— Возможно, вы оба действительно что-то видели, — согласился я. — Но если и так, это был не призрак. Даже если бы все мы верили в призраков — а лично я не верю, и не думаю, что кто-либо из вас верит — никто и никогда не слыхал о призраке, способном причинить людям вред. Существо, совершившее эти преступления, обладает мышцами, плотью и кровью. Оно напало на Макговерна, и когда он справится со своим безумным суеверным ужасом, он сможет вам рассказать, что сражался не с каким-то призрачным, эфирным духом. Если ваш «призрак» исчез, то только потому, что выскользнул в темноте из поля зрения. Но, конечно, существует отдаленная — и очень отдаленная — вероятность, что это был не человек. Какая-нибудь невиданная хищная птица, хотя я и не верю в подобную теорию. Никакая птица и никакое животное не душит людей. Мне кажется, что это какой-то сошедший с ума выходец с Востока, возможно, член восточно-индийского клана тутов. Ткань, наброшенная на голову жертвы, а затем попытка удушения поразительно напоминают методы тугов. Я полагаю, что вы двое видели ткань, одеяло или пончо, которыми пользуется убийца. Скорее всего, он выходит на охоту обнаженным или почти обнаженным и потому остается практически невидимым в темноте. Но ткань, которую он использует, может быть светлой. Когда он сбежал после убийства сторожа, ткань на мгновение стала видна, прежде чем он ее скомкал. Это дало бы эффект, который ты описываешь, Роджерс. Ты находился в светлом месте, а затем очутился в темноте и не заметил убийцу, тем более что твои глаза были прикованы к ткани. Так или иначе, теперь нам известен метод этого парня. Ткань заглушает крики жертв — вот почему при нападениях не было слышно никаких криков. Потом он начинает душить.
— Замечательно! — саркастически воскликнул Меривейл. — Но это не объясняет проколы! И в чем состоит его замысел? Как он скрывается от патрулей?
— Я не думаю, что проколы, как ты их называешь, имеют какое-либо отношение к делу, — ответил я. — Откуда мы знаем, что их не было на телах этих людей еще до убийства? Многие чоло, как известно, страдают язвами и волдырями. А маньяки, что также известно, крайне умело обходят ловушки. Голый индус или китаец может проскользнуть в тени, пройти там, где ни одному белому не удастся пробраться незамеченным.
— Ну, надеюсь, ты прав, — сказал Роджерс. — Я верю в духов не больше, чем ты, Барри. Но признаюсь, я испытал настоящий ужас, когда увидел, как эта призрачная, облачная фигура взлетела над телом сторожа и исчезла. Хотелось бы думать, что волнения на сегодня закончились. На востоке уже начинает светлеть. Уже почти утро.
Ночные волнения, как выразился Роджерс, и впрямь закончились, но день принес в Негритос новые и самые невероятные известия. Из Лобитоса позвонил Стерджис, и я побледнел, услышав, что в его лагере были найдены убитыми — задушенными — двое людей. Едва он повесил трубку, как из Талары позвонил Колкорд и сообщил, что там были совершены четыре убийства. Час или два спустя наш радист поймал поразительное сообщение с борта лайнера «Санта Джулия»: утром на палубе нашли мертвыми трех человек, двух членов экипажа и пассажира, и все они, как оказалось, были задушены. И, словно этого было недостаточно, вести о похожем убийстве пришли из Пайты.
Мой мозг бился, как в лихорадке, чувства будто изменяли мне; остальные казались придавленными этими непредставимыми новостями. Как такое могло случиться? Как мог убийца в одну ночь расправиться с жертвами в Негритосе, Лобитосе и Таларе, в пятидесяти милях от Пайты? И если даже представить, что человек способен в одну ночь покрыть пешком такое расстояние, оставался еще один необъяснимый факт: он или оно, кто знает, напало на людей на борту парохода в двадцати милях от берега…
Хеншоу первым нарушил напряженную, полную страха тишину.
— Проклятье! — вскричал он. — Это просто невозможно. Я не суеверен и готов признать что угодно в пределах разумного. Но это уже слишком. Ни один человек не смог бы этого сделать. Либо мы имеем дело с бандой убийц, то есть с организованной шайкой, либо — поскольку я пока не собираюсь признавать теорию призрака или духа — здесь действует какая-то сила, явление природы, чума, если угодно, но никак не человек.
— Макговерн тебя заверит, что дрался не с чумой или какой-либо другой заразной болезнью, — напомнил я. — И, между прочим, Роджерс и Меривейл действительно что-то видели. Нельзя ли предположить, хоть это и весьма маловероятно, что виной всему какое-то неизвестное и странное существо — птица или гигантская летучая мышь, наподобие огромного вампира?
— Я начинаю думать, что всякое возможно, — заявил Хеншоу. — Кстати говоря, если так будет продолжаться, нам придется, похоже, закрывать лавочку. Вся моя команда в Лобитосе уволилась, а отсюда убралась половина чоло. Макговерн мне сказал, что сегодня после обеда отправляется в Лиму; бурильщики и монтажники готовы уйти, и все женщины в лагере, способные двигаться, собираются покинуть это проклятое место на первом же корабле.
Я кивнул.
— Да, я знаю. И я не могу их винить. Любое убийство — неприятное дело, но когда к нему, как у нас, примешиваются таинственные и сверхъестественные элементы, никто не захочет оставаться поблизости. И никто не знает, кто может стать следующей жертвой. Знаешь, одна вещь меня озадачивает. Почему погибло так мало белых? Бедный майор Стивенс — единственный белый человек, убитый до сих пор, а кроме него, нападению подвергся только Макговерн.
— Ты забыл тех троих на «Джулии», — напомнил Хеншоу. — Все они были белыми.
— И среди убитых — всего две женщины, — добавил Меривейл.
— Вряд ли это имеет большое значение, — заявил Роджерс. — Факт остается фактом: людей убивают каждую ночь. В первую ночь были убиты двое, прошлой ночью эти… — скажем, убийцы — совершили одиннадцать нападений, если считать Макговерна, который едва спасся. И если они будут продолжать в той же прогрессии, этой ночью мы получим двадцать пять смертей, завтра — пятьдесят или шестьдесят погибших и несколько сотен в субботу.
— Боже Мой! — воскликнул Хеншоу. — Я не думал об этом в таком ключе. Черт возьми, Барри, если так продолжится, через неделю тут никого не останется!
Я заставил себя улыбнуться.
— При условии, что математическая прогрессия Роджерса не прервется, через год на Земле не останется ни одного живого человека, — заметил я. — Но у нас нет оснований предполагать подобный равномерный прирост. Рассмотрим дело с другой стороны. Убийства начались здесь, были убиты двое, а прошлой ночью только один. Возможно, в будущем деятельность убийц сосредоточится на других населенных пунктах. Но, на мой взгляд, самое главное — выяснить, кем или чем являются эти убийцы, почему они убивают людей без разбора и как это остановить. Важно не количество убийств, а то, что они происходят; важно то, что никто не может поручиться за свою безопасность. Что же касается цифр — в прошлом году здесь, в Негритосе, гораздо больше людей погибли от несчастных случаев. Характер, причина смерти — вот что делает это таким ужасным.
— Хорошо, но как мы можем положить этому конец? Можем ли мы сделать больше, чем сделали? — требовательно осведомился Меривейл.
— Я предлагаю натянуть вокруг лагеря колючую проволоку, — сказал Роджерс. — Если эта штука пройдет через заграждение, мы будем знать, что это не человек.
— И залить все треклятое место светом прожекторов, — добавил Хеншоу.
— Мы сделаем и то, и другое, — согласился я. — И если этот… ну, убийца… проникнет в лагерь и нападет на кого- нибудь, мы в любом случае сможем его увидеть.
Но, хотя это звучит совершенно невероятно и непредставимо, таинственная смерть, несмотря на заграждение из колючей проволоки и потоки света прожекторов, настигла в ту ночь еще одну жертву. На сей раз ею стала белая женщина, миссис Вейч, школьная учительница. Не обращая внимания на все ужасы и тревоги, она каждую ночь ложилась спать на веранде. Из Пьюры, Салаверри, Трухильо и Катавии пришли сообщения о таких же таинственных и странных смертях.
— Говорю вам, это эпидемия какой-то заразной болезни, — заявил Роджерс. — Макговерну просто показалось, что на него напали.
— Не ты ли клялся, что вы с Меривейлом что-то видели? — фыркнул Хеншоу.
— Я, — признал Роджерс. — Но я пришел к выводу, что мы оба заблуждались. Видимо, нас обмануло воображение. Если вы можете предположить что-то в пределах разумного, если вам известно нечто — кроме заразной болезни — способное убивать людей за сотни миль друг от друга, а также пробраться сюда сквозь колючую проволоку, я готов буду согласиться. Но все детали напоминают эпидемию: распространение, неожиданные смерти, отсутствие ран на телах, состояние крови жертв. И эти отметины — или проколы — указывают на какую-то ужасную, неведомую болезнь.
— Я кое-что заметил, — вмешался Хеншоу. — Все началось с того землетрясения и изменений в климате. Смерти последовали за дождями и появлением растительности. В известном смысле, это подтверждает теорию эпидемии. Я не исключаю, что в почве находились какие-то бациллы, которые возродились к жизни и стали активны благодаря влажной погоде.
— Напротив, — возразил я. — У нас не было смертей в период сильных дождей. Все убийства произошли с тех пор, как прекратились дожди и установилась засушливая погода, стала сухой. Мне кажется, они никак не связаны с дождями.
— Ну что же, у нас будет возможность это установить, — сказал Хеншоу. — Собираются облака, и по всему судя, надо ждать дождя.
Он не ошибся. В тот день пошел дождь; к вечеру он превратился в ливень, и всю ночь с неба низвергались водные потоки. В затронутой дождем местности не было ни единой смерти или нападения, хотя шестеро мужчин и три женщины были убиты около Салаверри и Трухильо, в районе, где дождя не было. Это могло быть, конечно, простым совпадением. Дождь лил и в последующие четыре ночи, затем распространился на юг до Чанкая — никаких убийств! Взаимосвязь дождей и убийств становилась очевидной, и приходилось заключить, что гипотеза Роджерса о неизвестной эпидемии была правильной.
Дни шли за днями, погода стояла дождливая, а убийства не повторялись. Никто не располагал конкретным научным или медицинским объяснением, но все
