В опере «Днепровская русалка» (см. коммент. к главе Второй, XII, 14) бурлескный персонаж превращается в медведя, дерево — в водяную мельницу, а мешки с мукой танцуют. Пушкин мог слушать эту оперу в молодости в С.-Петербурге.
7 В отдельном издании Четвертой и Пятой глав вместо «лай» напечатано «визг».
7–8 См. мой коммент. к главе Первой, XXII, 5–6, где лейтмотив, представленный этими строками, рассматривается применительно ко всему тексту романа.
Гости, которые в реальной жизни Татьяны присутствуют на ее именинах, а позднее и на балах в Москве, как бы предвосхищены мрачными образами сказочных упырей и монстров-гибридов — порождениями ее сна.
*
В басне Ивана Хемницера «Два соседа» («Басни», 1779) встречается схожая интонация (24–25):
Тут лай собак, и визг свиной,
В замечательной поэме — прелестной сказке о волшебном замке под названием «Громвал» (опубл. в 1804 г.), принадлежащей перу предшественника русского романтизма Гаврилы Каменева (1772–1803) и состоящей из нерифмованных четверостиший с мужскими окончаниями, каждые две первые строки которых написаны четырехстопным дактилем (крайне необычная комбинация), — две нижеследующие строки (105–106) отражают близкую тему в сходной манере:
Духи, скелеты, руками схватясь
Гаркают, воют, рыкают, свистят…
И, наконец, во сне, который Софья сочиняет в разговоре со своим отцом, Павлом Фамусовым, в «Горе от ума» Грибоедова, происходит следующее (дейст. I, строка 173):
…стон, рев, хохот, свист чудовищ!
Формула такого рода сцен интернациональна. Та же интонация слышится в «Сне наяву: Пробуждение» Теннисона (1842), строки 3–4:
И топот ног, и хлопанье дверей,
И лай собак, и крики петухов…
*
Критики, с которыми Пушкин полемизирует в своем примеч. 31 к «ЕО», утверждали, что только полная форма таких слов, как «хлоп» и «топ» — «хлопанье», «топанье» — правильна. Пушкин употребляет «хлоп» и «топ» в «Женихе» (см. ниже), строки 139 и 137 соответственно.
В 1826 г. Пушкин переработал или сочинил сам народную песню (одну из трех) о Стеньке (Степане) Разине, знаменитом волжском разбойнике (мятежном донском казаке, схваченном и четвертованном в 1671 г.), которая начиналась так:
Что не конский топ, не людская молвь,
Не труба трубача с поля слышится,
А погодушка свищет, гудит,
Свищет, гудит, заливается.
Зазывает меня, Стеньку Разина,
Погулять по морю, по синему.
Похожая интонация звучит в большой балладе Пушкина «Жених. Простонародная сказка», написанной в июле 1825 г. в Михайловском. Она состоит из 46 строф четырехстопного ямба с мужскими и трехстопного ямба с женскими рифмами (babaccee), 137, 153:
Вдруг слышу крик и конский топ…
Крик, хохот, песни, шум и звон…
Наташа, купеческая дочь, исчезает на три дня (она заблудилась в лесу, как выясняется позже) и возвращается испуганная и молчаливая. Через некоторое время она — опять весела, на щеках — прежний румянец, пока однажды вечером, увидев молодого человека, пронесшегося мимо их крыльца на бешеной тройке, она снова становится печальной и бледной. Молодец просит ее руки, и отец заставляет ее принять предложение. На свадебном пиру Наташа рассказывает якобы виденный ею сон (как она шла лесной тропой, приведшей ее к избушке, полной «сребра да злата»); на самом деле это рассказ об убийстве, совершенном ее женихом, которого тут же берут под стражу. Баллада, в своем искусстве словесного выражения превосходящая даже «Светлану» Жуковского, великолепна как образец мастерского звукоподражания; например, строки 117–20 в совершенстве передают дыхание непроходимого леса:
…в глуши
Не слышно было ни души,
И сосны лишь да ели
Вершинами шумели.
Я не могу передать эти с-с-с и ш-ш-ш-ш-ш оригинала и сохраняю лишь смысл стихотворения.
8 Людская молвь и конский топ. Ср.: Прэд, «Рыжий рыбак», строка 117:
Ржание коней и звон стали…
XVIII
Онъ знакъ подастъ: и всѣ хлопочутъ;
Онъ пьетъ: всѣ пьютъ и всѣ кричатъ;
Онъ засмѣется: всѣ хохочутъ;
4 Нахмуритъ брови: всѣ молчатъ;
Онъ тамъ хозяинъ, это ясно:
И Танѣ ужъ не такъ ужасно,
И любопытная теперь
Вдругъ вѣтеръ дунулъ, загашая
Огонь свѣтильниковъ ночныхъ:
Смутилась шайка домовыхъ;
12 Онѣгинъ, взорами сверкая,
Изъ-за стола гремя встаетъ;
Всѣ встали: онъ къ дверямъ идетъ.
Сравним с различными деталями и интонациями сна Татьяны финал гл. 15 «Сбогара» Нодье, где Антония рассказывает Жану о своих бредовых видениях:
«Все здесь было полно призраков… Виднелись тут змеи ярко-зеленого цвета, вроде тех, что прячутся в дуплах ив, и другие, еще более отвратительные пресмыкающиеся, с человеческими лицами; бесформенные великаны непомерного роста; только что срубленные головы… и ты, ты также стоял среди них, словно волшебник, повелевающий всеми этими чарами смерти…»
<пер. В. Карякина>.
12 взорами сверкая. В «Причуднице» Дмитриева героиня, Ветрана — фривольная красавица со всевозможными причудами и капризами, у которой есть все, в том числе и добропорядочный супруг, но которая изнывает от скуки, — чарами волшебницы, желающей преподать ей урок, погружена в сон: она оказывается в полном опасностей лесу, где встречает разбойника, который, «сверкаючи очьми», хватает ее, галопом мчится вместе с ней прочь и бросает ее в реку.
«Взорами сверкая» в «ЕО», глава Пятая, XVIII, 12 — воспоминание о «блистая взорами» в последней строфе главы Третьей, XLI, 5, когда Онегин внезапно предстает перед Татьяной, словно выполняя просьбу, содержащуюся в 74 строке ее письма (глава Третья, перед XXXII): «…иль сон тяжелый перерви». Теперь, когда мир грез сформировался, образ Онегина продолжает развиваться по демонической линии, уже предугаданной в строке 59 этого письма. Горящие и сверкающие взоры, правда, превратятся в «чудно нежен» «взор его очей» в главе Пятой, XXXIV, 8–9 (впоследствии «мгновенная нежность [им. пад.] очей» вспомнится в главе Шестой, III, 2.).
13 гремя. Производя громкий гулкий шум при отодвигании стула.
Строки 12–13 соединяют прошлое (глава Третья, XI, 1, 5) и будущее (глава Пятая, XXXV, 1).
XIX
И страшно ей, и торопливо
Татьяна силится бѣжать:
Не льзя никакъ; нетерпѣливо
4 Метаясь, хочетъ закричать:
Не можетъ; дверь толкнулъ Евгеній:
И взорамъ адскихъ привидѣній
Явилась дѣва; ярый смѣхъ
8 Раздался дико; очи всѣхъ,
Копыта, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
12 Рога и пальцы костяные,
Все указуетъ на нее,
И всѣ кричатъ: мое! мое!
9–14 В этом босховском собрании «усы» в начале строки 11 могут означать усы какого-нибудь животного из семейства кошачьих или усики-щупальца какого-то членистоногого, равно как и усы сказочного великана-людоеда. Отдельные части тела слона и кабана, хвост дьявольского пуделя или льва — все это может быть отдаленным отражением расхожих представлений о мире средневековья.
13 Всё указует. «Всё указывает», «вся [толпа] указывает» — это та же самая идиоматическая форма, как и в начальной фразе строфы XXI главы Первой: «Всё хлопает».
XX
Мое! сказалъ Евгеній грозно,
И шайка вся сокрылась вдругъ;
Осталася во тмѣ морозной
4 Младая дѣва съ нимъ самъ-другъ;
Онѣгинъ тихо увлекаетъ
Татьяну въ уголъ и слагаетъ
Ее на шаткую скамью
8 И клонитъ голову свою
Къ ней на плечо; вдругъ Ольга входитъ,
За нею Ленской; свѣтъ блеснулъ;
Онѣгинъ руку замахнулъ
12 И дико онъ очами бродитъ,
И незванныхъ гостей бранитъ:
Татьяна чуть жива лежитъ.
5–7 Онегин тихо. Критик, на которого ссылается Пушкин в своем примеч. 32, — Борис Федоров, рецензент отдельного издания Четвертой и Пятой глав (1828), обвинивший Пушкина в своем журнале «Санкт-Петербургский зритель» в безнравственности и неблагопристойности.
Глагол «увлекать», фр. «entraîner», использованный в строке 5, по смыслу стоит где-то между «тащить» и «уносить» и, несмотря на протесты нашего поэта, содержит определенный оттенок, имеющий значение соблазняющих уговоров и обольщения, что, вне всякого сомнения, и видно из этого пассажа.
«Слагает» (фр. «dépose») следующей строки в русском языке ассоциируется с родственными формами, означающими «складывать», «связывать» и т. д., и в данном контексте передает поразительную вялость, скованность и податливость тела героини. Глагол использован здесь в смысле, близком к глаголу «укладывать» — значение, усиливающее намеренность и целенаправленность действий Онегина.
10 XXI, 3 Ленский. М. Гершензон в статье «Сны Пушкина»[62] утверждает, что Татьяна подсознательно узнает во сне, что 1) Ленский, несмотря на всю свою поэзию, просто вульгарный мальчишка и что 2) Онегин подсознательно ненавидит его за это.
Однако в сне Татьяны нет ничего, что говорило бы в пользу такого утверждения. Онегина, пишет Гершензон в своей на редкость убогой и маловразумительной статье, «…давно мутило, может быть даже не раз подмывало спугнуть это пошлое прекраснодушие, — и так человечески-понятно, что в минуту досады на Ленского он дал волю своему злому чувству, — раздразнил Ленского, закружил Ольгу, как мальчишка бросает камешек в воркующих голубей!»
Гершензон упоминает также о небольшой книжке С. Судиенко, к которому относится как к чудаку, «Тайна поэмы A. C. Пушкина „Евгений Онегин“» (Тверь, 1909), где различным деталям сна Татьяны придается аллегорическое значение, например, две жердочки, образующие мосток, означают две встречи Татьяны с Онегиным и т. д.
XXI
Споръ громче, громче: вдругъ Евгеній
Хватаетъ длинный ножъ, и вмигъ
Поверженъ Ленскій; страшно тѣни
4 Сгустились; нестерпимый крикъ
Раздался… хижина шатнулась…
И Таня въ ужасѣ проснулась….
Глядитъ, ужъ въ комнатѣ свѣтло;
8 Въ окнѣ сквозь мерзлое стекло
Зари багрянный лучъ играетъ;
Дверь отворилась. Ольга къ ней,
Авроры сѣверной алѣй
12 И легче ласточки, влетаетъ;
Ну, говоритъ: «Скажи жъ ты мнѣ,
Кого ты видѣла во снѣ?»
1–3 См. коммент. к XX, 10.
XXII
Но та, сестры не замѣчая,
Въ постелѣ съ книгою лежитъ,
За листомъ листъ перебирая,
4 И ничего не говоритъ.
Хоть не являла книга эта
Ни сладкихъ вымысловъ поэта,
Ни мудрыхъ истинъ, ни картинъ;
8 Но ни Виргилій, ни Расинъ,
Ни Скоттъ, ни Байронъ, ни Сенека,
Ни даже Дамскихъ Модъ Журналъ
Такъ никого не занималъ:
12 То былъ, друзья, Мартынъ Задека,
Глава халдейскихъ мудрецовъ,
Гадатель, толкователь сновъ.
1 Но та, сестры не замечая. Протяжный, тоскливый распев этой строки звучит как эхо строки 1 в строфе XXXIII главы Третьей — «Она зари не замечает», и, в свою очередь, получает отзвук в похожей интонации строки 1 строфы XXXI главы Восьмой — «Она его не замечает» и строфы XLII главы Восьмой — «Она его не подымает». Лейтмотив, носящий характер повторяющегося магического заклинания.
12 Мартын Задека. Я склонен рассматривать этот персонаж как искусственное создание, сфабрикованное в 1770 г. анонимным составителем астрономических таблиц германо-швейцарского происхождения, который, по-видимому, производил имя своего «мудреца» от раввинского звания «цадик», означающего «особо праведный», или от Садок, имени одного священника времен царя Соломона, или от Седекия, «fameux cabaliste» <«знаменитый каббалист»>, в правление Пипина Короткого (восьмой век) доказавшего глумившимся над ним, что стихии населены сильфами, которым он порекомендовал показаться людям, что они и сделали, плывя в роскошных воздушных кораблях (как уверяет аббат Монфокон де Вийар в романе, направленном против розенкрейцеров «Граф Габалис, или Беседы о тайных науках», Париж, 1670).
В университетской библиотеке Базеля имеется сборник памфлетов восемнадцатого века с надписью «Historische Schriften» <«Исторические сочинения»> на форзаце и «Varia historica» <«Исторические труды»> на обложке (каталогизированный как Leseges. Brosch. № 17). Мадемуазель Эжени Ланг, библиотекарь Швейцарской национальной библиотеки, любезно предоставила мне возможность ознакомиться с фотокопией четвертого памфлета из этой серии. Это брошюрка на четырех страницах с заголовком «Wunderbare und merkwürdige Prophezeyung des berühmten Martin Zadecks, eines Schweitzers bey Solothurn der im 106ten Jahr seines Alters, vor seinem Tode den 20. Dezember, und nach seinem