Потом унтер-офицер шагнул к Ранделю.
— Что вы тут делаете? — спросил он.
— Сижу, — спокойно ответил тот.
— Откуда вы явились?
— Если пересчитать все места, где я был, часу не хватит.
— Куда вы направляетесь?
— В Виль-Аваре.
— Где это?
— В департаменте Манш.
— Это ваша родина?
— Да.
— Почему вы ушли оттуда?
— Искать работу.
— У этих мошенников всегда одна песня. Но меня не проведешь, — обернувшись ко второму стражнику, сказал унтер тоном человека, у которого нет терпения в сотый раз выслушивать такую дурацкую выдумку. — Бумаги при вас? — продолжил он допрос.
— При мне.
— Предъявите.
Рандель вытащил из кармана удостоверения и рекомендации — ветхие, захватанные, засаленные бумажки — и протянул их унтеру.
Тот медленно, запинаясь, прочитал и, убедившись, что они в порядке, возвратил владельцу, но вид у него был крайне недовольный: он явно считал, что этот пройдоха его надул.
— А деньги у вас есть? — немного подумав, спросил он.
— Нет.
— Совсем нет?
— Совсем.
— Ни единого су?
— Ни единого.
— На какие же средства вы живете?
— На то, что мне дают.
— Значит, выпрашиваете подаяние?
— Да, если удается, — твердо ответил Рандель.
И тут стражник произнес:
— Я уличаю вас в том, что вы, не имея средств к существованию, не занимаясь полезным трудом, бродяжничаете по большим дорогам и побираетесь, на каковом основании я беру вас под арест и приказываю следовать за мной.
Плотник поднялся с обочины.
— Идти так идти, — проговорил он и, не дожидаясь приказа, встал между стражниками. — Сажайте в кутузку. Крыша над головой будет, от дождя спасусь, — добавил он.
И они направились в село; до него было не больше четверти мили, сквозь оголенные ветки виднелись черепичные крыши.
Уже отзвонили к обедне, на площади толпился народ. По сторонам улицы тотчас встали живой изгородью жаждавшие взглянуть на злоумышленника, а следом за ним бежали взбудораженные ребятишки. Крестьяне и крестьянки пялились на арестанта, шагавшего меж двух стражников, и глаза у них горели ненавистью, горели желанием забросать его камнями, содрать с него шкуру ногтями, затоптать в землю. Они спрашивали друг у друга, кого он обокрал, кого убил. Мясник, служивший когда-то в отрядах спаги, утверждал, что молодчик не иначе как дезертир, содержатель табачной лавочки узнал в нем человека, который нынче утром всучил ему фальшивую монету в пятьдесят сантимов, торговец скобяным товаром готов был поклясться, что полиция после шестимесячных бесплодных поисков сцапала наконец убийцу вдовы Мале.
Стражники ввели Ранделя в зал заседаний муниципалитета; там за большим столом уже сидел знакомый ему мэр, рядом с мэром — судебный следователь.
— Ara, все-таки попался, любезный! — вскричал мэр. — Я же говорил, что засажу тебя за решетку. Докладывайте, что произошло, — обратился он к унтер-офицеру.
— Господин мэр! У этого человека нет ни крова, ни пристанища, нет, как он утверждает, ни единого су на прожитие. Он задержан мной за бродяжничество и нищенство. Имеет при себе хорошие рекомендации, его бумаги в полном порядке, — отрапортовал унтер.
— Ну-ка, дайте мне взглянуть на эти бумаги, — сказал мэр. Он взял их, дважды прочитал, потом вернул Ранделю и отдал приказ: — Обыщите его.
Плотника обыскали и ничего не нашли. Мэр, придя, видимо, в некоторое замешательство, спросил:
— Что же вы делали сегодня утром на дороге?
— Искал работы.
— Искали работы?.. На большой дороге?
— А где же мне ее, по-вашему, искать? В кустах, что ли?
Они смотрели друг на друга пристальным и яростным взглядом, как звери враждующих видов.
— Так и быть, я отпущу вас, но больше не попадайтесь мне на глаза! — пригрозил мэр.
— Лучше бы вы меня посадили, — сказал плотник. — Хватит с меня таскаться по дорогам.
Мэр нахмурился.
— Замолчите! — потом распорядился, обращаясь к стражникам: — Отведите этого человека на двести метров от села и пусть идет на все четыре стороны.
— Скажите им, чтобы хоть накормили меня сначала, — попросил Рандель.
— Накормить вас! Еще чего не хватало! — возмутился мэр. — Ха-ха-ха! Вот уж, действительно, придумал!
— Я подыхаю с голоду, и вы толкаете меня на дурное дело, коли гоните, не накормив, — жестко сказал тот. — Тем хуже для вас, для богатеев.
— Уведите его, уведите, не то я рассержусь всерьез! — вскочив, повторял мэр.
Стражники схватили плотника под руки и поволокли вон из мэрии. Он не сопротивлялся, спокойно шел с ними сперва по той же улице, потом двести метров от километрового столба по дороге, и тут унтер скомандовал:
— А теперь убирайтесь, и чтобы духу вашего здесь не было, не то я вам покажу, где раки зимуют.
Рандель ничего не ответил и снова зашагал, сам не зная куда. Так он шел минут пятнадцать — двадцать, отупевший до полного бесчувствия.
Но вдруг из приоткрытого окна домишка у обочины ему ударило в нос запахом мясной похлебки, и он остановился как вкопанный.
Приступ голода, свирепого, раздирающего внутренности, сводящего с ума голода схватил его с такой силой, что он чуть не бросился, как неразумное животное, на стену жилья.
— На этот раз вам придется меня накормить, будь вы все прокляты! — громко прорычал он и начал колотить палкой по двери. Никто не отозвался; тогда он забарабанил еще громче, вопя во всю глотку:
— Эй, эй, вы, люди, откройте!
Ни звука в ответ. Он подошел к окну, толкнул раму, и навстречу холодному уличному воздуху вырвался теплый, спертый кухонный воздух, пропахший горячим бульоном, вареным мясом, капустой.
Плотник перемахнул через подоконник в кухню. Стол был накрыт на два прибора. Хозяева, надо полагать, отправились к обедне и оставили на плите праздничный обед — отличную говядину в наваристом овощном супе.
На полке меж двух бутылок, по виду нетронутых, лежал свежий хлеб.
Первым делом Рандель накинулся на хлеб; отламывая куски с таким ожесточением, точно душил врага, он жадно запихивал в рот, глотал, не прожевав. Но запах мяса потянул его к плите, он снял крышку с кастрюли, сунул внутрь вилку и вытащил большой кусок говядины, обвязанный веревочкой. На ту же тарелку он с верхом наложил капусты, моркови, луку, поставил ее на стол, уселся, разрезал мясо на четыре части и пообедал как у себя дома. Почти доев говядину и наполовину расправившись с овощами, он захотел пить и пошел за бутылкой.
Налив себе в стакан, он, еще не попробовав, понял, что это водка. Ну что ж, она согреет ему утробу, разожжет кровь, плохо ли после того, как человек намерзся? Он выпил.
И впрямь, ощущение с отвычки было такое приятное, что он тут же снова налил полный стакан и в два глотка осушил. И сразу Ранделю стало до того весело и радостно, точно вместе с хмельным ему в нутро попала изрядная доля счастья.
И опять он взялся за еду, но уже без спешки, размачивал хлеб в бульоне, потом старательно пережевывал. Теперь все тело у него пылало, особенно горел лоб, а в голове стучали молотки.
Но тут где-то вдали раздался колокольный звон — это кончилась служба. И даже не страх, а инстинкт, тот самый инстинкт самосохранения, который в минуту опасности становится лучшим советчиком и поводырем всех живых существ, заставил плотника вскочить на ноги. Он сунул недоеденный хлеб в один карман, бутылку водки — в другой, крадучись подошел к окну и оглядел дорогу.
Дорога была еще безлюдна. Он выбрался на нее, но на этот раз свернул с большака на тропку, которая по полю вела к лесу, только что им замеченному.
Рандель был доволен собой и весел, чувствовал такой прилив сил, бодрости, легкости, что перепрыгивал, сомкнув ноги, через полевые ограды.
Добравшись до тени, он вытащил бутылку из кармана и на ходу начал снова тянуть водку, почти не переводя дыхания. И тут мысли его смешались, глаза помутнели, ноги стали как резиновые.
Он запел старинную народную песню:
Ох, как же это весело,
Как же это весело
По ягоды ходить!
Теперь, ступая по толстой мшистой подстилке, влажной и свежей, чувствуя под ногами этот мягкий ковер, он, как ребенок, испытывал неодолимую потребность дурачиться, кувыркаться.
Разбежавшись, он и впрямь перекувырнулся, раз, другой. Вставая на ноги, сызнова затягивал:
Ох, как же это весело,
Как же это весело
По ягоды ходить!
Вне запно он вышел к ложбине и внизу, на дороге, проложенной по ее дну, увидел молодую рослую женщину, должно быть, батрачку: она возвращалась в деревню, неся на большом бочечном обруче, висящем на плечах, два ведра молока, которые придерживала руками.
Пригнувшись, он следил за каждым ее движением, глаза у него горели, как у пса при виде перепелки.
Заметив его, она подняла голову и смеясь крикнула:
— Это вы так распелись?
Не отвечая, он прыгнул на дорогу с откоса футов в шесть высотой, не меньше.
— Господи, как вы меня напугали! — вскричала она, неожиданно увидев его перед собой.
Но он ничего не слышал, он был пьян, слепо одержим потребностью еще более лютой, чем голод, распален хмелем и непреоборимой яростью, потому что два месяца был лишен всего, а теперь напился — молодой мужчина с горячей кровью, со всеми вожделениями, которыми природа наделяет плоть здорового самца.
Глянув на его протянутые руки, на выражение лица, глаз, полуоткрытого рта, девушка в страхе попятилась.
Он схватил ее за плечи и молча повалил на землю.
Ведра, гремя, поливая молоком дорогу, упали и покатились в разные стороны, она закричала, потом поняла, что в этом безлюдье все равно никто не придет на помощь, к тому же молодчик покамест не покушается на ее жизнь, и благоразумно решила сдаться, даже не очень возмущенная — парень он был дюжий, хотя слишком уж груб.
Но стоило ей встать на ноги, как мысль о пролитом молоке привела ее в такое неистовство, что, сорвав сабо с ноги, она теперь, в свою очередь, набросилась на него, готовая проломить ему башку, если он не возместит убытка.
А он, не поняв причины этого внезапного нападения, немного протрезвев, в растерянности и ужасе от содеянного, бросился бежать со всех ног, и вслед ему летели камни, иногда с силой ударяя в спину.
Плотник бежал долго, очень долго, пока его не одолела безмерная усталость. Ноги подкосились, мысли спутались, в голове не осталось ни воспоминаний, ни способности соображать.
Он свалился на землю под каким-то деревом.
Через пять минут он уже спал мертвым сном.
Рандель проснулся от сильного толчка и, открыв глаза, увидел над собой две блестящие кожаные треуголки: утренние стражники вязали ему руки.
— Я наперед знал, что тебе от меня не уйти, — с ухмылкой сказал унтер.
Рандель беспрекословно встал. Стражники толкали его и, сделай
