остальном же предоставляется свобода верить как кому угодно…
(Спиноза. Богословско-политический трактат, с. 42)
Такого рода мысли у Спинозы зародились неспроста. Дело в том,
что к XVII столетию человечество довольно ясно осознало неустранимость коллизий между аристотелизмом и открытиями, сделанными в
Средневековье и позже, во время Ренессанса. Всё это породило ощущение ложности не только философских предпосылок, но и религиозных догматов, искусственным образом «сопряжённых» с философией. Поначалу некоторые нестыковки вызывали недоумение, плавно переросшее в сомнение и, наконец, — ко всеобщему возмущению,
протесту и бунтарству — секуляризации. Появление секуляризации —
явление вынужденное и, в известной степени, положительное: религиозное описание мира было уже не в силах насытить собою «потребительский рынок» — что и выдвинуло еще одного участника, претендующего на отнюдь не малую часть современной аудитории. Наиболее
ярко указанные предпосылки явления секуляризации прослеживаются
в католическом мире; другие традиционные религии следовали по уже
проторённому пути по инерции и с отставанием.
Попытаемся проанализировать изложенное выше. Согласно крупнейшему в XX столетии исследователю Маймонида Лео Штраусу, коренное отличие между христианством, с одной стороны, иудаизмом и
исламом, с другой, заключается в том, что для христианина священной
доктриной являлось Богооткровение как таковое, тогда как для еврея
или мусульманина — «правовая интерпретация» откровения. Иудаизм иЗаключение: Маймонид на суде истории 313
ислам, следовательно, имеют куда менее общего с философией, нежели христианская доктрина.780
В самом деле, классическое определение человека в греческой
философии, подчеркивающее аспект разумности индивидуума (человек — разумное живое существо), более подходит для монахаотшельника христианина, нежели для тесно интегрируемого в социуме
себе подобных еврея: именно группа людей получила Тору в момент Синайского Откровения, а не интеллектуал-одиночка, коим был праотец
Авраам. Если для еврея многочисленные предписания, сформулированные в Торе, предлагают широкий «ассортимент» духовной пищи, то
для христианина Священное Писание весьма скупо в описаниях, так
сказать, небесной иерархии, ограничиваясь всего лишь несколькими
главами. Теологическая скудность Писания и привела к «роковому» союзу христианства и философии, предметом которой всегда было обсуждение, как подчёркивал Аристотель, Божественных вещей.
Продолжая свою мысль, Лео Штраус обращает внимание на наглядно явленную роль философии в разных традициях на примере
трактатов «Путеводитель заблудших» Рабби Моше бен Маймона и его
христианского коллеги — «Summa Theologica» Фомы Аквинского (1225,
замок Роккасекка близ Неаполя — 1274, монастырь Фоссануова около
Рима). Если первая глава «Summa Theologica» задаётся вопросом, существует ли необходимость в Теологических занятиях на фоне изучения
философских дисциплин, то никто не может даже помыслить, чтобы
РаМБаМ начал какое-либо своё произведение с обсуждения необходимости изучения (?!) законов Торы — галахи. Введение к трактату свидетельствует об обратном: Маймонид весьма обеспокоен тем обстоятельством, что раскрытие философских истин идёт наперекор предостережениям, сформулированным мудрецами в Талмуде. И даже такая осторожная попытка РаМБаМа упорядочить отношения между религией и философией была оценена еврейским сообществом как
нечто постороннее и чуждое духу иудаизма. В отличие же от Путеводителя, трактат «Summa Theologica» занял место в качестве официального
учения католической церкви — томизма.781
В дальнейшем судьба западноевропейцев складывалась довольно
интересно. Научные открытия на рубеже XV—XVI веков, прежде всего,
из области астрономии и физики показали несостоятельность теорий
гомоцентрических сфер и естественного места, предложенных Аристотелем, однако было уже поздно: универсальная модель бытия, предложенная Стагиритом, тесно слилась с Богословием католицизма.
Например, французский философ, политик и юрист Мишель Монтень (1533, Перигора — 1592, там же), находясь под впечатлением противника схоластики Рамуса, который в 1536 году высказал неслыханный
для тех времен тезис: «Всё, сказанное Аристотелем, ложно», в трактате
«Опыты» отмечал:
780 Strauss Leo. Persecution and the Art of Writing. Introduction, p. 19.
781 Там же, p. 19—20.314 Книга вторая. Философские и политические воззрения РаМБаМа
…В настоящее время мы охвачены распрей: речь идёт о том, чтобы убрать и заменить новыми целую сотню догматов, и каких важных
и значительных догматов; а много ли найдётся таких, которые могли
бы похвастаться, что им досконально известны доводы и основания
как той, так и другой стороны? Число их окажется столь незначительным — если только это и впрямь можно назвать числом, — что они не
могли бы вызвать между нами смятения. Но всё остальное скопище —
куда несётся оно? Под каким знаменем устремляются вперед нападающие?
(Глава «О привычке и том, что не подобает
менять укоренившиеся законы», с. 115)
А чуть позже основатель Новой философии французский философ Рене Декарт (1596, Лаэ, Турень — 1650, Стокгольм) в одном из ранних своих произведений написал:
…Мы отвергаем… все познания, являющиеся только вероятными, и
полагаем, что можно доверять только совершенно достоверным и не
допускающим никакого сомнения.
(Трактат «Правила для руководства ума», правило II, с. 51)
Позднее, на завершительном этапе своей жизни, Декарт, усугубляя
вопрос, более радикально сформулировал свой метод:
Я давно заметил, что массу ложных мнений я принимал за истину и
всё, что я знаю, следовательно, должно быть крайне сомнительным и
ненадёжным. Поэтому, чтобы установить что-либо прочное в науках, я
должен отделаться от всех мнений, принятых мною прежде на веру.
…Этот обман касается вещей отдалённых, но, может быть, есть
другие вещи, сомневаться в которых нельзя?
…Поэтому существуют же вещи, простые и общие, которые действительны и истинны? Таковы вещество вообще и его пространство,
количество, число, место, время и т. п. Если физика, астрономия, медицина изучают сложные вещи и мало достоверны, то арифметика и геометрия, занятые простыми вещами и общими, заключают в себе долю
достоверности…
Но я давно думаю, что существует Бог, Который всё может и Который создал меня таким, каков я теперь. Почём я знаю? Быть может, нет
ни земли, ни неба, ни пространства, ни времени, ни формы, ни места,
а только во мне ощущение всего этого? Быть может, я всякий раз ошибаюсь, когда говорю, что 2 + 3 есть 5. Но Бог должен быть бесконечно
добрый — зачем Он меня обманывает? Словом, я должен признать, что
из всего того, что я считал прежде истинным, нет ни одной вещи, в которой с известной точки зрения я не мог бы сомневаться…
(Трактат «Размышления о первой философии»,
размышление первое, с. 19—21)Заключение: Маймонид на суде истории 315
При наблюдении ретроспекции событий далёкого прошлого взору
открывается знакомая нам всем современная картина, которую характеризуют такие черты как плюрализм, отсутствие общепризнанных
эталонов нравственности, принципов веры и, как следствие всего этого — прагматизм, цинизм и нигилизм.
Например, если западноевропейцу XV века земная иерархия (аристократия, духовенство, государь) всё ещё презентовалась в качестве
проекции космического порядка (естественное место и, следовательно, закон), заложенного Создателем, то уже для европейца XVII века
общественная упорядоченность просто выгодна и гуманна, а хаос —
убыточен (договорное право). Тенденция свержения (или упразднения)
монархий и подмены их республиками явилась эхом параллельной
тенденции умаления роли Бога в структуре мироздания. На сегодняшний день восприятие Божества трансформировалось от Создателя и
Вседержителя вселенной до сугубо прагматической функции партнёра. Например, Д. Карнеги в бестселлере «Как завоевывать друзей и
оказывать влияние на людей» наставляет:
…Вера в Бога и молитва рекомендуются в качестве средства, которое поможет повысить способность человека добиваться успеха. Подобно тому как современные психиатры рекомендуют служащему
быть счастливым, чтобы лучше привлекать клиентов, некоторые священники рекомендуют любить Бога, чтобы добиться бо?льшего успеха. «Сделай Бога своим товарищем» означает: «сделай Бога компаньоном в
бизнесе», а не соединись с Ним в любви, справедливости и правде…
(цитата по: Полосин А. В. «Преодоление язычества», с. 53)
В XX веке со стороны церкви была предпринята попытка вернуть
часть былой аудитории, однако опыт показал: нельзя дважды войти в
одну и ту же реку. Действительно, на рубеже 40—60-х гг. двадцатого
века в целях недопущения коммунизма в Западной Европе были проделаны усилия по возрождению христианских ценностей, однако уже в
середине 60-х годов европейская молодёжь восстала против идеалов
средневекового католицизма, и попытка провалилась.782
Интересно, что весьма схожие процессы имели место и в еврейской среде, но немного позже — во второй половине XX века. Движение «« — »???? ?????баале?й тшува?» — возвращения к своим национальным корням, имело место, например, в русскоязычной еврейской среде в течение двух десятилетий (конец 70-х — конец 90-х), и также не произвело каких-либо ощутимых изменений в структуре жизни русскоязычного еврейства (за исключением увеличения эмиграции в государство
Израиль, вызванной, тем не менее, скорее социально-экономическими, нежели духовными мотивами).
Какие же причины воспрепятствовали этому нравственно благотворному процессу? Ответ прост — в средневековые времена, когда
782 Полосин А. В. «Преодоление язычества», с. 17—18.316 Книга вторая. Философские и политические воззрения РаМБаМа
выбор индивидуума подвергался строгой цензуре, людям приходилось
довольствоваться малым — тем, что впоследствии будет названо традиционным. Сегодня, когда каждый имеет, по крайней мере конституционное, право на свободу слова, совести и самовыражение, а также
средства, с помощью которых плоды самовыражения можно доставить до нужного адресата, заинтересовать людей «классикой» довольно сложно. Также как невозможно заставить современного человека
питаться лишь хлебом и мясом, когда на прилавке можно обнаружить
широкий ассортимент продуктов питания, так и невозможно заставить
людей исповедовать, так сказать, alma mater — религию в её традиционной, классической интерпретации. И вообще: почему только некоторые обладают «лицензией» на духовную деятельность, а другие — нет?
В попытке дать ответ на этот вопрос (или, скорее, удовлетворить спрос)
современный «потребительский рынок» наводнился всевозможными
методиками, претендующими на универсальную роль во влиянии на
становление, рост и духовный мир человека и при этом не требующими от него особых усилий и жертв. Их привлекательность всегда заключается в том, что они позволяют человеку максимально раскрыться, создавая у практикующего ощущение со-творца реальности, где всё происходит «по его правилам». Такого рода либеральные методики вполне
соответствуют духу современности, но с другой стороны, по своей истинной сути эти методики — лишь психологические игры, помогающие
отключиться на некоторое время от реалий жизни.
Итак, какое решение можно предложить? Возможно, одним из путей выхода из тупика является ответ на вопрос, прозвучавший во введении:
существует ли лимит в интерпретации Торы, и когда его можно считать
исчерпанным? Ведь не зазря же утверждают святые книги, что Тора бесконечно многогранна, и что именно она привносит искорку небесного
света в нашу суетливую жизнь, преобразуя её волшебным образом до
неузнаваемости. В нашем же случае всё происходит совершенно иначе. Изучение Торы с классическими комментариями почему-то окутывает наше сознание туманной пеленой, и мы засыпаем, а если и нет, то
по прошествию энного количества лет мы случайным образом обнаруживаем себя в тёмной и далёкой от реалий жизни пещере. В то же время в течение XX-го века человеческая цивилизация сделала прорыв, соизмеримый с периодом в тысячу лет! И эта скорость с каждым годом
всё возрастает: те процессы, которые ещё недавно занимали годы или
даже десятилетия, сегодня происходят в течение месяцев или даже недель! Читая комментарии к Торе, составленные еще лет 150—200 назад,
современному человеку довольно сложно проникнуться тяжеловесными
категориями тамошней жизни, чтобы оценить значимость текста. Это
означает, что в самом ближайшем будущем мы столкнёмся с проблемой передачи знаний Торы последующим поколениям, ведь если нет
диалога между старым поколением с его богатейшим, но «громоздким» наследием и молодым с его «невыносимой лёгкостью бытия», то
мы рискуем потерять институт ученичества и преемственности.Заключение: Маймонид на суде истории 317
