Государственный переворот. Ги де Мопассан
(1850 – 1893)
Париж узнал о падении Седана. Была провозглашена республика. Вся Франция ринулась на путь того безумия, которое продолжалось до последнего дня Коммуны. С одного конца страны до другого все играли в солдаты.
Лавочники преобразились в полковников, исполняющих обязанности генералов, целая коллекция револьверов и кинжалов украшала толстые животы этих мирных обывателей, перетянутые красными поясами. Мелкие буржуа, случайно превратившиеся в воинов, командовали батальонами крикливых волонтеров и неистово ругались, чтобы придать себе больше весу.
Уже один тот факт, что они были вооружены, что у каждого из них было в руках военное ружье, кружил головы этим людям, которые до сих пор имели дело только с весами, и они без всякого повода могли стать опасными для каждого встречного. Они казнили невиновных в доказательство того, что умеют убивать, и, бродя по полям, не тронутым еще пруссаками, стреляли в бродячих собак, коров, спокойно пережевывавших жвачку, в больных лошадей, пасшихся на лугах.
Каждый воображал, что именно он призван играть великую боевую роль. Кофейни самых маленьких деревушек были переполнены одетыми в мундиры торговцами и походили на казармы или на военный госпиталь.
До местечка Канвиль еще не дошли потрясающие известия из армии и столицы, но уже целый месяц в нем царило сильнейшее возбуждение и враждующие партии ополчались друг против друга.
Мэр Канвиля, г-н виконт де Варнето, маленький тощий старичок, легитимист[2], из честолюбия ставший с недавнего времени приверженцем Империи, встретил яростного противника в лице доктора Массареля, толстого сангвиника, который был главой республиканской партии округа, председателем местной масонской ложи, президентом общества земледелия и пожарной команды, а также организатором сельской милиции, предназначенной спасти край.
За две недели ему удалось привлечь на защиту страны шестьдесят трех волонтеров из женатых людей и отцов семейств, мирных крестьян и торговцев местечка, и он обучал их каждое утро на площади перед мэрией.
Если мэр, направляясь в ратушу, случалось, проходил мимо, командир Массарель, вооруженный пистолетами, горделиво шагал с саблей в руке перед фронтом своего отряда и заставлял людей выкрикивать: «Да здравствует отечество!» И этот крик, как все замечали, приводил в волнение старого виконта, который, без сомнения, видел в нем угрозу, вызов и в то же время ненавистное напоминание о великой революции[3].
Утром 5 сентября доктор, облачившись в мундир и положив на стол револьвер, принимал чету больных престарелых крестьян; муж целых семь лет страдал расширением вен, но не обращался к доктору, ожидая, когда жене тоже понадобится врачебный совет. В это время почтальон принес газету.
Г-н Массарель развернул ее, побледнел, быстро вскочил и в исступленном восторге, воздев руки к небу, во весь голос крикнул в лицо остолбеневшим крестьянам:
– Да здравствует республика!.. Да здравствует республика!.. Да здравствует республика!..
И упал в кресло, обессилев от волнения.
Старик-крестьянин продолжал тянуть:
– Началось это с того, что по ногам у меня вроде как мурашки стали ползать.
– Оставьте меня в покое! – крикнул Массарель. – Есть мне время заниматься всякой чепухой… Провозглашена республика, император взят в плен. Франция спасена!.. Да здравствует республика!..
И, подбежав к двери, заорал:
– Селеста! Скорее, Селеста!
Прибежала перепуганная служанка. Он говорил так быстро, что язык у него заплетался:
– Мои сапоги, саблю, патронташ, испанский кинжал, что у меня на ночном столике, – живо!..
Упрямый крестьянин, воспользовавшись минутой молчания, продолжал:
– И вот набухло у меня в ногах, точно карманы какие, так что и ходить стало больно.
Выведенный из себя, доктор взревел:
– Оставьте меня в покое, черт возьми!.. Если бы вы мыли ноги, ничего бы не случилось.
И, схватив старика за шиворот, он гаркнул ему в лицо:
– Ты что же, не понимаешь, скотина, что у нас теперь республика?
Но тут профессиональное чувство врача заставило его успокоиться, и он выпроводил ошеломленную чету, повторяя:
– Приходите завтра, приходите завтра, друзья мои. Мне сегодня некогда.
Вооружаясь с головы до ног, он отдавал кухарке целый ряд новых спешных приказаний:
– Беги к лейтенанту Пикару и к сублейтенанту Поммелю и скажи им, что я немедленно жду их к себе. Пришли ко мне также Торшбефа с барабаном, живо, живо!
Когда Селеста вышла, он погрузился в думы, готовясь к борьбе с предстоящими трудностями.
Все трое явились вместе, в рабочей одежде. Командир, рассчитывавший увидеть их в полной форме, так и подскочил:
– Разве вы ничего не знаете, черт возьми?! Император в плену, провозглашена республика. Надо действовать. Мое положение щекотливо, скажу более – опасно.
Он задумчиво помолчал с минуту, стоя перед онемевшими от изумления подчиненными, затем продолжал:
– Надо действовать без колебаний. В таких обстоятельствах минуты стоят часов. Все зависит от быстроты решений. Вы, Пикар, отправляйтесь к кюре и заставьте его ударить в набат, чтобы собрать население, которое я осведомлю о событиях. Вы, Торшбеф, бейте сбор по всей коммуне вплоть до деревушек Жеризе и Сальмар, чтобы созвать на площадь вооруженное ополчение. Вы, Поммель, наденьте поскорее форму – мундир и кепи. Мы с вами займем мэрию и заставим господина де Варнето сдать мне власть. Понятно?
– Да.
– Исполняйте все быстро, не теряя времени. Я провожу вас до дому, Поммель, и мы будем действовать сообща.
Пять минут спустя командир и его помощник, вооруженные до зубов, появились на площади как раз в ту минуту, когда маленький виконт де Варнето, в гетрах и с карабином на плече, точно собираясь на охоту, торопливо вышел с другой стороны площади в сопровождении трех стражников в зеленых мундирах, с ножами на боку и ружьями наперевес.
Ошеломленный доктор остановился, а четверо мужчин вошли в мэрию и заперли за собою дверь.
– Нас опередили, – пробормотал доктор, – надо теперь ждать подкрепления. Раньше как через четверть часа ничего не сделать.
Появился поручик Пикар.
– Кюре отказался повиноваться, – сообщил он. – Он даже заперся в церкви с пономарем и привратником.
По другую сторону площади, против белого здания запертой мэрии, стояла немая и темная церковь с огромной дубовой дверью, окованной железом.
Когда заинтригованные жители высунули носы из окон или вышли на порог дома, раздался вдруг барабанный бой и появился Торшбеф, яростно выбивая торопливый сигнал сбора. Он пересек мерным шагом площадь и исчез по дороге в поле.
Командир обнажил саблю, стал между зданиями, где забаррикадировались враги, и, потрясая над головой оружием, заревел во всю силу легких:
– Да здравствует республика!.. Смерть изменникам!..
Затем он вернулся к своим офицерам.
Мясник, булочник и аптекарь в тревоге закрыли ставни и заперли лавки. Одна лишь бакалейная осталась открытой.
Между тем мало-помалу начали подходить ополченцы, в самой разношерстной одежде; черные кепи с красным кантом составляли всю их форму. Они были вооружены заржавленными ружьями, старыми ружьями, по тридцать лет висевшими без дела над кухонным очагом, и напоминали отряд сельских стражников.
Когда их набралось десятка три, командир в нескольких словах сообщил им о событиях; потом, обратившись к своему генеральному штабу, объявил:
– Теперь приступим к делу.
Собравшиеся обыватели наблюдали происходящее и перекидывались замечаниями.
Доктор быстро составил план кампании:
– Лейтенант Пикар, вы подойдете к окнам мэрии и именем республики потребуете от господина де Варнето сдать мне ратушу.
Но лейтенант, каменщик по профессии, отказался.
– Ну, и хитры вы, нечего сказать. Хотите, чтобы в меня всадили пулю? Покорно благодарю. Они ведь неплохо, знаете ли, стреляют, те, что там сидят. Нет, уж лучше сами выполняйте свои приказы.
Командир покраснел.
– Именем дисциплины приказываю вам идти туда!
Лейтенант возмутился:
– Чего ради я позволю разбить себе физиономию?
Почтенные граждане, стоявшие группою неподалеку от них, начали посмеиваться. Один из них крикнул:
– Верно, Пикар, и не суйся туда!
– Трусы вы!..
И, передав саблю и револьвер одному из солдат, он медленным шагом двинулся вперед, пристально всматриваясь в окна и ожидая увидеть торчащее оттуда и наведенное на него ружейное дуло.
Когда он был уже в нескольких шагах от мэрии, с обеих сторон здания открылись двери двух школ, и оттуда высыпала целая толпа детей, из одной двери мальчики, из другой – девочки. Они принялись играть на огромной пустой площади и гоготали вокруг доктора, словно стадо гусей, заглушая его голос.
Как только последние ученики вышли, обе двери снова затворились.
Толпа ребят наконец рассеялась, и командир громким голосом произнес:
– Господин де Варнето!
Во втором этаже отворилось окно, и из него высунулся г-н Варнето.
Командир продолжал:
– Сударь, вам известны великие события, изменившие форму правления. Строй, представителем которого вы были до сих пор, больше не существует. Входит в силу тот строй, представителем которого являюсь я. Ввиду этих печальных, но бесповоротных обстоятельств я пришел предложить вам именем новой республики передать в мои руки обязанности, возложенные на вас прежней властью.
Г-н де Варнето ответил:
– Господин доктор, я мэр города Канвиля, назначенный законной властью, и останусь мэром Канвиля до тех пор, пока не буду отозван и замещен приказом моего начальства. Как мэр, я хозяин мэрии и здесь останусь. Впрочем, попробуйте заставить меня выйти отсюда!
И он захлопнул окно.
Командир вернулся к своему отряду. Но прежде чем что-нибудь сказать, он смерил взглядом с головы до ног лейтенанта Пикара.
– Вы жалкий трус, вы заяц, вы позорите армию! Я вас лишаю чина.
Лейтенант отвечал:
– Наплевать мне на это.
И он присоединился к шептавшейся толпе обывателей.
Доктор остановился в раздумье. Что делать? Идти на приступ? Но пойдут ли за ним его люди? И потом, имеет ли он на это право?
Вдруг его осенила блестящая мысль. Он побежал в телеграфную контору, которая находилась против мэрии, на другой стороне площади, и послал три телеграммы:
Гг. членам республиканского правительства, в Париж.
Г-ну новому республиканскому префекту департамента Нижней Сены, в Руан.
Г-ну новому республиканскому супрефекту, в Дьепп.
Он описал в них создавшееся положение, указал на опасность, какой подвергается коммуна, оставаясь в руках прежнего мэра – монархиста, с готовностью предложил свои услуги, просил распоряжений и подписался полным именем, добавив все свои звания.
Вернувшись к своей армии, он вынул из кармана десять франков и сказал:
– Вот вам, друзья мои, закусите и выпейте по стаканчику. Оставьте здесь только караул из десяти человек, чтобы никто не вышел из мэрии.
Но экс-лейтенант Пикар, болтавший с часовщиком, услышав это, поднял его на смех:
– Черт возьми, да вы только тогда и сможете войти, если они выйдут. Не знаю, как вам туда попасть иначе.
Доктор ничего не ответил и ушел завтракать.
После полудня он расставил посты по всей коммуне, точно ей угрожала опасность неожиданного нападения.
Несколько раз он проходил мимо дверей мэрии и церкви, но не замечал ничего подозрительного: оба здания казались пустыми.
Мясник, булочник и аптекарь снова открыли свои лавки.
В домах шли разговоры о том, что если император в плену, значит, была какая-то измена. И никто точно еще не знал, какая именно республика провозглашена.
Стало темнеть.
Около