Ниццей я доволен, хотя этот странный город cocmoum из «новых богачей» и коммунистов. Я почти никого там не знаю, «Айнзамкайтур»* ** порою старым людям полезен. Через год, если будем живы, вернусь — опять чтобы получить «риэнтри пермит»****!
Впрочем, кто знает, что будет во Франции через год.
Знаю, что Вы очень не любите переписки. Все же очень прошу: иногда пишите. Не забывайте — увидимся ли мы еще в этой жизни или нет.
1 Алданов писал 23 мая 1948 г. А. С. Альперину по поводу проекта создания в Нью-Йорке Комитета (или Союза) борьбы за народную свободу: «Для меня решающий вопрос в том, будут ли в состав Союза привлечены люди, о которых известно, что они в самом деле участвовали во власовском движении или хотя бы сочувствовали ему. Если да, то я ни в коем случае в образующийся (но еще не образованный) Союз не войду (…) Важно не только то, что мы хотим делать, но и то, с кем мы готовы это делать».
* Om fellow traveller — попутчик (англ.).
** Book society — Книжное общество (англ.).
*** Einzamkeitur — Лечение одиночеством (нем.).
**** Reentry permit — Право на возвращение (англ.).
———
28 января 1951 г.
Дорогой Владимир Владимирович.
Мне давно — отчасти и по опыту — известно, что Вы очень не любите писать письма. Поэтому (верьте, именно поэтому) я Вам не писал из Франции, где мы с Татьяной Марковной прожили мирно два с половиной года. На днях оттуда вернулись, а надолго ли, это зависит от общего положения в мире и от моих денежных дел (не знаю, будет ли Скрибнер и дальше приобретать с авансами мои книги: последняя у него продавалась гораздо хуже всех моих других; он это объясняет тем, что рядовой американец теперь книг русских авторов не покупает, независимо от их взглядов. Если это так, то дело плохо, и придется искать какой-либо службы или research*).
Попал я с корабля на бал и не на очень веселый бал. Дело идет о сборе денег в пользу Бунина. Вы, верно, знаете, что у него от Нобелевской премии 1933 года давно не осталось ни гроша. Живет он главным образом тем, что для него собирают его друзья. Так вот, опытными людьми признано здесь необходимым: для успеха производимого частным образом сбора необходимо устроить в Нью-Йорке вечер. Вейнбаум 1 будет председательствовать, будет прочтен рассказ самого Ивана Алексеевича, будет доклад о нем, будет и мое небольшое слово. Я, однако, сделал оговорку. Я приехал сюда с острейшим конъюнктивитом, и сейчас мой глаз в таком состоянии, что я выступить теперь просто не мог бы. Если эта болезнь, тянущаяся у меня уже два месяца (испробованы и пенициллин и ауреомицин), к тому времени не пройдет, то я свое слово напишу и его кто-либо на вечере прочтет. Но главное, по общему (и моему) мнению, это ВАШЕ выступление (хотя бы десятиминутное). Вас умоляют приехать для этого в Нью-Йорк. Устраивает вечер Лит. Фонд, образовавший особую комиссию. Он должен состояться во второй половине февраля — о дне Фонд мог бы с Вами сговориться. Если только есть какая-либо возможность, прошу Вас не отказываться. Бунину — 81 год, он очень тяжело болен, и едва ли Вы его когда-либо еще увидите. Вам же будет приятно сознание, что Вы ему эту большую услугу оказали.
Буду ждать Вашего ответа. Был бы чрезвычайно рад, если бы при этом случае Вы написали и о себе. Что пишете? Довольны ли работой? Не слишком ли много времени у Вас отнимает кафедра?
Мы оба шлем Вам, Вере Евсеевне и Вашему сыну самый сердечный привет, самые лучшие пожелания.
1 Главный редактор газеты «Новое русское слово».
* «Исследовательская работа (англ.).
———
2 февраля 1951 г.
Дорогой Марк Александрович.
Как-то теплее на душе, когда знаешь, что Вы в Америке. Хорошо бы, если бы Вы могли и физически влиять на погоду. Тут у нас деревья стоят в отвратительных алмазах от замерзших дождевых капель.
Дорогой друг, Вы меня ставите в очень затруднительное положение. Как Вы знаете, я не большой поклонник И. А. Очень ценю его стихи — но проза… или воспоминания в аллее… Откровенно Вам скажу, что его заметки о Блоке показались мне оскорбительной пошлятиной. Он вставил «ре» в свое имя. Вы мне говорите, что ему 80 лет, что он болен и беден. Вы гораздо добрее и снисходительнее меня — но войдите и в мое положение: как это мне говорить перед кучкой более или менее общих знакомых юбилейное, то есть сплошь золотое, слово о человеке, который по всему складу своему мне чужд, и о прозаике, которого ставлю ниже Тургенева?
Скажу еще, что в книге моей, выходящей 14 февраля 1 (в главе из нее, только что опубликованной в «Партизане»), я выразил мое откровенное мнение о его творчестве и т. д.
Если, однако, Вы считаете, что несколько технических слов о его прелестных стихах достаточно юбилееобразны, то теоретически я был бы готов м’эгзекюте*; фактически же… Зимою, в буран, по горам, 250 миль проехать на автомобиле да 250 назад, чтобы поспеть на очередную лекцию в университете, трудновато, а железнодорожный билет стоит 25 долларов, которых у меня нет. Вместо того, чтобы спокойно заниматься своим делом, я принужден вот уже десятый год отваливать глыбы времени и здоровья университетам, которые платят мне меньше, чем получает околоточный или бранд-майор. Если же фонд решил бы финансировать мой приезд, то все равно не приеду, потому что эти деньги гораздо лучше переслать Бунину.
Когда Вам будет 80 лет, я из Африки приеду Вас чествовать.
Очень был рад Вашему письму, но грустно было узнать о Вашей глазной болезни. Думаю, что весной буду в Нью-Йорке, и очень будет радостно Вас повидать.
Дружески Ваш
В. Набоков-Сирин.
1 Речь идет о книге воспоминаний «Убедительное доказательство» на английском языке, первом варианте книги «Другие берега».
* m’execute — подчиниться (франц.).
———
11 февраля 1951 г.
Дорогой Владимир Владимирович.
Ну что ж, очень жаль, что Вы не можете приехать. Я передал комиссии содержание заключительной части Вашего письма. Все были очень огорчены. Разумеется, комиссия оплатила бы Ваши расходы по поездке, но я сообщил и то, что Вы и в этом случае выступить не могли бы.
Сердечно Вас благодарю за добрые слова обо мне. Я чрезвычайно их ценю. Спасибо.
Насколько мне известно, Бунин признает большой талант Блока. Помнится, он писал только о «Двенадцати» и «Скифах». Разве Вам так нравятся именно эти произведения? Тогда мне трудно было бы в Вами согласиться. Но не стоит об этом спорить. Или поговорим, когда Вы приедете.
Мы оба будем сердечно рады повидать Вас здесь. Еще до того, конечно, прочту Вашу новую книгу. Я в Ницце читал некоторые отрывки из нее в «Нью-Йоркер». Они превосходны. Как жаль, что университет отнимает у Вас столько времени! Все же надеюсь, что Вы готовите роман. Правда? Было бы в высшей степени печально для литературы, если б это оказалось неверным.
Шлем Вам, Вере Евсеевне и Вашему сыну наш сердечный привет. До скорого свиданья.
18 июля 1951 г. Алданов перед возвращением во Францию отправляет Набокову письмо, прощается. Сообщает, что в Нью-Йорке создается русское книжное издательство 1 и главой его будет известный в США знаток русской литературы Н. Р. Вреден. Советует Набокову спешно обратиться к Вредену: «Я с ним, разумеется, говорил о Вашем «Даре»». Роман Набокова «Дар» до того времени ни разу не был опубликован отдельной книгой, а в журнале «Современные записки» перед второй мировой войной печатался без главы о Чернышевском.
1 Это издательство получило название «Издательство имени Чехова».
Ответное письмо Набокова из Вест-Йеллоустона, штат Монтана, датировано 15 августа того же года:
Дорогой Марк Александрович,
благодарю вас за дружеское сообщение: я написал Вредену и пошлю ему манускрипт, когда вернусь в Итаку.
Жена и я находимся сейчас в Монтане, на западе от Елостонского парка (ели стонут!), а сын в ста милях от нас в Тетонах ( так французский путешественник назвал тень изумительно острых гор) в Wyoming’е, где занимается альпинизмом. Все мое время уходит на бабочек: мы провели незабываемый месяц на огромной высоте в юго-западном Колорадо, где ловили бабочку, которую я сам когда-то описал, а самочки не знал, — а теперь у меня этих еще никем не виданных самочек двадцать штук. Ноги у меня еще футбольные, но груди прыгают, когда бегаю.
После этого письма переписка надолго прервалась, и следующее дошедшее до нас письмо датировано 16 октября 1954 года. Набоков на бланке Корнелльского университета (Отдел русской литературы. Владимир Набоков) сообщает о впечатлении, которое произвела на него книга Алданова «Ульмская ночь»:
Дорогой Марк Александрович,
пишу вам два слова между лекциями — только чтобы сказать вам, что во время случайного досуга (в поезде между Итакой и New York’ом) я прочитал вашу «Ульмскую ночь». Я был взволнован этой вашей самой поэтической книгой — ее остроумие, изящество и глубина составляют какую-то чудную звездную смесь — именно «ульмскую ночь».
Будьте здоровы.
Ваш В. Набоков.
Эта книга Алданова, утверждавшая, что в истории закономерностей нет, что она сплошная цепь случайностей, привлекла пристальное внимание эмигрантских писателей и общественных деятелей. В нью-йоркской газете «Новое русское слово» была напечатана в высшей степени положительная рецензия Георгия Адамовича. В письме к Алданову от 17 марта 1954 г. он назвал «Ульмскую ночь» одной из самых замечательных его книг, даже в художественном смысле. Е. Д. Кускова спорила с концепцией книги: «Совершенно убеждена, что если б убили Ленина, Октябрь был бы ускорен. Это — аксиома при разборе последовательности русских истор. событий. Конечно, верного «аршина» для измерения предвидения верных или неверных действий нет. Но тем не менее политик и общественный деятель тем и отличается от простых смертных, что аршин у него есть, пусть приблизительный. Можно сказать так: есть безусловная закономерность и в истории» (письмо Алданову от 25 октября 1954 г.). Алданов отвечал ей через два дня: «Спорить, конечно, об этом трудно, но я остаюсь при своем мнении, что октябрь был «чертовой лотереей». Кстати, к моему изумлению (очень приятному) я вчера получил просто восторженное письмо об этой моей книге — от Вл. Набокова-Сирина! Он получил ее почти год тому назад, тотчас после ее выхода, теперь будто бы прочел и дает такую оценку. Разумеется, я очень рад».
Алданов считает нужным поблагодарить Набокова за отзыв. Из его письма Набокову от 26 октября 1954 г.
Дорогой Владимир Владимирович.
Только что я получил от Чеховского издательства Ваше письмо от 10-го, пересланное мне по простой, не воздушной почте.
Надо ли Вам говорить, как мне Ваше письмо было приятно. Доставило большую
