общем, евреи в той части не оконченного еще романа, которая редакторам известна, представлены отнюдь не в более невыгодном свете, чем другие действующие лица. Александра Львовна, по-видимому, унаследовала от отца общую нелюбовь к людям. Но уж этим Вы (как и я) особенно попрекать ее не можете. Вы пишете по ее поводу о «Юденкеннере»!! Классическая русская литература от «презренных евреев», «будь жид, и это не беда» 1 (так?) до невинного «и я дожидался» Стивы не в счет — время было иное. Но ведь при Вашем подходе Вы должны отвести и множество весьма «прогрессивных» современных писателей тоже со ссылкой на «Юденкеннер»: Золя, например, за Гудермана, Анатоля Франса и Пруста за их довольно многочисленных и весьма антипатичных евреев, коммуниста Ром. Роллана за евреев «Жан Кристофа», Сомерсета Моэма за «Alien corn»* и т. д. — без конца: многие там в этом отношении неизмеримо хуже, чем «Леви» Толстой. Мне было бы весьма неприятно — и невозможно — выступать в глупой и смешной роли еврея, защищающего антисемитскую литературу от нападок нееврея. Но ни я, ни Цетлин 2 (не говоря уже о Керенском и других членах редакционной группы «Н.Ж.») не можем причислить «Предрассветный туман» к антисемитской литературе, а тем менее к «погромной» (не хочу — да и нет места в строке ставить опять вопросительные и восклицательные знаки). Надо ли говорить, что мы такой и не поместили бы. Совершенно меня поразило Ваше заявление, что Вы из-за «продолжение следует» уйдете из журнала. Позвольте мне считать, что Вы или пошутили, или сказали это сгоряча. Вы ни малейшей ответственности за роман Толстой не несете, и все-таки не можете же Вы считать, что и журнал наш «черносотенный», — тут уж действительно была бы необходима целая строка восклицательных знаков. Вы — наше главное украшение, Вы отлично знаете, какой я Ваш поклонник, и я не могу допустить, что Вы говорите это серьезно. Я думаю, что «Новый журнал» будет существовать, и твердо надеюсь, что Вы его лучшим украшением и останетесь. Александр Блок был настоящий (нисколько не скрывавший этого) антисемит, но Вы, как и мы все, не отказались бы участвовать в одном журнале с ним. «Так то Александр Блок»? За художественное качество печатающегося рядом с Вами Вы уж никак не отвечаете. Вы считаете, что роман Александры Львовны ниже критики. Я этого не думаю — и принимаю во внимание, что это первое ее художественное произведение с обычными недостатками первых произведений. Но тут спорить бесполезно, тем более что мы с Вами так и не могли никогда договориться об общих основных ценностях: ведь Вы и отца Александры Львовны считаете непервоклассным писателем, — во всяком случае, много хуже Флобера». В Нью-Йорке в «литературных кругах» мнения о ценности «Предрассветного тумана» расходятся».
1 Из стихотворения Пушкина «Черная шаль» и из его же эпиграммы на Булгарина «Не то беда, что ты поляк…».
2 М. О. Цетлин и М. А. Алданов стояли во главе редколлегии «Нового журнала» в первые годы его существования.
* «Чужое зерно» (англ.).
———
В небольшом письме от 5 февраля Алданов возвращается к той же теме: «Я очень надеюсь, что мои доводы хоть немного Вас поколебали, и просто не верю, чтобы Вы действительно хотели прекратить сотрудничество в «Новом журнале».
Только через три месяца Набоков снова пишет Алданову и старается преодолеть возникшую размолвку. Поводом для его письма стало выражение сочувствия Алданову в связи с несчастным случаем, происшедшим с его женой. В письме от 6 мая главное место отведено литературной теме: Набоков прочел вторую книгу «Нового журнала».
«»Времена» превосходны — no-моему, это лучшее, что написал Осоргин. Это и статью о смертной казни давным-давно в «Посл. Нов.». Ваша статья о Мережковском (кроме ссылки на Герцена — Гюго и на «что-нибудь да значит» раз столько лет читают и во стольких-то лавках продают — что, по-моему, то же самое, что «миллион людей — курящих нашу папиросу — cannot be wrong»*, между тем как следует, по-моему, всегда исходить из того, что большинство не право и что тысячами улик пригвожденный подсудимый — не виновен) мне очень понравилась. Я люблю сливочное мороженое. Мне его безмудый слог всегда был противен, а духовно это был евнух, охраняющий пустой гарем. Очень редко случалось, что его серое слово принимало легкий фиолетовый оттенок — как в вами приведенном отрывке (а также где-то — не помню где, описание палестинской пустынной флоры). А «Леорнардо» (так у Набокова. А.Ч.) такой же вздор, как «Князь Серебряный».
Неужели вы не согласны со мной, что «Натали» (и остальные прелестницы «аллеи») в композиционном отношении совершенно беспомощная вещь? Несколько прелестных (но давно знакомых и самоперепетых) описательных параграфов- et puis c est tout**. Характерно, что они все умирают, ибо все равно, как кончить, а кончить надо. Гениальный поэт — а как прозаик почти столь же плохой, как Тургенев.
Сколько у вас пишущих дам! Будьте осторожны — это признак провинциальной литературы (голландской, чешской и т. д.). Из них для приза пошлости и мещанской вульгарности я по-прежнему выбираю Александру Толстую (…) Не принимайте, дорогой друг, этих резкостей к сердцу. Очень может быть, что прав Зензинов (читавший, по слухам, которым не хочу верить, целую лекцию о Толстой и Федоровой в их романах), а не я.
(…) А все-таки «Madame Bovary» метров на 2000 выше «Анны К.». Wilson 1 со мной согласен, одолев последнюю».
1 Американский литературовед Эдмунд Уилсон.
** и всё (франц.).
———
B письме от 13 мая 1942 г. Алданов сообщает об откликах на «Новый журнал»: его хвалят, а каждую вещь в отдельности бранят. Второй номер напечатан тиражом 1000 экземпляров.
«Кстати, к кому же из беллетристов Вы обратились бы, если б Вы были редактором? Неужели к Бунину не обратились бы? Не стоит нам спорить, но нельзя, думаю, попрекать писателя отсутствием того, что он отрицает и ненавидит, — Вы знаете, что он композицию называет «штукатурством». В. этом споре я гораздо ближе к Вам, чем к нему; но, по-моему, Вы преувеличиваете значение композиции и особенно новизны композиции. За исключением «Войны и мира» почти все, кажется, классические произведения русской литературы в композиционном отношении не очень хороши — и не новы. В меньшей степени то же относится к классической английской литературе — композиция Диккенса детская (и устарелая даже для его времени), Французы — мастера (новые немцы тоже, к сожалению), и «Мадам Бовари», разумеется, в композиционном смысле «на 2000 метров выше «Анны Карениной» (хотя французские критики нашли в ней кроме 12 стилистических ошибок (!!) композиционные заимствования). Но если отводить композиции и новизне композиции не первое, а второе место? Будете ли Вы серьезно утверждать, что Эмма Бовари имеет ту же степень «жизненной правды» (извините глупое слово, но Вы знаете, что я хочу сказать: «Птицы садились клевать что-то на полотно Апеллеса»), какую имеет Анна Каренина? И можно ли читать флоберовское самоубийство после самоубийства Анны. Нет, нет, дорогой друг, не отрицайте: Лев Николаевич был не без дарования. Возвращаясь к Бунину, скажу, что «странно видная в воде голубовато-меловым телом» Соня в купальне и сама купальня и гроза в главе V «Натали» и многое другое в этом рассказе — изумительны.
Что Вы делаете? Что пишете? Я пишу пятый — и последний — политический рассказ — только это, да еще статьи (два слова неразборчивы. — А.Ч.) и написал за два года. Не пошлю его Вам, чтобы Вы не издевались. Как ни странно, сюжет взят из морской жизни 1: материал — случайные встречи в Париже со старым советским адмиралом и несколько тысяч страниц «Морского сборника» — для ритуала, чинов и т. д. Старик-адмирал рассказывал сдержанно модно слово неразборчиво. — А.Ч.), но рассказывал из уважения к третьему участнику наших бесед, его родственнику. Боюсь, что вторгнусь в область и жанр капитана Лукина 2 и покойного Станюковича: «Все наверх!» Что ж делать, меня сейчас не интересует ничто, кроме происходящих в мире событий, и я одинаково удивляюсь Бунину и Вам, что можете писать о другом, и так чудесно писать».
В конце письма Алданов касается эпизода своей редакторской деятельности в «Новом журнале»:
«Ледницкий дал нам статью о «Возмездии». Там были два стиха где «Новым временем» смердит, — где полновластен только жид» (второй стих цитирую не совсем, кажется, точно, но смысл и «жид» точно 3). Мы эти два стиха выкинули — из уважения к таланту и памяти Блока. Этот полоумный, полупьяный и полуобразованный человек был большим поэтом, но все-таки утверждать, что в Петербурге 1909 года евреи были полновластны, не следовало бы даже при очень большой потребности в рифме к слову «смердит». Как поступили бы Вы? Спрашиваю в связи с нашей полемикой об Александре Львовне».
1 Алданов имеет в виду свой рассказ «На «Розе Люксембург».
2 Капитан Лукин — автор очерков на военно-морские темы, печатавшихся в 30-е годы в парижской газете » Последние новости».
3 У Блока:
Ведь жизнь уже не жгла — чадила,
И однозвучны стали в ней
Слова: «свобода» и «еврей»…
———
Из письма Набокова от 20 мая 1942 г. В этом письме Набоков приводит предсказание Ханусена, что Гитлер должен умереть 23 мая 1942 г. Позднее в том же году Алданов в статье «Предсказание П. Н. Дурново» помянет, что громадное большинство предсказаний не сбывалось и что циничный Клемансо учил молодых журналистов: «Предсказывать нужно только то, что уже было».
Набоков пишет:
«…было бы очень жаль, если б журнал прекратился. Мне кажется, что если хоть одна строка в любом журнале хороша, то этим самым он не только оправдан, но и освящен. А в Вашем журнале много прекрасного. Вы спрашиваете, кого я бы выбрал из беллетристов. Тех же, что и Вы. Я только против беллетристающих дам. В худшей бунинской вещи есть всегда строки, «исполненные прелести неизъяснимой», как выражались и пушкинскую пору; и месяц, которое Вы цитируете, как раз к ним и принадлежит. Это и есть его поэтический дар. Вы совершенно неправы, говоря, что «почти все классические произведения нашей литературы в композиционном отношении не очень хороши и не новы». А «Шинель»? А «Дама с собачкой»? А «Петербург»? Да, мэа кульпа*, смерть Эммы (кроме ненужного появления д-ра № 3, родителя самого автора, проливающего автобиографическую слезу) непревзойденно хороша. В общую «жизненную правду» я не верю; по-моему, у каждой жизни своя правда и у каждого писателя своя правда.
Нет, не боюсь за Вас, «жанр» Лукина останется его собственностью. Я оценил композиционный озноб Тамарина 1, пробирающийся
