Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар…
Какой во мне проснулся жар!
12 Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, Муза! прошлое забудь.
[XVII–XIX]
В этих строфах восхитительно и кратко представлены модные литературные стили. Иллюстрируются две разновидности романтизма
Как я заметил в другом месте (см. коммент. к главе Шестой, XXIII, 2), романтический стиль в его общем виде восходит к вымышленной Аркадии итальянских и испанских любовно-приключенческих романов. С их расположенных в долинах лугов смятенные, теряющие рассудок влюбленные — несчастные рыцари и молодые ученые — обычно бегут в горы и предаются там любовному безумию. Облака набегали на луну и ручьи журчали в пасторальной поэзии столь же аллегорично, сколь облака и родник — над и под могилой Ленского три века спустя. В восемнадцатом веке швейцарские и шотландские проводники показали выбившемуся из сил поэту водопад и печальные хвойные деревья. Оттуда легко было добраться до безлюдного байронического пейзажа — наверх к валунам над лесистой полосой или вниз к морским скалам, где шумел прибой. В целом эта разновидность романтизма тесно связана с патологической неприязнью Века Разума к конкретной «непоэтической» подробности и его страстью к общему понятию. В этом смысле «романтизм» Байрона логически продолжает «классицизм». Смутное понятие стало еще более смутным, и освещенные лунным светом развалины остались такими же прекрасными и туманными, как и «страсти», порожденные инцестом и античными пьесами. Как я уже заметил, лишь в нескольких стилизованных изображениях зимнего пейзажа Пушкин действительно переключился (в окончательном тексте) с обобщенного аркадского вида на конкретное изображение. В описаниях природы его симпатии были всегда на стороне восемнадцатого века. Строфа XVIII — критическое воплощение второй, «конкретной», фазы романтизма, его интереса к «обычным» подробностям и «реалистическим» мелочам, совершенно лишенным того естественного поэтического оттенка, который свойствен словам «океан» или «соловей». Именно в связи с этим новым стилем романтики заново открывают фламандских мастеров и елизаветинских драматургов.
И, наконец, следует заметить, в этих строфах Пушкин говорит о современных литературных течениях — в переходе от «поэтического» восточного фонтана к «непоэтичному» утиному пруду как аллегории собственной жизни. Можно также увидеть некоторую аналогию между намеченной им здесь эволюцией и тем, что он пишет о Ленском в строфах XXXVI и XXXIX в главе Шестой.
[XVII]
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
4 Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
8 И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
12 Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
[XVIII]
Иные нужны мне картины:
Перед избушкой две рябины,
4 Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи —
Да пруд под сенью ив густых,
Теперь мила мне балалайка
Перед порогом кабака.
12 Мой идеал теперь — хозяйка,
Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой.
2 косогор. Русское слово, подразумевающее двойной наклон: скат холма и скос дороги (или какого-нибудь другого участка земли), по диагонали спускающейся с него.
6 Слово гумно означает «сарай» или «амбар», в которых есть площадка для молотьбы и место для хранения зерна.
12 покой. См. коммент. к строке 20 «Письма Онегина».
14 щей [род. пад.; «щи», им. пад.] — суп из капусты. В этой строке Пушкин использует русскую пословицу, означающую: «Моя пища проста, но я сам себе хозяин».
[XIX]
Я, завернув на скотный двор…
Тьфу! прозаические бредни,
4 Фламандской школы пестрый сор!
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, Фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
8 Навел твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал
Средь пышных, опустелых зал…
12 Спустя три года, вслед за мною,
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.
5–11 См. «Бахчисарайский фонтан» (поэму в 578 строк, написанную ямбическим тетраметром, свободно рифмованную, созданную в 1822 г. в Кишиневе и опубликованную в 1824 г. в Москве со статьей Вяземского в качестве предисловия), особенно строки 505–59 — о посещении Пушкиным бывшего ханского «Дворца в саду», где в строках 533–38 дается ответ «Путешествию», XIX, 7–10, при этом обыгрывается та же рифма «шум» и «ум».
Намеренно «прозаическое» описание фонтана добавлено Пушкиным в примечании к поэме; что сопоставимо с «бреднями, сором» «Путешествия», XIX, 1–4.
[XX]
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
4 Свои подъемлет паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет Югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
12 И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
1 Нам не показано, как Онегин реально участвует в веселой итальянизированной жизни Одессы (XX—XXIX). Видно, как не он, а наш другой герой, Пушкин, наслаждается ею в этих десяти строфах, перекликающихся изображением особенностей южной жизни с театральными, эротическими и гастрономическими восторгами жизни петербургской, описанной в главе Первой.
В главе Первой Пушкин сочетал петербургские воспоминания с обстоятельствами своей жизни в Одессе, которые он в то время описывал (осень, 1823 г.). Мы мельком видим (глава Первая, L), как он бродит над морем и жаждет увидеть корабль, который перенес бы его из России в Африку, в обратном порядке повторив путь его предка. Эти строфы «Путешествия» писались в вынужденном уединении Михайловского в начале 1825 г. Одесса 1823–24 гг., в те дни не более чем ностальгическое убежище, ныне, в 1825 г., вспоминается с таким же наслаждением, как и Петербург с его удовольствиями. И образ «Италии златой» в главе Первой, XLIX, сокращается теперь до воспоминаний о мелодичной итальянской речи на улицах Одессы.
2 Там долго ясны небеса. Сжатие до четырехстопника александрийских стихов Туманского — второй строки его стихотворения «Одесса» (цитируется в моем коммент. к строфе XXI, 1–9).
[XXI]
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
4 В то время на нее взирал.
Приехав он прямым поэтом,
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
8 Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
12 Кой-где недавний труд заставил
1–9 Одессу звучными стихами / Наш друг Туманский описал… Туманский, второстепенный поэт — коллега Пушкина по службе в канцелярии графа Воронцова — в 1824 г. посвятил Одессе следующие тяжеловесные ямбические шестистопники:
В стране, прославленной молвою бранных дней,
Где долго небеса отрада для очей,
Где тополы шумят, синеют грозно воды, —
Сын хлада изумлен сиянием природы.
Под легкой сению вечерних облаков
Здесь упоительно дыхание садов…
и так далее — еще десять «хромых», аритмичных строк.
6–7 бродить… над морем. Образ Туманского, пошедшего «бродить над морем», повторяет в более легком ключе беспокойно-тревожное «Брожу над морем» главы Первой, L, 3. Любопытное соединение, на Одесском побережье, начала и конца нашего романа.
11 степь нагая. Лайелл в «Путешествиях», 1, 190, во фрагменте, относящемся к маю 1822 г., пишет: «Окрестности Одессы представляют собою приятный вид. В бывшей засушливой степи много деревень, и ферм, и обработанных полей, которые близ города расположены вперемешку с виллами, питомниками, с общественными и частными садами».
[XXII]
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной —
4 И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает в брод;
12 Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.
3–4 в Одессе грязной. Лайелл в «Путешествиях», I,171, пишет: «Улицы Одессы… все еще не вымощенные… [и] неописуемо грязные осенью и весной после сильных дождей…».
*
14 окт. 1823 г. (к этому времени Онегин уже появился) Пушкин из Одессы писал Вяземскому: «У нас скучно и холодно. Я мерзну под небом полуденным». И 1 дек. 1823 г. Александру Тургеневу: «Две песни уже готовы» (к этому времени Онегин уже снабдил своего биографа сведениями для главы Второй).
10 на ходулях. Я читал где-то, что одесситы (их русский — самый плохой в России) называют башмаки на деревянной подошве, надеваемые ими в слякоть, ходулями; сомневаюсь, чтобы Пушкин использовал такой вульгарный жаргон в столь бессмысленном случае. Рухнула бы гипербола, на которой основана вся строфа.
[XXIII]
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасенный город,
4 Как будто кованой броней.
Однако в сей Одессе влажной
Еще есть недостаток важный;
Чего б вы думали? — воды.
8 Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
Благословенные края!
1–3 молот… город. Неправильная рифма, одна из немногих неудачных рифм в «ЕО». Другие — в главах Второй, VI, 10–11 и Третьей, XIV, 10–11.
6–8 Лайелл, посетивший Одессу в мае 1822 г., пишет («Путешествия», I, 168–70):
«Всегда сохранятся… два мощных препятствия… для развития торговли и роста города — отсутствие судоходной реки и достаточного запаса воды для жизненных целей… Главный источник для обеспечения Одессы водой находится на расстоянии [около двух миль] к югу от города… на берегу моря… Крутизна подъема создает большое напряжение для груженых лошадей и увеличивает стоимость воды, каждый маленький ее бочонок стоит от одного до полутора рублей, в зависимости от расстояния».
Досадно, что иногда Пушкин использует свою замечательную поэтическую технику для выражения всего-навсего какой-нибудь банальной мысли. Шутки, остроты по поводу отсутствия воды в Одессе появились и не исчезали со времен основания города в последнее десятилетие восемнадцатого века. Само его название в те дни ужасных французских каламбуров связывали с тем, как часто губернатор города (1803–15), Арман Эмманюэль, герцог Ришелье, оптимистически возражал критикам: «Assez d’eau, eau d’assez» <«Достаточно воды, воды достаточно»>. (Позднее шутники прослеживали происхождение названия «Одесса» от фр. «au-dessus de la mer» <«над морем»>.
[XXIV]
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
4 Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
8 С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздается; на балкон
12 Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
9–14 Клуб «Casino de Commerce» <«Торговое казино»> был пристройкой к Дому Рено, где жил Пушкин, — на Ришельевской улице, угол Дерибасовской (названия улиц происходят от имен двух бывших губернаторов, Ришелье и де Рибаса).
Лайелл пишет («Путешествия», I, 183): «Залы для балов, концертов и т. п. были построены господином Рено [или Рейно] много лет назад и, очевидно, хорошо посещались [май 1822 г.]. Большой овальный зал, окруженный галереей, поддерживаемой множеством колонн, имеет двойное назначение: бального зала и биржи, где торговцы иногда заключают сделки…».
[XXV]
Глядишь и плошадь запестрела.
Все оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
4 Однако больше по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
8 Ему
