затруднения и в то же время авторитетно положили конец спорам и расхождениям во мнениях. И в самом деле, около половины его медицинских трактатов написаны в форме респонсов. Маймонид писал их увлекательным литературным стилем, и его сочинения было легко не только прочитать, но и запомнить. Этим качеством, как в Средние века, так и в наше время, одарены лишь немногие врачи.

По мнению некоторых исследователей, столь продолжительное влияние Маймонида на медицину основывалось на том, что большая часть его медицинских сочинений была переведена не только на латынь, но и на иврит, и выдержала много изданий. Пиркей Моше читали не только студенты — сохранились свидетельства о том, что этой книгой усердно пользовались врачи, по крайней мере, до середины XVII в.

В конечном счете у сочинений Маймонида есть и другая характерная черта, которую высоко ценили его современники и их потомки и которая навсегда останется главной особенностью его вклада в историю и религиозную мысль. Такой особенностью я считаю этические принципы, которые приводятся в каждом сочинении, вышедшем из-под его пера, будь то религиозные трактаты «Комментарий к Мишне»,Мишне Тора или респонсы; философские труды, как, например, «Путеводитель растерянных»; личные письма или такие на первый взгляд прикладные светские сочинения, как работы по медицине. Хотя в основе его этических принципов лежит религия, их предназначение универсально и исполнено чувства долга, свойственного врачу по отношению к его больным. Такой долг признается самой главной движущей силой врача. «Врачевание, — пишет Маймонид, — это не вязание и не ткачество, не грубое ремесло. Оно должно делаться с душой и быть исполненным понимания». Точность наблюдения и клинической работы, характерная для Маймонида, является частью его этической системы, в центре которой находится пациент. Как не устают повторять многочисленные биографы Маймонида, в медицинскую практику он привнес свое цельное мировоззрение: этика, философия, религия и медицина представляли для него единое целое. Каждый пациент и даже каждый человек, с которым ему доводилось сталкиваться в жизни, были частью упорядоченного мира, интеллектуальное и религиозное постоянство которого поддерживалось Богом, а высочайшее предназначение этого мира заключалось в познании Бога. Для достижения этой универсальной цели необходимо здоровье, ибо только с помощью здоровых тела и души можно постичь творения Бога, а лишь благодаря постижению Божьих творений можно ближе всего подойти к познанию самого Бога. Таким образом, наука, этика и религия должны объединиться, чтобы образовать единое целое. В Мишне Тора Маймонид писал:

«Когда тело здорово и крепко, человек сразу направляется по путям, указанным Господом, и невозможно постичь Творца или узнать что-либо о Нем, если человек болен. И потому каждому человеку следует избегать того, что причиняет вред телу, и стремиться к тому, что укрепляет его».

Мы сказали уже довольно много о Маймониде как о теоретике медицины. Однако оценка его как практикующего врача — это совсем другой вопрос, и для ответа на него мы располагаем лишь случайной информацией и немногочисленными свидетельствами тех, кто писал о медицинских успехах Маймонида при его жизни или вскоре после его смерти. Они говорят, что Маймонид был одаренным и искусным врачом. Его отношение к заботе о каждом пациенте, независимо от достатка того, исходило из общности его этических и религиозных принципов, не говоря уже о его несравненно высокой образованности и способности к вдумчивому наблюдению.

Однако из того, что медицинская теория Маймонида основывалась на его религиозных принципах, вовсе не следует, что теология оказала какое-либо воздействие на его представления о причинах болезней или методах их лечения. Напротив, в этом вопросе Маймонид следовал своим древним предшественникам — ученикам Гиппократа. Хотя античные врачи искренне почитали богов и признавали их верховную власть над людьми, одной из особенностей их медицинских достижений было то, что они отделяли божественное вмешательство от реальной заботы о больном. Именно им мы обязаны представлением о том, что у всех болезней есть какая-либо естественная причина и поэтому больных следует лечить естественными средствами. В клятве Гиппократа врачи присягают «Аполлону-целителю, Асклепию, Гигее и Панагее и всем богам и богиням, беря их в свидетели»; однако в этой клятве, как и во всех трудах Гиппократа, куда входят сочинения диагностического, терапевтического и этического содержания, рассматриваются практические вопросы ухода за пациентом, без оглядки на богов. Подобно античным врачам, Маймонид считает, что искусство врачевания может даваться свыше, однако его следует применять, не рассчитывая на прямое вмешательство Бога. Не на молитву следует уповать в болезни, говорит Маймонид, но на медицинскую помощь; средства лечения болезни даются от Бога, однако «Он же дал мудрых и искусных людей и знание, как приготовить лекарства и как применять их». Именно к этим мудрым и искусным людям следует обращаться человеку, если его поразит болезнь.

Хотя этот философский подход едва ли можно назвать отличительной чертой сочинений Маймонида, поскольку под ним подписались бы почти все еврейские и мусульманские авторы медицинских трудов, главы христианской церкви в Средние века разделяли его не часто. Как мы уже рассказывали в первой главе этой книги, отцы церкви, как правило, придерживались той точки зрения, что люди заболевают вследствие каких- либо сверхъестественных причин, и лечение, таким образом, должен предписывать человеку не доктор, но духовное лицо. В 1215 году состоялся Четвертый Латеранский собор, который постановил, что под угрозой отлучения от церкви врачи не должны лечить человека без участия священника (этот же собор, между прочим, предписал евреям носить на верхней одежде отличительный знак). Это предписание отцов церкви не отошло в прошлое вместе со Средневековьем. В середине XVI в. папа Пий V, ревностный гонитель еретиков, вероотступников и евреев, вновь провозгласил этот закон, устрожив его отдельные положения: теперь врачу не следовало продолжать лечение в случае, если за три дня до этого больной не исповедовался священнику, потому что, по словам папы, «телесная немочь нередко проистекает от греха». Это утверждение характерно для многовековой церковной традиции и, по крайней мере отчасти, объясняет, почему так много королевских и знатных семейств обращались за медицинской помощью к мусульманским и особенно к еврейским докторам.

Впрочем, и Маймонид не возражал против отдельных клинических «трюков» и прибегал к помощи предрассудков своих пациентов в тех случаях, когда считал, что это может сказаться на них благотворно. До нас дошло несколько свидетельств того, что его отношение к медицине как к искусству позволяло ему, когда он считал это необходимым, использовать различные уловки. Стоит отметить, что любой мыслящий врач того времени, будь то мусульманин, еврей или христианин, должен был отдавать себе отчет в том, что ценность основных лекарственных средств той эпохи основывалась на их способности оказывать эффект плацебо: если лекарство срабатывало, то лишь потому, что пациент (а возможно, и сам врач) верил в то, что оно непременно должно подействовать. Опираясь либо на свои этические принципы, либо на что-то еще, Маймонид был не против тех хитростей, к которым прибегают врачи, когда их предписания могут послужить последним утешением для больного. По-видимому, Рамбам, будучи убежден, что сознание влияет на тело, считал допустимым отказываться даже от самых дорогих его сердцу медицинских убеждений ради удовлетворения психологических потребностей пациента. В качестве примера расскажем о его отношении к терапевтическому использованию амулетов и талисманов.

С самых древних времен люди прибегали к амулетам и талисманам для лечения болезней. Порой они писали на амулетах магические формулы и молитвы, дабы повысить их действенность. Считалось, что амулеты и талисманы способны оказать некое магическое воздействие. В своих трудах Маймонид неустанно выступал против этого обычая, как и против любого колдовства в лечении больных. Хотя молитвы могут помочь больному, считал он, терапия должна основываться на курсе лечения, предписанном медицинской наукой, а верность избранного пути должна подтверждаться в уходе за каждым конкретным больным. Представление о том, что при помощи магии можно помочь больному чудодейственными средствами, было противно его принципам. В «Путеводителе растерянных», например, он осуждает как обман использование такого рода мистических средств для исцеления пациента и утверждает, что их нельзя одобрять. И все-таки этот врач-прагматик порой поступал противно собственным словам — когда болезнь оказывалась слишком тяжела и ему нечего было предложить больному. Уступка расхожим суевериям, писал он, позволительна в таких случаях, «дабы не тревожить ум больного». Для Маймонида подобные уловки, к которым можно прибегать изредка, лишь подтверждают умелость врача.

У нас есть косвенные свидетельства, указывающие на то, что Маймонид и сам обладал подобной умелостью. Таким свидетельством может служить его обширная врачебная практика. Он занимал высокий пост придворного врача; как свидетельствуют его медицинские, философские и религиозные сочинения, а также известные нам подробности его жизни, ему были свойственны глубокое сострадание и доброта, и он придерживался строгих этических принципов. По его сочинениям мы знаем также, что он обладал энциклопедическими знаниями медицины. Из всего этого мы можем сделать вывод, что он имел все необходимые качества, чтобы подтвердить свою репутацию блестящего клинициста, которую он пронес через века.

У прославленного врача жаждали лечиться пациенты, принадлежавшие к самым разным сословиям, и в последние десять лет жизни Маймонид был изнурен тяжким трудом. За исключением трактата «О названиях лекарств», все свои медицинские сочинения Маймонид написал именно в эти десять лет, даже тогда, когда растущая с каждым днем врачебная практика не оставляла на это времени. Практически во всех биографиях Маймонида приводится его письмо Шмуэлю ибн Тиббону, в котором живо описаны причины той усталости, что преследовала его в конце наполненной трудами жизни.

В этом письме мы можем прочесть больше, чем намеревался сказать Маймонид. С самых первых шагов Гиппократовой медицины основной чертой профессии врача было чувство долга. Какими бы мотивами, от милосердия и религиозных убеждений до научного энтузиазма, ни были движимы западные врачи, именно их убежденность в том, что получению медицинской степени сопутствует принятие серьезных обязательств по отношению к обществу вообще и каждому отдельному человеку в частности, в конечном счете становится для них самой важной составляющей их будущей профессии. Медицина — это не развлечение для энтузиастов-однодневок. Медицина — это призвание, и как таковое оно предъявляет человеку больше требований, чем обычная карьера. Нельзя безмятежно спать или предаваться удовольствиям, когда кто-то болен, когда кто-то нуждается в помощи со стороны врача, оказавшегося рядом. В этом суть не только социального «контракта», заключение которого — со всем человечеством — предполагает данная профессия или, лучше сказать, призвание, — в этом суть того морального «контракта», о котором каждый врач, достойный этого звания, помнит всегда. Столь часто цитируемое письмо Маймонида к Ибн Тиббону — это свидетельство соблюдения такого контракта врачом, глубоко сознающим, кем он является для своих пациентов и какие