привередливы. Эту?
Да, хотя бы эту.
СОН:
Она страшноватая. Тьфу!
Лицо как лицо. Как она нацепляется…
СОН:
Не понимаю, почему вы хотите принимать дам в таком виде…
Вот и отлично. Ну, живо! Не разговаривайте так много. Зовите их.
Сон бьет в ладоши, и входят пять женщин.
СОН:
Я объехал всю страну в поисках красавиц, и, кажется, мои старания увенчались успехом. Каковы?
И это все?
СОН:
Как вы сказали? Бормочет сквозь маску… Что?
Это все? Вот эти две?
СОН:
Как — две?.. Тут пять, целых пять. Пять первоклассных красоток.
(К одной из двух помоложе.) Как ваше имя?
ТА:
Изабелла. Но клиенты меня зовут просто Белка.
Боже мой… (Ко второй.) А ваше?
ВТОРАЯ:
Ольга. Мой отец был русский князь. Дайте папироску.
Я не курю. Сколько вам лет?
ИЗАБЕЛЛА:
Мне семнадцать, а сестра на год старше.
Это странно, вам на вид гораздо больше. Сон, что это такое происходит? А эти… эти?..
СОН:
Какая именно? Вот эта? Что, недурна? В восточном вкусе, правда?
Почему она такая… такая…
СОН:
Не слышу?
Почему… почему она такая толстая?
СОН:
Ну, знаете, не все же развлекаться с худышками. А вот зато сухощавая.
Эта? Но она страшна… Сон, она страшна, — и у нее что-то такое… неладное…
ТОЛСТАЯ:
(Начинает вдруг петь, — на мотив “Отойди, не гляди”{86}.)
и вдали огоньки,
и прощанье навек
у широкой реки.
И поет человек
Я держала тебя,
но тебя увели…
Только волны, дробя
отраженья огней,
только крики солдат
да бряцанье цепей
в темноте мне твердят,
что увозит паром
удальца в кандалах…
Странная песня! Грустная песня!{87} Боже мой — я что-то вспоминаю… Ведь я знаю эти слова… Да, конечно! Это мои стихи… Мои!
ТОЛСТАЯ:
Я кроме арестантских знаю и веселые.
Перестаньте, заклинаю вас, не надо больше!
ИЗАБЕЛЛА:
А вот она умеет играть на рояле ногами и даже тасовать колоду карт.
СУХОЩАВАЯ:
Я родилась такой. Любители очень ценят…
Сон, да ведь она безрукая!
СОН:
Вы просили разнообразия. Не знаю, чем вам не потрафил…
СТАРАЯ БЛОНДИНКА:
А я скромная… Я стою и смотрю издали… Какое счастье быть с вами в одной комнате…
СОН:
Это поэтесса. Талант, богема. Влюблена в вас с первого дня.
СТАРАЯ БЛОНДИНКА:
(Подступая к Вальсу.) А вы спросите, как я достала ваш портрет… Посмотрите на меня: вот — я вся как есть ваша, мои золотые волосы, моя грусть, мои отяжелевшие от чужих поцелуев руки… Делайте со мной что хотите… О, не забавляйтесь этими хорошенькими куклами, — они недостойны вашей интуиции… Я вам дам то счастье, по которому мы оба истосковались… Мой деспот…{88}
Не смейте меня касаться! Старая гадина…
ТОЛСТАЯ:
Цыпанька, идите ко мне…
СУХОЩАВАЯ:
Венера тоже была безрукая…
Отвяжитесь, вон! Сон, что это за кошмар! Как ты смел, негодяй… (Срывает маску.) Я требовал тридцать юных красавиц, а вы мне привели двух шлюх и трех уродов… Я вас рассчитаю! Вы предатель!
СОН:
Уходите, красотки. Султан не в духах.
Они гуськом уходят.
Это, наконец, просто издевательство! На что мне такая шваль? Я вам заказал молодость, красоту, невинность, нежность, поволоку, кротость, пушок, хрупкость, задумчивость, грацию, грезу…
СОН:
Довольно, довольно.
Нет, не довольно! Извольте слушать! Кто я, — коммивояжер в провинциальном вертепе или царь мира, для желаний которого нет преград?{89}
СОН:
Право, не знаю. Вопрос довольно сложный…
Ах, сложный? Я вам покажу — сложный! Вы мне сегодня же доставите альбом с фотографиями всех молодых девушек столицы{90}, — я уж сам выберу, сам. Какая наглость!.. Вот что, — прекрасная мысль: не так давно… а может быть, давно… не знаю… но, во всяком случае, я ее видел, — такую, совсем молоденькую… а, вспомнил, — дочь этого дурака-генерала. Так вот, — извольте распорядиться, чтоб она тотчас была доставлена ко мне.
СОН:
Ну, это вы уж поговорите с ее папашей{91}.
Хорошо, — доставьте папашу, — но только тотчас…
Входит, быстро хромая, генерал Берг.
БЕРГ:
Вот и я! Видите, подагра не удержала меня в постели, — вскочил с одра вроде исцеленного. Что, как дела? Корона кусается, одолели бармы?[10] Грах, грах, грах!
(К Сону.) Сообщите ему мое желание.
СОН:
А мне как-то неловко…
Умоляю вас, Сон, умоляю…
СОН:
Ладно, — только это уже из последних сил… Послушайте, генерал, где сейчас ваша прелестная дочка, — дома?
БЕРГ:
Никак-с нет. По некоторым соображениям военно-интимного характера мне пришлось отослать мою красавицу за границу.
Ах, соображения? Вы уже смеете у меня соображать?
БЕРГ:
Петух, сущий петух! Другие бранят, а вот я — люблю вас за эту отвагу. Ей-Богу!
СОН:
Не стоит, Вальс, бросьте… Переменим разговор…
Я вам переменю… Отлично… Одним словом, генерал, потрудитесь немедленно известить вашу дочь, что за ней будет послан самолет. Где она?
БЕРГ:
Что это вы, голубчик, что это вы так меня пугаете: дочка моя никогда не летала и, покуда я жив, летать не будет.
Я вас спрашиваю: где — ваша — дочь?
БЕРГ:
А почему, сударь, вам это приспичило?
Она должна быть немедленно доставлена сюда… Немедленно! Кстати — сколько ей лет?
БЕРГ:
Ей-то? Семнадцать. Да… Моей покойнице было бы теперь пятьдесят два года.
Я жду. Живо — где она?
БЕРГ:
Да на том свете, поди.
Я вас спрашиваю: где ваша дочь? Я везу ее с собой на мой остров. Ну?
БЕРГ:
(К Сону.) Никак не пойму, чего он от меня хочет… Какой остров? Кого везти?
Я вас спрашиваю…
СОН:
Вальс, будет, перестаньте… Это нехорошо!
Молчать, скотина! Я вас спрашиваю в последний раз, генерал: где находится ваша дочь?
БЕРГ:
А я вам сказать не намерен, грах, грах, грах.
То есть — как это не намерены? Я… Значит, вы ее от меня спрятали?
БЕРГ:
И еще как спрятал. Ни с какими ищейками не добудете.
Значит, вы… вы отказываетесь ее мне доставить? Так?
БЕРГ:
Голубчик, вы, должно быть, хлопнули лишка… а если это шутка, то она в сомнительном вкусе.
Нет, это вы шутите со мной! Признайтесь, — а? Ну, что вам стоит признаться?.. Видите, я готов смеяться… Да — шутите?
БЕРГ:
Нисколько. Румяную речь люблю{92}, — есть грех, — но сейчас я серьезен.
СОН:
Вальс, это так! Это так! Что-то изменилось! Он в самом деле не шутит!
Отлично. Ежели ваша дочь не будет здесь, в этой комнате, завтра — вы понимаете, завтра же, — то я приму страшные, страшнейшие меры.
БЕРГ:
Примите любые. Моей девочки вы не увидите никогда.{93}
О, я начну с меры несколько старомодной: вы, генерал, будете повешены, — после длительных и весьма разнообразных пыток. Достаточно?
БЕРГ:
Честно предупреждаю, что у меня сердце неважнец, так что вряд ли программа пыток будет особенно длительной, — грах, грах, грах.
СОН:
Вальс! Генерал! Довольно, дорогой генерал, оставьте его… вы же видите…
Я приму другие меры, и приму их сию же минуту. Или вы мне доставите эту девчонку, или вся ваша страна, город за городом, деревня за деревней, взлетит на воздух.
БЕРГ:
Видите ли, я никогда не понимал благородных дилемм трагических героев. Для меня все вопросы — единороги. Взрывайте, голубчик.
Я взорву весь мир… Она погибнет тоже.
БЕРГ:
Иду и на это. Вы не хотите понять, дорогуша, простую вещь, а именно, что гибель мира плюс моя гибель плюс гибель моей дочери в тысячу раз предпочтительнее, чем ее, извините за выражение, бесчестие.
Быть по-вашему, — я женюсь на ней.
БЕРГ:
Грах, грах, грах! Уморили, батюшка…
А если я буду великодушен? Если я буду безмерно щедр? Генерал, я вам предлагаю миллион… два миллиона…
БЕРГ:
Ну вот, — я же говорил, что все это шутка…
…один тотчас, другой по доставке… Впрочем, сами назначьте цену…
БЕРГ:
…и притом шутка довольно хамская.
Я больше не могу… Где она, где она, где она?
БЕРГ:
Не трудитесь искать: она так же хорошо спрятана, как ваша машина. Честь имею откланяться. (Уходит.)
Держите его! Сон, я должен знать… Не может быть, чтобы не было способа… Сон, помогите!{94}
СОН:
Увы, игра проиграна.
Какая игра? Что вы такое говорите?.. Вы опутываете меня дикими, смутными мыслями, которые я не хочу впускать к себе, — ни за что… Вот увидите… завтра же я начну такой террор, такие казни…
СОН:
Вальс, я вас поощрял, я поддакивал вам до сего времени, ибо все думал: авось такой способ вам может пойти на пользу, — но теперь я вижу…
Молчать! Не потерплю! Этот тон запрещен в моем царстве!
СОН:
Напротив, — вижу, что он необходим…
Вон отсюда.
СОН:
Сейчас ухожу, — я в вас разочаровался, — но напоследок хочу вам поведать маленькую правду. Вальс, у вас никакой машины нет.
Заходит за его спину и исчезает за портьеру. Уже вошли: военный министр и полковник, оба теперь в штатском; первый сразу садится за стол, как сидел в первом действии, и склоняется над бумагами.
Сон! Где он? Где…
Подходит к столу, где сидит Министр.
(Медленно поднимает голову.) Да, это, конечно, любопытно.
Значит, вы полагаете, что все это выдумка, что я это просто так?..
Постойте, постойте. Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, постарайтесь понять то, что я вам скажу…
Ну, погодите… Теперь я знаю, как мне нужно поступить.
А скажу я вам вот что: ваше открытие, как бы оно ни было интересно и значительно — или, вернее, именно потому, что вы его таким считаете…
Ну, погодите…
…не может быть темой того беспокойного разговора, который вы со мной, у меня в служебном кабинете, изволили вести. Я попрошу вас…
Хорошо же! Я вам покажу… Ребенку, отсталому ребенку было бы ясно! Поймите, я обладаю орудием такой мощи, что все ваши бомбы перед ним ничто — щелчки, горошинки…
Я попрошу вас не повышать так голоса. Я принял вас по недоразумению, — этими делами занимаюсь не я, а мои подчиненные, — но все же я выслушал вас, все принял к сведению и теперь не задерживаю вас. Если желаете, можете ваши проекты изложить в письменной форме.
Это все, что вы можете мне ответить? Мне, который может сию же секунду уничтожить любой город, любую гору?
(Звонит.) Надеюсь, что вы не начнете с нашей прекрасной горки.{95} (Полковник отворил окно.) Смотрите, как она хороша… Какой покой, какая задумчивость!
Простак, тупица! Да поймите же, — я истреблю весь мир! Вы не верите? Ах, вы не верите? Так и быть, — откроюсь вам: машина — не где-нибудь, а здесь, со мной, у меня в кармане, в груди… Или вы признаете мою власть со всеми последствиями такового признания…
Уже вошли соответствующие лица: Гриб, Граб, Гроб.
Сумасшедший. Немедленно вывести.
…или начнется такое разрушение… Что вы делаете, оставьте меня, меня нельзя трогать… я — могу взорваться.{96}
Его выводят силой.
Осторожно, вы ушибете беднягу…
[ПРЕДИСЛОВИЕ К «ИЗОБРЕТЕНИЮ ВАЛЬСА» ДЛЯ РУССКОГО ПЕРЕИЗДАНИЯ]
«Изобретение Вальса» было написано в Cap d’Antibes на Ривьере в сентябре 1938 г. и было впервые напечатано в ноябре того же года в парижском эмигрантском журнале «Русские записки». Русская театральная труппа готовилась ее в Париже поставить в следующем сезоне и уже начала репетировать под управлением талантливого режиссера Юрия Анненкова, когда разразившаяся Вторая мировая война помешала осуществлению проекта.
Читателю и зрителю следует помнить два обстоятельства. Во-первых, что телетаназия была в тридцатых годах гораздо менее популярная тема, чем теперь: иные места в пьесе звучат пророчески — даже вдвойне пророчески — не только в отношении последовавшего «атомистицизма», но и как предтечи позднейших пародий на эту тему, и это является — пусть маленьким, пусть малозаметным — но все
