за вас». ГЛАВА XXIV Продолжение той же темы. Размышление по поводу основы системы Аббат Дюбо хочет устранить всякое представление о том, что франки вошли в Галлию как победители. По его мнению, наши короли, призванные народами, просто заняли место римских императоров и получили их права. Утверждение это неприменимо ни к тому времени, когда Хлодвиг, войдя в Галлию, грабил и захватывал ее города, ни к тому, когда он, разбив римского наместника Сиагрия, покорил страну, которой тот управлял; оно может, следовательно, относиться только к тому времени, когда Хлодвиг уже завладел с помощью оружия значительной частью Галлии, после чего народ с любовью избрал его и призвал к владычеству над остальной страной. Недостаточно, чтобы он был принят, необходимо, чтобы он был призван: аббату Дюбо необходимо доказать, что народы предпочли власть Хлодвига власти римлян или власти своих собственных законов. Между тем римляне в той части Галлии, которая еще не была покорена варварами, делились, по мнению аббата Дюбо, на две группы: одни повиновались римским начальникам; другие же, принадлежавшие к арморийскому союзу, прогнали их, чтобы защищаться против варварских народов собственными силами и управляться собственными законами. Доказывает ли аббат Дюбо, что римляне, которые оставались еще подчиненными Риму, призвали Хлодвига? Нисколько. Доказывает ли он, что арморийская республика призвала Хлодвига или хотя бы заключила какой-либо договор с ним? И этого нет. Он не только ничего не может сказать нам о судьбе этой республики, но не может даже доказать ее существование; и хотя он прослеживает ее со времени Гонория до завоеваний Хлодвига и с удивительным искусством относит к ней все события того времени, ее совсем не видно у древних авторов. И действительно, одно дело доказать, опираясь па цитату из Зосимы, что при Гонории арморийская страна и другие галльские провинции восстали и образовали нечто вроде республики; а другое — обнаружить, что, несмотря на неоднократно производившееся умиротворение Галлии, арморийцы продолжали составлять отдельную республику, существовавшую до завоеваний Хлодвига. Между тем, чтобы установить свою систему, аббат Дюбо нуждался в очень сильных и очень точных доказательствах: когда мы видим, что завоеватель входит в государство и подчиняет себе значительную его часть благодаря своему могуществу и наси-лиям; что по прошествии некоторого времени вся страна оказывается в его руках и история не говорит, как это случилось, — есть сильное основание думать, что дело кончилось так же, как и началось. Если это положение остается недоказанным, очевидно, что вся система аббата Дюбо разрушается до самого основания, и каждый раз, как о.н будет делать какой-либо вывод, исходя из положения, что Галлия не была покорена франками, но что франки были призваны римлянами, положение это можно будет отвергнуть. Аббат Дюбо хочет доказать свое основное положение ссылкой на римские звания, которые были присвоены Хлодвигу; он утверждает, будто Хлодвиг наследовал своему отцу Хильде-рику в должности начальника войск. Но эта должность составляет его собственное изобретение. Письмо св. Ремигия к Хлод-двигу, на которое ссылается автор, содержит в себе лишь поздравление короля со вступлением его на престол- Когда цель документа известна, зачем приписывать ему другую, которой он не имеет? К концу своего правления Хл&двиг получил от императора Анастасия звание консула. Но какие права приобретал он этим званием, которое давалось всего на один год? Есть основание думать, говорит аббат Дюбо, что император Анастасий в том же дипломе сделал Хлодвига проконсулом. А я скажу, что есть основание думать, что он этого не сделал. По отношению к ни на чем не основанному положению авторитет отрицающего равносилен авторитету утверждающего. Кроме того. у меня есть и основание для отрицания: Григорий Турский, который говорит о консульстве, ничего не сообщает о проконсульстве; если бы предположение аббата Дюбо было справедливо, Хлодвиг не мог бы занимать эту должность более шести месяцев, так как он умер полтора года спустя после того, как был назначен консулом, а проконсульская должность не была наследственным званием. Наконец, когда Хлодвиг был назначен консулом и, если угодно, проконсулом, он был уже властелином монархии и все его права были прочно установлены. Другое доказательство, приводимое аббатом Дюбо, — это осуществленная императором Юстинианом передача всех имперских прав на Галлию детям и внукам Хлодвига. Я мог бы многое сказать по поводу этой передачи. О значении, которое придавали ей франкские короли, можно судить на основании того, как они исполнили ее условия. К тому же они были господами Галлии, ее признанными государями. Юстиниан не владел в ней ни пядью земли. Западная империя была уже давно уничтожена, а восточный император не имел на Галлию никаких прав, кроме прав представителя западного императора; это были права на права. Монархия франков была уже основана; новые порядки уже вступили в силу; взаимные отношения лиц и населявших монархию народов были приведены к соглашению; каждому пароду были даны свои законы, получившие даже письменную редакцию. Какое значение могла иметь эта посторонняя уступка прав уже установившемуся учреждению? Для чего понадобились аббату Дюбо разглагольствования всех этих епископов, которые среди беспорядка и смятения, среди полного разрушения государства и опустошений завоевания стараются льстить победителю? Что доказывает лесть, кроме слабости того, кто вынужден льстить? О чем свидетельствуют красноречие и поэзия, кроме умения применять эти искусства? Кого не удивит Григорий Турский, когда после рассказа об убийствах, совершенных Хлодвигом, он говорит, что бог тем не менее ежедневно поражал его врагов, потому что он ходил по путям божьим? Кто сомневается в том, что духовенство было очень радо обращению Хлодвига и что оно извлекло из этого большие выгоды? Но кто может, с другой стороны, сомневаться и в том, что народы подверглись всем бедствиям завоевания и что римское правительство уступило место правительству германцев? Франки не хотели, да и не могли все изменить; вообще говоря, редко кто из завоевателей был одержим этой манией. Но для того, чтобы все выводы аббата Дюбо были верны, необходимо, чтобы франки не только ничего не изменили у римлян, но еще и изменились сами. Следуя методу аббата Дюбо, я мог бы доказать, что греки вовсе не покорили Персии. Сначала я стал бы говорить о договорах, которые некоторые из их городов заключили с персами; я сказал бы о греках, которые были на жалованье у персов, подобно тому как франки были на жалованье у римлян; что если Александр вошел в страну персов, если он осадил, взял и разрушил город Тир, то это было частное дело, подобно победе над Сиагрием. Взгляните, как еврейский первосвященник выходит к нему навстречу; прислушайтесь к оракулу Юпитера Аммона; вспомните, что было предсказано о нем в Гордии; посмотрите, как все города выбегают, так сказать, к нему навстречу; как являются к нему толпою сатрапы и знать. Он одевается по-персидски; это — консульское одеяние Хлодвига. Разве Дарий не предлагал ему половину своего государства? Разве Дарий не был убит как тиран? Не оплакивают ли мать и жена Дария смерть Александра? Разве Квинт Курций, Арриан и Плутарх были современниками Александра? Не наградило ли нас книгопечатание познаниями, которых не доставало этим авторам? Такова история 689 Установления французской монархии в Галлии. Гуго Капет могли быть дворянами только в том случае, если они происходили от римлян и саксов, т. е. от народов порабощенных? Аббат Дюбо основывает свое мнение на салических законах. Из этих законов, говорит он, ясно, что у франков вовсе не было двух сословий граждан. Они назначали композиции в двести солидов за смерть всякого франка без различия; но между римлянами различали королевского сотрапезника, римлянина-собственника и податного римлянина: за первого назначалась композиция в триста солидов, за второго — в сто, за третьего — только в сорок пять солидов. А так как в размерах композиций состоял главный признак различия сословий, то аббат Дюбо и заключил, что у франков было только одно сословие граждан, а у римлян — три. Удивительно, как эта самая ошибка аббата Дюбо не открыла ему его заблуждения. В самом деле, было бы очень странно, если бы сословие благородных у римлян, жившее под владычеством франков, получало более высокую композицию .и пользовалось большим значением, чем славнейшие из франков и величайшие из их предводителей. Можно ли поверить, чтобы народ-победитель проявлял так мало уважения к самому себе н так много — к народу, им побежденному? Кроме того, аббат Дюбо ссылается на законы других варваров, доказывающие, что у них имелись различные сословия граждан. Было бы очень странно, если бы франки составляли исключение из этого общего правила. Уж это одно должно было навести его на мысль, что он неверно понял или неверно применив тексты салического закона, что в действительности и было. Из этого закона мы узнаем, что композиция за смерть антрустиона, т. е. верного или вассала короля, составляла шестьсот солидов, а за римлянина, сотрапезника короля, — — только триста солидов. Там же находим, что композиция за смерть простого франка составляла двести солидов, а за простого римлянина — только сто. Кроме того, за податного римлянина, нечто вроде крепостного или вольноотпущенного, уплачивалась композиция в сорок пять солидов; но я не буду говорить о ней, как и о композиции за франка-крепостного или вольноотпущенного, так как здесь нет речи об этом третьем разряде. Что же делает аббат Дюбо? Он умалчивает о высшем общественном сословии у франков, т. е. о статье закона, относящейся к антрустионам, и затем, сравнивая простого франка, за смерть которого полагалась композиция в двести солидов, с римлянами так называемых ям трех сословий, за которых платились композиции различных размеров, он делает заключение, что у франков было только одно сословие граждан, а у римлян — три. Если у франков был только один класс граждан, то, казалось бы, и у бургундов не должно было быть иначе, так как их королевство составило одну из главнейших частей нашей монархии; между тем в их кодексах существуют три композиции: одна для бургундов и римлян из сословия благородных, другая для бургундов и римлян среднего состояния и третья для людей низшего состояния из обоих народов. Аббат Дюбо совсем не упомянул об этом законе. Нельзя не удивляться, когда видишь, как он уклоняется от наступающих на него со всех сторон противоречий. Заговорят ли о знати, сеньорах и дворянах, он отвечает, что то были частные, а не сословные различия, формы вежливости, а не юридические