она была прелюбодейкою. Тем не менее он и на это пошел, чтобы достигнуть своей цели, однако пожелал, чтобы об этом было сказано менее определенно и более благожелательно, а именно тонко и обиняком, словно люди не решаются сказать всю правду, чтобы его не обидеть. Зато уж где речь шла о мнимой незаконнорожденности детей короля Эдуарда {79}, там он потребовал разгласить это открыто и раздуть до крайней степени.
Под каким видом и предлогом все это делалось, нельзя хорошо представить, если не напомнить сперва о некоторых давних обстоятельствах женитьбы короля Эдуарда. После того как король Эдуард IV низложил короля Генриха VI и вступил в мирное правление королевством, он решил жениться, как того требовало благо королевства и его собственное. Он послал послом графа Уорвика {80} вместе с другими дворянами в Испанию, чтобы обсудить и заключить брачный союз между ним и дочерью короля Испании {81}. Здесь граф Уорвик встретил такую благосклонность и доброжелательность к его поручению, что он, как было ему указано, быстро и без всяких трудностей привел дело к наилучшему завершению. Однако случилось, что в то самое время королю пришлось вести разбирательство по петиции от дамы Елизаветы Грей {82}, которая впоследствии стала королевою, а тогда была вдовой из знатного рода, особенно по своей матери, которая до брака с лордом Вудвилем, ее отцом, была герцогинею Бэдфорд. Названная дама Елизавета, находясь на службе у королевы Маргариты {83}, супруги короля Генриха VI, была выдана замуж за некоего Джона Грея {84}, сквайра {В 1565 добавлено: «весьма красивого и храброго мужчину, но более благородного, чем влиятельного или видного, так как ни в войне, ни в мире он еще ничем не отличился».}, которого король Генрих сделал рыцарем на поле битвы с королем Эдуардом при Сент-Олбенсе в прощенный вторник, но который недолго радовался своему рыцарству, так как в этом же бою он был убит {В 1565 добавлено: «Жена же его, как было сказано, после смерти мужа и плена короля Генриха оказалась в скудости и убожестве, так как все ее имущество было отобрано в казну за то, что муж ее сражался на вражеской стороне».}. Вскоре после этого, как раз когда граф Уорвик был в посольстве, улаживая вышеупомянутый брак, эта бедная дама обратилась к королю {В 1565 иначе: «она упала на колени перед Эдуардом и протянула ему свое прошение, а затем, видя, что он повернулся к ней и колеблется, словно не прочь ее выслушать, она на словах изложила свое дело».} со смиренной просьбою о возвращении ей тех маленьких имений, которые предоставил ей муж во вдовий надел {В 1565 добавлено: «так как муж ее ничем не мог навлечь преследования по закону, если только не считать преступлением то, что до самой смерти он был верен королю, которому присягал; да и то она твердо уверена, что, если бы судьба пощадила его, он верно служил бы новому королю».}. И когда король увидел ее и услышал ее речь, — а была она красива, миловидна, небольшого роста, хорошего сложения и очень умна, — он не только пожалел ее, но и воспылал к ней любовью. И потом, отозвав ее незаметно в сторону, он заговорил с ней откровеннее: но она, быстро поняв его вожделение, ответила целомудренным отказом {В 1565 иначе: «И тогда он любезно отвечал ей, чтобы она надеялась на лучшее: он сам рассмотрит ее дело. А потом, отозвав ее в сторону и сказавши несколько слов о ее деле, он обещал уступить ей имения, если за это и она ему уступит; он даже даст ей еще больше, если она со своей стороны не откажет ему в любезности. Она, воспользовавшись двусмысленностью королевских слов, притворилась, что не понимает, чего он хочет, и, ответила ему любезно и осмотрительно, обещая все, но с разумными оговорками. И лишь когда, отбросив увертки, он показал, что ищет от нее недостойного, то она отказалась открыто».}. Однако сделала она это так умно, так изящно и такими искусными словами, что скорее разожгла, чем угасила его желание. И наконец после многих встреч, долгих домогательств и многих обещаний, уверившись, что страсть короля к ней достаточно разгорелась, она отважилась уже смелее сказать ему, что думала, так как видно было, что сердце его привязано к ней достаточно прочно и от лишнего слова уже не охладеет {В 1565 иначе: «А увидав, что его желание разгорелось уже так, что легко не угаснет, она стала просить его оставить тщетные попытки и ссылалась то на позор, то на угрызения совести».}. Тут она и заявила ему прямо, что хоть она слишком скромна, чтобы стать его женой, однако все же слишком хороша, чтобы стать его любовницей {85}. Король, очень удивленный ее твердостью, как человек, который не привык к таким решительным отказам, проникся таким почтеньем к ее воздержанию и целомудрию, что стал ценить ее добродетель выше всех владений и богатств. И тогда-то, побуждаемый страстью, он передумал и решил как можно скорее жениться на ней.
Приняв такое решение и дважды ее в этом заверив, он спросил совета и у друзей {В 1565: «чтобы не показалось, будто он больше повинуется своей страсти, нежели дружеским советам».}; однако в такой форме, что они легко поняли, насколько бесполезно ему возражать. Тем не менее герцогиня Йорк, его мать {86}, была этим так огорчена, что отговаривала его, сколько могла, утверждая, что жениться на иноземной принцессе для него и достойней, и безопасней, и выгодней, так как подобное родство очень укрепит его положение и даст хорошую возможность к расширению владений. Да и нельзя поступать иначе, потому что граф Уорвик уже далеко и вряд ли он будет доволен, если вся его поездка окажется не нужна, а его договоры осмеяны. Еще она говорила, что недостойно правителя жениться на собственной подданной, если нет на то важных причин — ни земельных владений, ни иных благ, которые могли бы из этого проистечь. Это все равна как если бы богатый человек женился на служанке только из-за похотливой и пошлой к ней привязанности: можно радоваться об удаче служанки, но не о рассудке хозяина. «Да и то, — говорила она, — в таком браке больше чести, чем в этом, потому что никакого купца с его служанкой не разделяет столько, сколько короля и эту вдову. И хотя она ни в чем не заслуживает упрека, однако (говорила королева) нет в ней и ничего столь блестящего, чтобы этого нельзя было найти во многих других невестах, которые более отвечали бы Вашему сану и к тому же были бы девицами {В 1565 добавлено: «Воистину не бывать счастью, когда соединяются неровни кто мыслит по-разному, тем никогда не сговориться. Дети же от неравных браков всегда дурные и увечные. Неужели Вы потерпите над Вашим столь процветающим королевством королей-ублюдков, королей-выродков? Неужели сыновья Ваши будут братьями какого-то Грея?»}. Ведь одно вдовство Елизаветы Грей, хотя бы она во всем другом и была бы достойна Вас, должно бы уже удерживать Вас от брака с нею, — ибо это недостойно, это весьма позорно, это крайне унизительно для священного величества государева сана, который так же близок к духовному по чистоте, как и по величию; и не должно пятнать его двоебрачием при первом же вступлении в брак».
Король, когда мать закончила свою речь, дал ей ответ полусерьезный и полушутливый, хорошо понимая, что он ей уже не подвластен. И хотя он был бы рад, если бы она с ним согласилась, однако окончательное решение он оставил за собой, независимо от ее согласия или несогласия. Но чтобы как-то удовлетворить ее, он сказал, что брак есть дело духовное и совершаться должен из почтения к божьей воле всегда, когда по милости господней людей соединяет взаимная любовь, как здесь, а не мирская выгода; впрочем, и по мирским выгодам этот брак представляется не бесполезным {В 1565 пространнее: «если даже кто-либо рассудит об этом браке проще, как те пошлые люди, для которых полезное выше святого, то и тогда он не сможет назвать такой брак неудачным».}. Ибо, думается ему, что любовь своего собственного народа ему нужнее, чем любого другого народа на земле; а народ, наверное, выкажет ему гораздо больше сердечной приязни за то, что он не погнушался жениться на женщине из собственной земли. И даже если внешний союз окажется ему так нужен, как она думает, то он лучше найдет средство заключить его через какого-нибудь родственника и этим удовольствовать всех, нежели самому жениться на той, кого он никогда не сможет счастливо любить, чтобы ради надежды на расширение владений не потерять отрадный плод тех, которые он уже имеет, — ибо если человек женится против желания, то мало ему радости от всего остального. «Я не сомневаюсь, — сказал он ей, — что и вправду, как Вы говорите, можно найти и других, ничуть не хуже ее {В 1565 добавлено: «и даже лучше ее во многих отношениях».}. Что ж, я не осуждаю, пусть, кому они нравятся, те и женятся на них; точно так же, я думаю, и меня не осудят, что я женюсь на той, которая мне нравится. И кузен мой Уорвик, я уверен, достаточно меня любит, чтобы не сердиться на ту, кого я люблю, и достаточно разумен, чтобы понимать, что при выборе жены я скорее поверю своим глазам, чем чужим: я ведь не подопечный, которому назначает жену опекун! Право, я не хотел бы быть королем, если б это меня лишало свободы выбора при вступлении в брак. Что же касается надежды приумножить наследные владения с помощью заморского родства, то право же, от этого нередко бывает больше хлопот, чем выгод. Титул наш и так дает нам права на столь многое, что нужна вся жизнь, чтобы их упрочить и поддержать. А коли она — вдова и имеет детей, то, клянусь богородицей, я хоть и холост, но тоже имею детей {87}, так что каждый из нас может быть уверен, что бесплодны мы не останемся. Поэтому, государыня, я умоляю Вас не гневаться: бог свидетель, что жена моя принесет Вам такого юного принца, которым Вы будете довольны. А что касается двоебрачия, то пусть меня этим попрекает епископ, коли я соберусь в духовное звание: насколько я понимаю, это запрещено священникам, но я никогда не слышал, чтобы это было запрещено и королям». Герцогиню такие слова
