Латтеньян (1697–1779, ничтожный виршеплет, за вычетом удивительных стихов «Серьезные размышления»), «Куплеты, написанные в продолжение комедии „Наследники“»:
J’appris dès mon bas âge
Le chant, la danse et cœtera…
<Я с самых юных лет владел искусством
Лагарп, «Тень Дюкло», 1773:
Couplets badins, et tristes facéties,
Contes rimés, lyriques inepties;
Flore, Zéphyr, et jargon d’opéra,
Roses, baisers, boudoirs, et cætera…
<Шутливые куплеты, печальные фацетии,
Сказки в стихах, лирическая нелепица,
Флора, Зефир, оперные страсти,
Розы, объятья, будуары et caetera…>.
Пушкин и сам использовал тот же прием еще в 1816 г. в написанных четырехстопником стихах к своему дяде, поэту Василию Пушкин}; которого, как и всех, он поздравляет с Пасхой, желая (строки 14–15):
…побольше серебра
И золота et caetera.
12 Нету. Онегин использует устаревшую диалектальную форму отрицания «нет».
13 Хоть сейчас. Еще одно мучение для переводчика. «Хоть» может означать «да пожалуйста» и «почему нет», а правильный перевод должен донести готовность сделать намеченное в любую минуту, например, вот в эту самую.
III
Поѣдемъ.» —
Поскакали други,
Явились; имъ расточены
4 Порой тяжелыя услуги
Гостепріимной старины.
Обрядъ извѣстный угощенья:
Несутъ на блюдечкахъ варенья,
8 На столикъ ставятъ вощаной
Кувшинъ съ брусничною водой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
12 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1 Поедем. Я понимаю это слово как заключительную реплику Онегина. Тут своего рода внутристрофный перенос, хотя и не настолько яркий, как в главе Третьей, XXXVIII–XXXIX и главе Восьмой, XXXIX–XL.
7 варенья. Домашней варки варьенья — вишневое, малиновое, клубничное, крыжовенное, из красной и черной смородины (в черновом варианте упоминалось «медовое») — перечисляем только чаще всего готовившиеся — подавались гостям в маленьких стеклянных вазочках на подносе; гости (пользуясь общей ложкой) брали варенье себе на блюдечко, передавая поднос дальше, а затем ели его чайными ложками или добавляли в чай.
8 столик… вощаной. Не «натертый воском», как явствовало бы, следуя в переводе за грамматикой, но «покрытый навощенным холстом».
В стихах к своему лицейскому товарищу Ивану Пущину, написанных 4 мая 1815 г., Пушкин уже упоминал «столик вощаной» и предлагал поставить на него пивную кружку.
Дмитриев в сатирической фантазии «Причудница» (1798) описывает доктора, который составляет у постели больного рецепт «за столом, восчанкою накрытым» (см. также коммент. к главе Пятой, XVIII, 12).
Писемский в романе «Тысяча душ», ч. III, гл. 1, изображает дешевый — всего рубль — маленький номер на пятом этаже гостиницы с «вощеным столиком и таковым же диваном».
«Словарь языка Пушкина» (т. 1, Москва, 1956) объясняет «вощаной» как «навощенный».
9 с брусничною водой. Брусника (у Линнея Vaccinium vitis-idaea) встречается на севере Англии, где носит название «красная черника», в Швеции называется lingon, в Германии — Preisselbeere, a y французских ботаников — airelle ponctuée; растет в северных сосновых борах и в горах. Ее именуют также «коровьей» или «волчьей» ягодой, путая, однако, с другими ягодами, которые на нее похожи. В Шотландии известна как «клюква обыкновенная» или «вересковая ягода» — и то, и другое название вводит в заблуждение, поскольку брусника ничего общего не имеет ни с настоящей клюквой (Oxycoccus oxycoccus, или же palustris), ни с плодами вереска (Calluna). В Америке ее считают «горной клюквой» (например, Торо в «Лесах Мэна», 1864) или же «травяной клюквой» (так говорят канадские рыбаки), и возникает безнадежная путаница, поскольку имеется и американская разновидность настоящей клюквы — Oxycoccus. Словари, а также те злостные педанты, которые пользуются ими при переводе русских авторов, смешивают бруснику с ее голубым собратом Vaccinium myrtillus по Линнею (черника, та, что фигурирует как «голубое поле круглой формы» в геральдике); замечу, что Тургенев не поправляет в переводе, сделанном Виардо, смехотворное cassis, т. е. черную смородину вместо брусники!
«Брусничная вода» (или «водица») соответствует французскому «eau d’airelle rouge» <«вода из красной ягоды»> (ср. «лимонная вода» у Свифта в «Дневнике современной леди», 1729) и нуждается в пояснениях лишь ввиду того, что существуют также другие красные ягоды. Как видно из дальнейшего (IV, 13–14), Онегин опасается, как бы ему не пошла во вред брусничная вода г-жи Лариной: желудку, привычному к городской кухне, непросто справиться с деревенскими напитками. В деревнях бруснику использовали часто и много: и ягоду, и листья, которые заваривали против почечной колики или расстройства желудка. Уже в шестнадцатом веке «Домострой», рукописный свод наставлений по ведению домашнего хозяйства, упоминает «воды брусничные» в числе того, что должно непременно находиться в погребе у хорошего хозяина.
Бруснику в России любят не меньше, чем чернику, клюкву, малину, дикую и садовую землянику, а также дикую или садовую клубнику, которую провинциалы нередко именуют садовой земляникой, викторией и т. д. Изучающие русскую литературу вспомнят замечательный новый «фрак брусничного цвета с искрой» на Чичикове у Гоголя в «Мертвых душах», гл. II.
Надеюсь, будущие переводчики русских классиков проникнутся чувством благодарности ко мне за всю эту информацию.
У мисс Дейч гостей потчуют «черничным сиропом», а у мисс Рэдин им подносят «кувшин черничного сока». Сполдинг просто опускает строфу, правда, упоминая в следующей за нею «черничную настойку», а Элтон подвергает онегинское пищеварение тяжкому испытанию «черничным отваром» и «ликером из черники».
IV
Они дорогой самой краткой
Теперь подслушаемъ украдкой
4 Героевъ нашихъ разговоръ.
— «Ну что жъ, Онѣгинъ? ты зѣваешь.»
— «Привычка, Ленскій.» — «Но скучаешь
Ты какъ-то больше.» — «Нѣтъ, равно.
8 Однако въ полѣ ужъ темно;
Скорѣй! пошолъ, пошолъ, Андрюшка!
Какія глупыя мѣста!
А, кстати: Ларина проста,
12 Но очень милая старушка;
Боюсь: брусничная вода
Мнѣ не надѣлала бъ вреда.
2 В пушкинском примеч. 17 пояснено, что в прежнем издании вместо «домой» было напечатано «зимой».
5–6 Онегин… Ленский. В эпоху Пушкина (и Толстого) среди людей благородного происхождения, будь то военные или литераторы, было принято, если они считали себя друзьями «qui se tutoyaient» <«говорили друг другу „ты“»>, обращаться один к другому по фамилии или называя дворянский титул (см. коммент. к главе Восьмой, XVII–XVIII). К просто знакомым и к людям преклонных лет обращались по имени и отчеству, а только по имени — лишь к самым близким родственникам и к тем, кого знали с детства.
«Ну что ж», с которого Ленский начинает разговор, соответствует французскому «eh bien».
5–14 Во втором диалоге, занимающем IV, 5–14 и V, 1–12 — восемь реплик, и вновь Онегин, произносящий семьдесят пять слов, втрое разговорчивее Ленского. Отметим, что по сравнению с диалогом, открывающим главу (I–III, 1), эмоциональная последовательность оказывается обратной: на сей раз Онегин поначалу охвачен скукой, но держится с собеседником вполне дружелюбно и лишь под конец становится холодно саркастичным. Снисходительно похваливая г-жу Ларину, Онегин внушает Ленскому обманчивое чувство, что нет никакой угрозы его счастью, а вопрос «Которая Татьяна?» задается им с провокационной целью: Ленский простосердечно объясняет то, что Онегин, разумеется, и сам превосходно разглядел во время их визита, — и навлекает на себя те нападки-эпиграммы, которыми заканчивается их беседа. Собственно, Онегин здесь не столько остроумен, сколько груб, и остается лишь удивляться, как пылкий Ленский не вызвал его тут же на дуэль. Когда мальчиком лет девяти или десяти я впервые читал «ЕО», это место (глава Третья, V) так меня расстроило, что я принялся воображать, как Онегин на следующее утро, проявляя изысканную открытость души, которая особенно притягательна в гордеце, скачет к Ленскому с извинениями за то, что излил свой сплин на возлюбленную поэта, сравнив ее с луной.
«Ларина… очень милая старушка», «une petite vieille très aimable». Перефразируя шекспировский Сонет II, ее чело, по крайней мере, «избороздили сорок зим» (см. коммент. к главе Второй, XXX, 13–14).
8 поле. Фр. «la campagne».
10 Какие глупые места. Любопытно, что эта строка эхом отзовется у Тютчева («Какие грустные места») — строка 6 знаменитого стихотворения «Песок сыпучий по колени» (написано трехстопным ямбом, с рифмами ababecec; создано в 1830 г., напечатано в пушкинском литературном журнале «Современник» в 1837 г.):
Мы едем — поздно — меркнет день,
И сосен, по дороге, тени
Уже в одну слилися тень.
Черней и чаще бор глубокий —
Какие грустные места!
Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста!
Как указывают русские исследователи, строки 7–8 содержат образ, развивающий метафору Гёте из «Свидания и разлуки»: «Wo Finsternis aus dem Gesträuche mit hundert schwarzen Augen sah» <«И тьма, гнездясь по буеракам, смотрела сотней черных глаз» — пер. Н. Заболоцкого>.
11 А кстати. «Глупые места» наводят Онегина на мысль о населяющих их «глупых людях», вроде г-жи Лариной, которая «проста», — оттого «кстати».
11–14 Невозможный немецкий «перевод» Боденштедта дает вот какую версию:
«Lensky! Die Larina ist schlicht,
Aber recht hübsch für ihre Jahre;
Doch ihr Likör, wie schlechter Rum,
Steigt mir zu Kopfe, macht mich dumm».
<«Ленский! Ларина проста,
Но вполне недурна для своих лет;
Вот только ее наливка, как скверный ром,
Ударила мне в голову, ничего не соображаю»>.
Редкий случай, когда переводчик не просто выдумывает наливку, но она еще и ударяет ему в голову, что якобы происходит и с говорящим.
V
Скажи: которая Татьяна?»
— «Да та, которая, грустна
И молчалива какъ Свѣтлана,
4 Вошла и сѣла у окна.»
— «Не ужъ-то ты влюбленъ въ меньшую?»
— «А что?» — «Я выбралъ бы другую,
Когда бъ я былъ какъ ты поэтъ.
8 Въ чертахъ у Ольги жизни нѣтъ,
Точь въ точь въ Вандиковой Мадонѣ:
Кругла, красна лицомъ она,
Какъ эта глупая луна
12 На этомъ глупомъ небосклонѣ.» —
Владиміръ сухо отвѣчалъ
1 Скажи: которая Татьяна? Начиная с этого места, Татьяна будет все время присутствовать в главе Третьей, за вычетом тех двух мест, когда в рассказ непосредственно вторгается автор с обещаниями в будущем написать роман в прозе (XI–XIV) и рассуждениями о кокетках в сравнении с Татьяной (XIV, XXV), о писании писем, о дамской грамматике (XXII — XXIII, XXVII–XXX); кроме того, есть еще «Песня девушек», собирающих ягоды (хореический трехстопник с долгими окончаниями), и завершающее отступление (XLI, 9–14).
1–12 См. коммент. к главе Четвертой, 5–14.
2–4 Подразумевается шедевр Жуковского «Светлана» (1812), строфы II, строки 3–4 («Молчалива и грустна / Милая Светлана») и XVII, строки 1–2 («села… / Под окном Светлана»). Это — баллада в двадцать строф по четырнадцать строк каждая, с рифмой по принципу сонета (babaceceddiffi), написанная двумя хореическими размерами — четырехстопником (восемь строк с мужскими рифмами b, с, d, f) и трехстопником (шесть строк с женскими рифмами
