души и утверждающий, что она только тело, находящееся в «определенном состоянии» (IV в. до н. э.).

[32] Увы! Сколь малая толика жизни оставлена старцам (лат). — Максимиан. Элегия, I, 16.

[33] Ничто не в силах поколебать стойкость его души: ни взгляд грозного тирана, ни Австр [южный ветер], буйный владыка бурной Адриатики, ни мощная рука громовержца Юпитера (лат). — Гораций. Оды, III, 3, 8 сл.

[34] «В наручниках и сковав тебе ноги, я буду держать твоя во власти сурового тюремщика». — «Сам бог, как только я захочу, освободят меня». Полагаю, он думал при этом: «Я умру». Ибо во смертью — конец всему (лат). Гораций. Послания, I, 16, 76 сл.

[35] …Тридцать тиранов осудили тебя на смерть… — Здесь у Монтеня неточность: Сократа приговорили к смерти не Тридцать тиранов (404 г. до н. э.), а афинский суд присяжных в 399 г. до н. э. Приводимый рассказ см.: Диоген Лаэрсций, II. 35.

[36] …то же и с нашим веком, если мы сравним его с вечностью… — Эта мысль Монтеня чрезвычайно важна: она доказывает, что вразрез с католическим вероучением Монтень отрицает бессмертие души (Монтень повторяет эту мысль и в других местах своих «Опытов»). Следует отметить, что во всей этой главе, как и в предыдущей, где Монтень рассматривает вопрос о смерти с разных точек зрения, он нигде, однако, не упоминает о соблюдении при этом католического ритуала.

[37] Смертные перенимают жизнь одни у других… и словно скороходы, передают один другому светильник жизни (лат). — Лукреций, II, 76, 79.

[38] Первый же час давший нам жизнь, укоротил ее (лат). — Сенека. Неистовый Геркулес, 874.

[39] Рождаясь, мы умираем; конец обусловлен началом (лат). — Манилий. Астрономика, IV, 16.

[40] Почему же ты не уходишь из жизни, как пресыщенный сотрапезник [с пира]? (лaт). — Лукреций. III, 938.

[41] Почему же ты стремишься продлить то, что погибнет и осуждено на бесследное исчезновение? (лат). — Лукреций, III, 941-942.

[42] Это то, что видели наши отцы, это то, что будут видеть потомки (лат). Манилий. Астрономика, I, 522-523.

[43] Здесь Монтень соединяет два стиха — один из Лукреция, другой из Вергилия: 1) «Мы вращаемся и пребываем всегда среди одного и того же» (Лукреций, III, 1080);… 2) «И к себе по своим же следам возвращается год» (лат). (Вергилий. Георгики, II, 402).

[44] Ибо. что бы я [Природа] ни придумала, чтобы я ни измыслила, нет ничего такого что тебе бы не понравилось, все всегда остается тем же самым (лат). Лукреций, III, 944-945.

[45] Можно побеждать, сколько угодно, жизнью века, — все равно тебе предстоит вечная смерть (лат). — Лукреций, III, 1090-1091.

[46] Неужели ты не знаешь, что после истинной смерти не будет второго тебя, который мог бы, живой, оплакивать тебя, умершего, стоя над лежащим (лат). Лукреций, III, 855 cл.

[47] И тогда никто не заботится ни о себе, ни о жизни… н у нас нет больше печали о себе (лат). — Лукреций, III, 919, 922

[48] Нужно считать, что смерть для нас — нечто гораздо меньшее, — если только может быть меньшее, — чем то, что как видим, является ничем (лат). Лукреций, III, 926-927.

[49] Ибо заметь, вечность минувших времен для нас совершеннейшее ничто (лат). — Лукреций, III, 972-973.

[50] …и, прожив свою жизнь, все последуют за тобой (лат). — Лукреций, III, 968.

[51] Не было ни одной ночи, сменившей собой день, ни одной зари, сменившей ночь, которым не пришлось бы услышать смешанные с жалобным плачем малых детей стенания, этих спутников смерти и горестных похорон (лат). — Лукреций, II, 578 cл.

[52] Кентавр Хирон, воспитавший Геркулеса и позднее Ахилла, был сыном Крона и нимфы Филлиры. Раненный отравленной стрелой, он стал молить богов о ниспослании ему смерти; тогда Зевс сжалился над ним н переселил его на небо; так возникло созвездие Стрельца.