жанна снимет осаду не только с Орлеана, но и со всей Франции — со всего человечества; освободит не только французов от Годонов, но и всех бедных и угнетенных от всех богатых и угнетающих.
XXX
Кощунственной плоскостью могло бы казаться посвящение «Таинства любви Жанны д’Арк» Шарля Пэги: «Всем, кто жил и умер за всемирную Социалистическую Республику», если бы не был он уже в те дни, когда писал «Таинство», одним из величайших, хотя и бессознательных христиан наших дней.[225]
Что хотел он сказать этим посвящением? То же, что говорит св. Августин: «Жизнь Града Божия вся должна быть общинной, socialis; лишним владеть — значит владеть чужим; общая собственность — закон Божественный, частная — закон человеческий».[226] То же, что говорит Иоахим Флорский: в «Третьем Царстве, Духа» совершится «великий переворот»: собственники — «богатые, великие, сильные мира сего, будут низвергнуты, а нищие, малые, слабые, возвышены… и увидят они правосудие Божие, совершенное над их палачами и угнетателями».[227] То же, что говорит св. Франциск Ассизский: «Я не хочу воровать, а если бы я не отдал того, что имею, беднейшему, то был бы вором».[228] То же, что говорит Жанна д’Арк: «Я послана Богом для утешения бедных». То же, что и мы говорим так плоско и недостаточно, потому что нерелигиозно, о «социальной проблеме» — этом страшном узле, который грозит в наши дни, затянувшись в мертвую петлю, задушить человечество.
Если Начинатель «великого переворота» — «всемирной социальной революции», по-нашему, — Сын Божий, то продолжательница его вернейшая — «дочерь Божия», на Огненном Кресте распятая, св. Дева Жанна.
Что сделала бы она, если б не была убита, едва начав дело свое, — об этом так же трудно судить по тому, что она уже сделала, как по пшеничному зерну — о колосе. Но нет никакого сомнения, что Жанна думала уже не только о французском, но и о всемирном деле, когда брала с короля обещание «миловать всех приходящих к нему богатых и бедных равно»;[229] или когда хотела, чтобы Франция, Англия, Италия — все христианские народы, «обратившись ко Христу и покаявшись, облеклись в одежды Нищих Братьев и заключили между собою вечный мир».[230] Это — начало, а конец — «царство Божие на земле, как на небе».
Жанна — «мятежница» не только против Церкви, но и против государства, бoльшая, чем Августин и Франциск, — такая же, как Иоахим и Павел. Первый мятеж ее против Церкви поняли судьи Жанны, а второй — против государства остался для них непонятным. В этом и до наших дней св. Жанна д’Арк, так же как сам Иисус, — непонятная, неизвестная.
XXXI
Это уже чувствуется в первом явлении Девы, когда становится она единственной властью в осажденном Орлеане.
4 мая французские военачальники, обиженные тем, что над ними поставлена безграмотная девочка-крестьянка, делают, не предупредив об этом Жанну, вылазку на крепостную башню-бастилью Сэн-Лу, в нескольких милях к востоку от города.[231] Но англичане сопротивляются так доблестно, что французы должны отступить.
Ночью Жанна, проснувшись и вскочив с постели, зовет оруженосца своего, Жака д’Олона, и на вопрос его, что с нею, — отвечает:
— Жив Господь! Мой Совет велит мне идти на англичан… Где мое оружье?.. Кровь наших людей льется, я это чувствую!
И, увидев маленького пажа Мюго, кричит:
— Ах, скверный мальчишка! Зачем же ты мне не сказал, что льется французская кровь?
Выбежав из дому, поспешно вооружается. Знамя подают ей из окна, и, вскочив на коня, мчится она по улице так, что из-под лошадиных копыт на мостовой брызжут искры.[232]
Доскакав до Сэн-Лу, прямо кидается в бой. Семнадцатилетняя девочка, никогда на войне не бывавшая, стоит бесстрашно со знаменем в руках, в опаснейшем месте боя, у крепостного рва, под арбалетными стрелами и пушечными ядрами.[233]
В первый раз в жизни, увидев кровь на войне, ужасается, но не за себя, а за других: «Я никогда не могла видеть, как льется французская кровь, без того, чтобы волосы у меня на голове не вставали дыбом от ужаса».[234]
Только что увидев Жанну, отступающие французы кидаются в бой с новой отвагой, идут на приступ, поджигают башню и врываются в крепость. Множество пленных перебито. «И, видя то, Дева была очень прискорбна». Хитростью спасает она англичан, укрывшихся в женской обители и нарядившихся там в церковные ризы.[235]
Выгоды этой первой победы огромны: все верхнее течение Луары освобождено и, чтo важнее, доказано, что англичане — вовсе
