и потому с практической жилкой берутся за всё, с чем им приходится сталкиваться. Они стремятся не только к спасению души, но и к спасению жизни. Еврейский реализм — это наиважнейший фактор, определивший еврейскую решимость жить, сохраняя здоровье и предотвращая смерть. Средневековые мусульмане, как известно, называли евреев и христиан «народами Книги». Но евреи были народом не только книги, но и тела.
Именно благодаря еврейскому реализму уже в Средние века были учреждены еврейские больницы. Их число заметно возросло в эпоху Просвещения. Еврейские врачи, как правило, жили в гетто или подвергались социальным ограничениям, и потому не могли практиковать вне определенных районов города. Был ограничен их доступ к больницам, растущим как грибы после дождя в конце XVIII в., а также к изучению медицины и преподаванию в университетах. Поэтому евреи создали свои собственные системы медицинского обслуживания. Ими руководил совет общины, в состав которого непременно входили врачи. В обязанность совета общины вменялась забота о больницах и попечительских обществах, а также целый ряд других функций. В результате молодые евреи, остановившие свой выбор на изучении не так давно зародившейся академической медицины, получили возможность работать в больницах — ведь нееврейские больницы были закрыты как перед ними, так и перед их пациентами. Евреи издавна славились заботой о своих больных, она стала их отличительной чертой, в основе которой лежало библейское предписание: «Выбери жизнь»[25]. И потому еврейские больницы были переполнены. Таким образом, ограничения, которые могли воспрепятствовать профессиональному развитию еврейских врачей, больше не имели силы.
Подобно представителям многих других народов, евреи стремились примкнуть к среднему классу, как только перед ними открывалась такая возможность. Как было сказано выше, должность лекаря существовала при дворах монархов и Римских пап еще в Средневековье, и многие врачи-евреи стали принадлежать к классу буржуазии еще до эпохи Просвещения. В конце XVIII в., в эпоху Ѓаскалы — еврейского просветительского движения, — когда многие евреи вырвались из тесных рамок религиозного обучения, чтобы получить светское образование и профессиональное признание, медицина стала идеалом, который олицетворял собой достижение этой цели, особенно если учесть, что государственная служба, еще один традиционный «мостик» в средний класс, была почти полностью закрыта для евреев.
Еврейские институты здравоохранения создавались по всей Европе, но наибольшее распространение этот феномен получил в Германии. Все чаще молодые люди стремились выпростаться из слишком тесных пут религиозных ограничений. Университеты открывали двери перед евреями, и тяга к образованию, которую евреи испытывали испокон веков, постепенно начала принимать светские очертания. Одним из последствий Ѓаскалы стало то, что юных евреев словно магнитом потянуло в аудитории и лекционные залы. Постепенно на каждом уровне образования, от начальной школы и выше, число евреев стало намного превышать их процент в общей численности населения. К примеру, в Вене в 1912 году было 9 процентов евреев, однако они составляли 47 процентов учеников гимназий. На более высоком уровне образования сложилась похожая ситуация: 25 процентов студентов, поступивших в Венский университет в 1904 году, были евреями. Многие из них изучали медицину.
Не одно десятилетие евреи стекались в Вену со всех концов Австро-Венгрии — их привлекал относительно либеральный режим императора Франца-Иосифа и не отпугивал политический антисемитизм, что неистовствовал в империи повсеместно. Евреи старшего поколения пытались вырваться из душной религиозной среды, царившей в небольших городках и местечках, где они выросли, и делали все возможное для того, чтобы их дети получили лучшее, на что можно было рассчитывать. Особенно ярко это сказалось в области изучения медицины.
Сложившаяся ситуация встревожила некоторых представителей немецкой академической медицины. Теодор Бильрот, один из ведущих немецких хирургов, занимавший в конце XIX в. должность профессора Главного университетского венского госпиталя, выразил недовольство столь большим числом еврейских мигрантов в своих классах. Он изложил свой взгляд на эту проблему в книге «Медицинские науки в немецких университетах»[26], которой была уготована судьба стать классикой мировой образовательной философии.
«За вычетом, быть может, должности священника, нет такой стези, которая столь часто использовалась бы малообразованными классами, рассчитывающими влезть в культурные сословия на плечах молодого поколения, как медицина. Для евреев медицинская карьера несет в себе относительно меньше сложностей, чем любая другая, и если доктор однажды добивается скромного успеха, он становится примером для бесчисленных подражаний…
У еврейского купца в Галиции или Венгрии (у венгерских евреев наихудшая репутация даже среди венских студентов), который зарабатывает ровно столько, сколько необходимо, чтобы спасти себя и свою семью от голода, есть более или менее одаренный сын. Тщеславие матери требует, чтобы в семье был ученый, талмудист… Поэтому юношу отправляют в Вену. Его имущество — только одежда. Какие стимулы могут быть у такого юноши? Он всю жизнь прозябал в самых ничтожных и жалких условиях и никогда уже не будет способен освободиться от своего узкого кругозора. И вот он поступает в университет. Но наши методы преподавания не предназначены для таких студентов и в таких условиях не действуют, ибо для учения требуется свободный ум и свободное интеллектуальное движение. Подобные люди никоим образом не подходят для научной карьеры».
И эти слова сказал человек, который обладал широкими либеральными взглядами, которого признавали одним из наиболее свободомыслящих немецких профессоров того времени! В числе причин, по которым высказывания профессора Бильрота могли найти большой отклик, следует назвать то, что они действительно в какой-то мере отражают истинные устремления евреев-медиков в христианском обществе. В определенном смысле эти устремления никогда не изменятся, да это и не нужно евреям. Но лишь единицы из числа читателей Бильрота могли бы признать, что лишь описанные им причины побуждали евреев всех стран и эпох изучать медицину. Нет, истинные причины этих устремлений в намного большей степени кроются в истории этого народа.
Связь еврейского народа и медицины, которая выкристаллизовалась в период раннего Средневековья, зиждилась на религиозных предписаниях и культурной атмосфере. Тогда же к этим факторам присоединился и другой, столь же универсальный, сколь и характерный. Я имею в виду ту отличительную черту, которую можно назвать еврейской индивидуальностью. В наше время, которому свойственна крайняя чувствительность к таким понятиям, как этнические и национальные характеристики, некоторым читателям показались бы более предпочтительными термины вроде «видение мира», «философский взгляд» и «культурная ориентация», однако все они означают практически то же самое. Еврейское отношение к жизни и миру отличается определенными качествами, и на протяжении многих столетий эти качества отмечали как дружественные, так и враждебные евреям наблюдатели; порой стереотипы в отношении той или иной группы сохраняются потому, что соответствуют устойчивым личным убеждениям наблюдателей извне. И хотя некоторые из этих убеждений отражают лишь то, что наблюдатель хотел видеть, иные соответствуют реальности — в том смысле, что объективные умы могут счесть их обоснованными. Отдельные наблюдения, касающиеся евреев, похоже, являются решающими для ответов на вопросы, что были заданы нами в начале этой главы. Вкратце их можно сформулировать так: «Так что там у евреев с медициной?»
Евреям, особенно тем, кого можно причислить к интеллектуалам, свойственно некое беспокойство, ощущение неуверенности, двойственности, несовершенства, а также чувство, что надо что- то с этим делать, даже если эта проблема никогда не будет решена окончательно. Многие привыкли жить относительно комфортно, ощущая хронический дискомфорт. Чувствительность и непрестанное беспокойство — такова движущая сила этих людей. И хотя эти качества мучительны, порой они становятся тем источником, из которого человек черпает силы для активного ответа миру — продуктивного или деструктивного. Социолог Торстейн Веблен[27] написал в 1919 году в своем знаменитом эссе «Интеллектуальное превосходство евреев в современной Европе»: «Они неуступчивы и неудовлетворены, эти неуживчивые чужаки»[28].
Из бесконечной неудовлетворенности зародился скептицизм, постоянное вопрошание себя о своем месте в преимущественно христианском мире и вместе с тем о том, что дано в этом мире, таком большом и таком малом. Многих евреев не связывали предрассудки, как представителей других народов, — именно поэтому представители других народов никогда не смогли бы стать полноценной частью чужой культуры. «Первое необходимое условие конструктивной работы в современной науке и любой исследовательской работе, дающее качественные результаты, — это скептический настрой ума», — как совершенно верно отметил Веблен. И действительно, в чем заключается работа медика, что есть наука, на которой основывается практическая медицина, если не постоянные упражнения в «прикладном скептицизме», не вечная неудовлетворенность тем, что происходит в данный момент, и не решимость изменить эту ситуацию, даже если известно, что работа останется незавершенной? Это беспокойство, вызванное предстоящим путешествием или начатым делом, возникло у евреев столь давно, что уже в самом начале нашей эры рабби Тарфон (мудрец, высказывания которого приводятся в Пиркей Авот)[29] сказал: «Ты не обязан закончить работу, но ты не можешь отказаться от нее»[30].
И сегодня многие евреи относятся к своей работе так, как относились к ней талмудисты, жившие за полторы тысячи лет до них. Они вникают в мельчайшие детали, пытливо всматриваются в источники своего беспокойства, фиксируют несоответствия между ожидаемым и действительным. Они постоянно размышляют о том, что на первый взгляд представляется малым и незначительным, и ни на секунду не останавливают работу своего ума. И поскольку то, что вызывает у них тревогу, находится в непосредственной близости, тревога эта требует от них самого пристального внимания.
Знакомо ли вам это? Если да, то потому, что именно так работают ученые и врачи. Сторонники индуктивного метода провозглашают, что наука развивается от частного к общему; а сторонники дедуктивного метода скажут вам, что использование общих принципов для объяснения деталей, полученных при наблюдениях, является ключом к диагностической и терапевтической медицине. Когда нацисты назвали психоаналитическую теорию «еврейской наукой», они против своей воли указали на культурное наследие, которым был обязан Зигмунд Фрейд дотошным исследованиям своих талмудических предшественников. И хотя психоанализ едва ли можно назвать наукой, его методология критического исследования вытекает из лабораторной работы Фрейда, ибо он всегда стремился интерпретировать законы природы, если их можно было применить к нейрофизиологии. И я выскажу предположение, что психоанализ заимствовал свои характерные черты из «бессознательно» усвоенной Фрейдом древней раввинистической традиции — осознанно или неосознанно переданной ему отцом, который был вечно погружен в Талмуд, — а именно усердной интерпретации божественных законов в их соотношении с повседневной жизнью. В той мере, в какой евреи являются народом книги и народом тела, они являются также народом памяти, передаваемой по наследству, —ле-дор ва-дор, как говорится в молитвах, то есть «из поколения в поколение». Осознанно или нет, но пути медицинского мышления соответствуют духу еврейства.
Теперь было бы уместно вернуться к словам тайного советника Теодора Бильрота. Много шуток звучало по поводу еврейской матери, которая горделиво сообщает: «Мой сын, доктор». Однако в свете тысячелетней традиции, которая прежде
