городе, где бедность считали общественной добродетелью и презирали богатство — тайный путь к приобретению власти, — рождение и знатность не обладали значительными преимуществами. Власть должна была перейти к большинству народа, и аристократическое государство постепенно превратилось в демократическое.
Те, кто повинуется царю, меньше терзаются завистью и ревностью, чем те, кто живет при режиме наследственной аристократии. Государь так далек от своих подданных, что они его почти не видят; он так сильно возвышается над ними, что они не могут себе представить такое отношение между ними, которое оскорбляло бы их. Но знатные, которые управляют, находятся на глазах у всех; они не настолько возвышаются над остальными гражданами, чтобы последние не делали все время неприятных сравнений. Поэтому народ во все времена, да и теперь, ненавидит сенаторов. Республики, где рождение не дает никаких прав на участие в правительстве, в этом отношении самые счастливые, ибо народ меньше завидует власти, которую он дает кому хочет и отнимает по своей прихоти.
Народ, недовольный патрициями, удалился на Священную гору. К нему направили послов, успокоивших его. Но так как все обязались взаимно помогать друг другу в том случае, если патриции нарушат данное ими слово, — что всегда вызывало волнения и мешало магистратам правильно исполнять свои обязанности, — то предпочли создать новую магистратуру, которая помешала бы совершать несправедливости по отношению к плебеям. Но вследствие исконной человеческой слабости плебеи, которые получили трибунов для своей защиты, воспользовались ими для нападения; они понемногу лишили патрициев всех их прерогатив. Это привело к непрерывным раздорам. Народ поддерживали или, скорее, возбуждали трибуны, патрициев же защищал сенат, почти весь составленный из патрициев, более склонный соблюдать старинные правила и опасавшийся, как бы чернь не сделала какого-либо трибуна тираном.
Народ пользовался своими собственными средствами, а именно: своим численным преобладанием на выборах, отказом отправляться на войну, угрозами удалиться на Священную гору, односторонними народными постановлениями и, наконец, обвинениями против тех, которые слишком упорно ему сопротивлялись. Сенат оборонялся своей мудростью, своей справедливостью и любовью, которую он внушал к отечеству, своими благодеяниями и мудрым распределением сокровищ республики, уважением, которое народ питал к славе первых семейств и к добродетели великих людей, религией, старинными учреждениями, отменой дней собраний под тем предлогом, что ауспиции неблагоприятны, клиентами, противопоставлением одного трибуна другому, назначением диктатора, объявлением новой войны и общими несчастьями, объединявшими интересы всех. Сенат отстаивал себя еще и тем, что проявлял отеческую снисходительность к народу, соглашаясь удовлетворить часть его требований с тем, чтобы он отказался от остальных, и всегда придерживался того правила, что надо предпочесть сохранение республики прерогативам какого-либо сословия или какой-либо магистратуры.
С течением времени, когда плебеи настолько ослабили патрициев, что это различие потеряло всякое значение, когда и те, и другие стали равно получать почести, возникли новые раздоры между простым пародом, волнуемым своими трибунами, и главными патрицианскими и плебейскими семействами, которых стали называть знатью и из которых был составлен сенат, отстаивавший их интересы. Но за это время исчезли старинные простые нравы, а частные лица приобрели огромные богатства; по так как богатство не может не доставлять власти, то новые знатные сопротивлялись гораздо сильнее, чем прежние патриции. Это послужило причиной смерти Гракхов и многих из тех, кто хотел воплотить их намерения в жизнь.
Теперь я перехожу к той магистратуре, которая сильно содействовала укреплению власти правительства, а именно — к цензуре. Цензоры занимались переписью народа; кроме того, так как сила республики состояла в дисциплине, строгости нравов и постоянном соблюдении известных обычаев, они исправляли те злоупотребления, которые не были предусмотрены законом или за которые другие магистраты не могли карать. Бывают плохие примеры, которые хуже преступлений; больше государств погибло от того, что оскорбляли нравы, чем от того, что нарушали законы. Цензоры запрещали вводить опасные новшества, которые могли бы изменить настроение духа или ума гражданина и прервать цепь непрерывной традиции, они улаживали домашние и общественные беспорядки. Они могли исключить из сената кого им угодно, отнять у всадника коня, содержавшегося за счет государства, переместить гражданина в другую трибу или даже зачислить его в такую, члены которой вносили денежные подати в пользу города, но были лишены привилегий, которыми обладали остальные граждане.
М. Ливий заклеймил даже народ: из 35 триб он зачислил 34 в разряд тех, члены которых были лишены привилегий, которыми обладали граждане города. «Ибо, — говорил он,— после того как вы меня осудили, вы меня же назначили консулом и цензором. Следовательно, или вы поступили противозаконно один раз, наложив на меня кару, или два раза, назначив меня сперва консулом, а потом цензором».
М. Дуроний, народный трибун, был исключен цензорами из сената за то, что во время своей магистратуры он отменил закон, ограничивавший расходы на празднества.
Цензура была очень мудрым учреждением. Цензоры не могли лишить кого-либо магистратуры, потому что это внесло бы расстройство в выполнение государственных функций, но они могли снизить гражданина в его звании и ранге, лишив его, таким образом, той знатности, которая, так сказать, принадлежала ему лично.
Сервий Туллий произвел знаменитое деление граждан по центуриям, которое так хорошо объяснили Тит Ливии и Дионисий Галикарнасский. Он разделил 193 центурии на шесть классов и зачислил весь простой народ в последнюю центурию, которая одна составляла шестой класс. Мы видим, что такое распределение отнимало у простого народа право голоса хотя не юридически, но фактически. Впоследствии было установлено, что, за исключением отдельных случаев, голосование должно производиться соответственно делению по трибам.
Было 35 триб, из которых каждая обладала одним голосом: 4 трибы городских, а 31 — сельская. Главные граждане, т. е. землевладельцы, естественно, входили в сельские трибы; простой же народ входил исключительно в городские трибы и имел очень мало влияния на государственные дела; именно это рассматривалось как спасение республики. Когда Фабий зачислил в 4 городские трибы простой парод, который Аппий Клавдий — распределил по всем трибам, то он получил прозвище Величайшего. Цензоры каждые пять лет проверяли положение республики в данный момент и распределяли парод по различным трибам таким образом, чтобы трибуны и честолюбцы не могли предопределить исход голосований и чтобы сам народ не мог злоупотреблять своей властью.
Рим имел прекрасное правительство, поскольку он с самого начала имел такое устройство, что или дух народа, или сила сената, или авторитет известных магистратов могли всегда исправить всякое злоупотребление властью.
Карфаген погиб потому, что не мог терпеть, чтобы сам Ганнибал исправлял злоупотребления. Афины пали потому, что жителям города их заблуждения казались столь приятными, что они не хотели исцелиться от них. В паше время итальянские республики, которые кичатся устойчивостью своих правительств, должны кичиться только долговечностью их злоупотреблений; они имеют не больше свободы, чем Рим при децемвирах.
Мудрость английского правительства заключается в том, что в нем есть учреждение, которое все время проверяет правительство и в то же время проверяет самого себя; поэтому ошибки правительства никогда не бывают длительными и часто даже становятся полезными, благодаря тому что они обращают на себя внимание нации.
Одним словом, свободное государство, т. е. постоянно волнуемое борьбой партий, может сохранять себя только в том случае, если оно способно исправлять свои ошибки благодари своим собственным законам.
ГЛАВА IX Две причины гибели Рима
Республика могла легко существовать, пока владычество Рима ограничивалось Италией. Всякий солдат был одновременно гражданином; каждый — консул набирал армию; под командованием следующего консула другие граждане отправлялись па войну. Число отрядов не было слишком велико; старались принимать в армию только тех граждан, которые обладали достаточным имуществом для того, чтобы быть заинтересованными в сохранении города. И, наконец, сенат внимательно наблюдал за поведением генералов, так что у них не могла возникнуть даже и мысль поступить вопреки своему долгу.
Но когда легионы перешли через Альпы и переправились через море, то солдаты, которых на время нескольких кампаний пришлось оставить в покоренных странах, мало-помалу потеряли добродетели, свойственные гражданину; генералы, распоряжавшиеся армиями и царствами, почувствовали свою силу и перестали повиноваться.
Солдаты начали признавать только своего генерала, возлагать на него все свои надежды и меньше любить свое отечество. Они уже не были больше солдатами республики, а солдатами Суллы, Мария, Помпея, Цезаря 17. Рим не мог больше знать, является ли командующий армией в провинции его генералом или же его врагом.
Пока народ в Риме совращался лишь трибунами, которым он мог поручить только такую власть, какой обладал он сам, сенат мог легко защищаться, потому что он действовал последовательно, а чернь все время переходила от крайнего неистовства к крайней слабости. Но когда любимцы народа получили колоссальную власть за пределами страны, вся мудрость сената стала бесполезной и республика погибла.
Причина того, что свободные государства менее долговечны, чем другие, состоит в том, что как их несчастья, так и их удачи почти всегда приводят к потере ими свободы. Но удачи и несчастья государства, где народ подчинен, одинаково закрепляют его рабство. Мудрая республика не должна отваживаться на такие предприятия, исход которых зависит от превратностей судьбы. Единственное благо, к которому она должна стремиться, — это устойчивость государств.
Величие города погубило республику не в меньшей степени, чем величие империи.
Рим покорил всю вселенную при помощи народов Италии, которых он в разное время наделил различными привилегиями. Большая часть народов сначала мало заботилась о получении права римского гражданства; некоторые даже предпочитали сохранить свои старые обычаи. Но когда это право стало признаком господства над вселенной, когда человек, не бывший римским гражданином, был ничем, а получавший это звание становился всем, народы Италии решили или погибнуть, или стать римскими гражданами. Не сумев добиться своей цели домогательствами и просьбами, они взялись за оружие; жители всей той страны, которая обращена к Ионическому морю, подняли восстание. Другие союзники готовы были присоединиться к ним. Рим, вынужденный сражаться против тех, кто, так сказать, был его руками, посредством которых он сковывал вселенную, стоял на краю гибели. Ему угрожала участь ограничиться пределами своих стен. Он согласился дать это столь желанное право тем союзникам, которые еще оставались ему верными. Мало-помалу он дал его всем.
С тех пор Рим перестал быть городом, где народ был воодушевлен тем же духом, той же любовью к свободе, той же ненавистью к тирании, где борьба за власть против сената и стремление лишить знать ее прерогатив были смешаны с уважением и являлись не чем иным, как только любовью к равенству. Когда народы Италии стали гражданами Рима, каждый город, сохраняя свои характерные черты, стал отстаивать свои частные интересы, обнаруживать свою зависимость от какого-либо сильного покровителя. Город, граждане которого были рассеяны по всей Италии, не
