глава Первая, XXIII, 4 — «одет, раздет и вновь одет»).
Лебрен, «Оды» кн. V, XII:
D’azur il peint une cabane,
Et son art, au pinceau d’Albane,
Prête d’infidèles vernis.
<Лазурью пишет он хижину,
И его искусство, в манере Альбана
Исполнено наружного блеска.>.
Антуан Лемьер (1723–93), «Живопись» (1769), песнь III:
La foule des Amours de tous côtés assiège
L’atelier de l’Albane et celui de Corrége…
<Толпа амуров, осаждающих все углы
Мастерской Альбана и Корреджо…>.
Хэзлитт в эссе «О вкусе» в своем «Круглом столе» (1817) замечает: «Вкус присутствует в колорите Тициана… Краски плоти у Рубенса напоминают цветы; у Альбано — слоновую кость…».
Байрон в 1823 г., говоря об одной из картин Норманского аббатства, в «Дон Жуане», XIII, LXXI, 5, пишет: «Танцующие мальчики Альбана [купидоны]…» <пер. Т. Гнедич>.
Казимир Делавинь в «Мессинских элегиях», II («Мессинские элегии и различные поэтические произведения», 1823) восклицает:
Adieu, Corrége, Albane, immortel Phidias;
Adieu, les arts et le génie!
<Прощайте, Корреджо, Альбан, бессмертный Фидий,
Ж. А. Амар в «Предуведомлении» к изд. 1820 г. «Сочинений» Жана Батиста Руссо, автора скучных од и чопорных кантат, характеризует его произведения как выполненные кистью Альбана или Корреджо.
Сам Пушкин, в свои овеянные духом французской культуры юные годы, несколько раз упоминал Альбана. В «Монахе» (1813), песнь III, есть следующие строки:
Я кисти б взял бестрепетной рукою
И, выпив вмиг шампанского стакан,
Трудиться б стал я жаркой головою,
Как Цициан иль пламенный Албан.
Представил бы все прелести Натальи…
В третьем четверостишии написанного четырехстопным размером стихотворения «К живописцу» (посвященного его однокашнику-лицеисту Илличевсюму, 1815) юный Пушкин писал:
Вкруг тонкого Гебеи стана
Венерин пояс повяжи,
Сокрытой прелестью Альбана
Мою царицу окружи [сестра другого лицейского товарища Пушкина — Екатерина Бакунина].
В стихотворении «Сон» (1816), одном из его самых первых произведений, обладающих подлинно художественной ценностью (см. коммент. к главе Четвертой, XXXV, 3–4), Пушкин восклицает:
Подайте мне Альбана кисти нежны,
И я мечту младой любви вкусил.
XLI
Какъ вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь шумный;
4 Чета мелькаетъ за четой.
Къ минутѣ мщенья приближаясь,
Онѣгинъ, втайнѣ усмѣхаясь,
Подходитъ къ Ольгѣ. Быстро съ ней
8 Вертится около гостей,
Потомъ на стулъ ее сажаетъ,
Заводитъ рѣчь о томъ, о семъ:
Спустя минуты двѣ, потомъ
12 Вновь съ нею вальсъ онъ продолжаетъ;
Всѣ въ изумленьи. Ленскій самъ
Не вѣритъ собственнымъ глазамъ.
1–3 безумный… вальса вихорь. В «Оправдании» (1824), стихотворении из сорока строк, написанном четырехстопным размером, Баратынский, в присущей ему неуклюжей, но красноречивой манере, изобразил «безумный вальс», в котором у него кружатся разные нимфы:
Касаяся душистых их кудрей
Лицом моим; объемля жадной дланью
См. также отвратительное изображение у Сент-Бёва в книге «Жизнь, поэзия и мысли Жозефа Делорма» (1829) в коммент. к главе Первой, XXXVIII, 3–4.
11–12 Спустя минуты две, потом / Вновь с нею вальс он продолжает. Я пытался воспроизвести в переводе элементы тавтологии в этом бедном пассаже. «Несколькими минутами позже он продолжает вальсировать с ней», — вот что хотел сказать наш поэт.
14 собственным глазам. Общераспространенный галлицизм («ses propres yeux») вместо правильного «своим глазам».
XLII
Когда гремѣлъ мазурки громъ,
Въ огромномъ залѣ все дрожало,
4 Паркетъ трещалъ подъ каблукомъ,
Тряслися, дребезжали рамы;
Теперь не то: и мы, какъ дамы,
Скользимъ по лаковымъ доскамъ.
8 Но въ городахъ, по деревнямъ,
Еще мазурка сохранила
Первоначальныя красы:
Припрыжки, каблуки, усы
12 Все тѣ же; ихъ не измѣнила
Лихая мода, нашъ тиранъ,
Недугъ новѣйшихъ Россіянъ.
8 в городах. Я полагаю, что здесь имеет место опечатка — следовало бы написать «в городках».
XLIII
Строки 1–4 содержатся в беловой рукописи. Строки 5–14 были опубликованы в 1828 г. Вся строфа была опущена в изд. 1833 и 1837 гг.
Как гонит бич в песку манежном
По корде резвых кобылиц
Мужчины в округе мятежном
4 Погнали, дернули девиц —
Подковы, шпоры Петушкова,
(Канцеляриста отставного)
Стучат; Буянова каблук
8 Так и ломает пол вокруг
Треск, топот грохот — по порядку
Чем дальше в лес, тем больше дров —
Теперь пошло на молодцов —
12 Пустились — только не в присядку —
Ах! легче, легче! каблуки
Отдавят дамские носки.
6 Канцеляриста. Вместо ожидаемого «кавалериста».
10 лес… дров. «Чем дальше в лес — тем больше дров», — говорит русская пословица, глупая, как все пословицы вообще, но в этой строке бьющая прямо в цель. Пушкин подчеркивает грубую вульгарность провинциальных балов.
XLIV
Буяновъ, братецъ мой задорный,
Къ герою нашему подвелъ
Татьяну съ Ольгою: проворный
4 Онѣгинъ съ Ольгою пошелъ;
Ведетъ ее, скользя небрежно,
И, наклонясь, ей шепчетъ нѣжно
8 И руку жметъ — и запылалъ
Въ ея лицѣ самолюбивомъ
Румянецъ ярче. Ленскій мой
Все видѣлъ: вспыхнулъ, самъ не свой;
12 Въ негодованіи ревнивомъ
Поэтъ конца мазурки ждетъ
И въ котильонъ ее зоветъ.
1 См. XXVI, 9–11 и коммент. к ней.
3 проворный. Следует отметить, как удачно слово «проворно», завершающее строку 1 строфы XV, повторяется, словно эхо, здесь.
9–10 В небольшом, написанном в Кишиневе, стихотворении «Гречанке» (Калипсо Полихрони, которая, как говорили, была любовницей Байрона) Пушкин в 1822 г. употребил сходную интонацию:
В твоей груди самолюбивой,
И ты, склонясь к его плечу…
Нет, нет, мой друг, мечты ревнивой
Питать я пламя не хочу.
XLV
Но ей не льзя. Не льзя? Но что же?
Да Ольга слово ужъ дала
Онѣгину. О, Боже, Боже!
4 Что слышитъ онъ? Она могла…
Возможно ль? Чуть лишь изъ пеленокъ,
Кокетка, вѣтренный ребенокъ!
Ужъ хитрость вѣдаетъ она,
8 Ужъ измѣнять научена!
Не въ силахъ Ленскій снесть удара;
Проказы женскія кляня,
Выходитъ, требуетъ коня
12 И скачетъ. Пистолетовъ пара,
Двѣ пули — больше ничего —
Вдругъ разрѣшатъ судьбу его.
Любопытно выяснить, что делал настоящий Байрон в то время, когда образ, созданный Пушкиным, танцевал, мечтал, умирал:
12 янв. 1821 г. (ст. ст.) (24 янв. нов. ст.), когда Ленский на северо-западе России шел на свой последний бал, Байрон в Равенне (Италия) записал в дневнике: «…встретил несколько масок на Корсо… — они пляшут, поют и веселятся, „ибо завтра могут умереть“».
На следующий вечер, 13 янв. (25 янв. нов. ст.), когда Ленский сочинял свою последнюю элегию, Байрон записал: «Еще один день миновал… но „что лучше, жизнь или смерть, ведомо одним лишь богам“, как сказал Сократ своим судьям…».
А 14 янв. (26 янв. нов. ст.), в день, когда состоялась дуэль между Ленским и Онегиным, Байрон сделал краткую запись: «Ездил верхом — стрелял из пистолетов — и притом удачно».
Это, по-видимому, останется классическим примером того, как жизнь подыгрывает искусству.
11 требует коня. Я бы понял это как «требует своего коня», «приказывает вывести своего коня», если бы не более вероятное обстоятельство, что Ленский и Онегин приехали на званый вечер в онегинских санях, и сейчас Ленский должен одолжить жеребца из конюшни Лариных.
14 В отдельном издании Четвертой и Пятой глав 1828 г. напечатано:
Как раз решат судьбу его.
Но, чтобы избежать слияния «как» со следующим словом «разрешат», («как раз»), Пушкин в списке ошибок, приложенном два месяца спустя к главе Шестой, изменил строку:
Вдруг разрешат судьбу его.
Глава Шестая
La sotto giorni nubilosi e brevi
Nasce una gente a cui l’morir non dole.
Petr.
Отрывочное цитирование фрагмента из канцоны XXVIII Петрарки (строки 49 и 51) «На жизнь Лауры», начинающегося со слов «О, ожидаемая на небе блаженная и прекрасная». Вместе с опущенной Пушкиным строкой 50 отрывок читается:
Là sotto i giorni nubilosi e brevi,
Nemica naturalmente di pace,
Nasce una gente, a cui’l morir non dole.
<Там под туманными и короткими днями,
Чуждое по своей природе миролюбию,
Родится племя, которому не больно умирать>.
I
Замѣтивъ, что Владиміръ скрылся,
Онѣгинъ, скукой вновь гонимъ,
Близъ Ольги въ думу погрузился,
4 Довольный мщеніемъ своимъ.
За нимъ и Олинька зѣвала,
Глазами Ленскаго искала,
И безконечный котильонъ
8 Ее томилъ, какъ тяжкій сонъ.
Но конченъ онъ. Идутъ за ужинъ.
Постели стелютъ; для гостей
Ночлегъ отводятъ отъ сѣней
12 До самой дѣвичьи. Всѣмъ нуженъ
Покойный сонъ. Онѣгинъ мой
10–12 Ср.: Роберт Лайелл, «Нравы русских и подробная история Москвы» (Лондон, 1823), с. LIII–LIV, LVII:
«Мадам [Полторацкая], мать джентльмена, которого я сопровождал, устраивала „fête“ <„торжество“>… в воскресенье, следующее за нашим прибытием в это поместье [Грузино, возле Торжка]. То и дело в течение всей субботы прибывали экипажи со знатными гостями… Хотя дом мадам [Полторацкой] был внушительных размеров, я удивлялся, где все эти гости, примерно пятьдесят особ, найдут себе комнаты для ночлега… Вечерними развлечениями были беседа и карты, и в 11 часов сервировали изысканный ужин, по завершении которого мое внимание привлекло зрелище суматохи и последовавшего беспорядка. Столовая, гостиная, зал, все подходящие помещения, в которых мы провели вечер, были превращены в спальни… Количество кроватей… [оказалось] недостаточным… множество постелей было немедленно устроено на полу, некоторые на креслах…
На следующий день я посетил „с утренним визитом около одиннадцати часов“, один из домов, где разместились несколько знакомых мне мужчин… Зал и гостиная превратились буквально в казармы: софы, диваны и кресла были сдвинуты вместе и покрыты постелями — а их утомленные или ленивые обитатели… полдесятка дворян… [в одном таком пристанище], завернувшись в роскошные шелковые длинные ночные рубахи, лежали или сидели в кроватях, пили кофе, чай или курили табак в атмосфере зловония и в окружении ночных горшков и неопрятного тряпья, образуя необычайно пестрое сообщество».
II
Все успокоилось: въ гостиной
Храпитъ тяжелый Пустяковъ
Съ своей тажелой половиной.
4 Гвоздинъ, Буяновъ, Пѣтушковъ
И Фляновъ, не совсѣмъ здоровой,
На стульяхъ улеглись въ столовой,
А на полу мосье Трике,
8 Въ фуфайкѣ, въ старомъ колпакѣ.
Дѣвицы въ комнатахъ Татьяны
И Ольги всѣ объяты сномъ.
Одна, печально подъ окномъ
12 Озарена лучемъ Діаны,
Татьяна бѣдная не спитъ
И въ поле темное глядитъ.
3 половиной [тв. пад.]. Галлицизм, «moitié» <«половина», «благоверная»>. Французские поэты «возвышенной» школы, или «cheville», — использовали термин «moitié» в совершенно серьезных стихах. В одном месте «Генриады» Вольтера встречается: «Et leurs tristes moitiés, compagnes de leurs pas» <«И их печальные половины, их спутницы»>.
8 фуфайке. Пушкин использует слово, происходящее, предположительно, от немецкого «Futterhemd» <«поддевка»>, что соответствует французскому «camisole de laine» <«шерстяной камзол»> или «gilet de flanelle» <«жилет из фланели»>. Я предпочел употреблявшееся в Англии в восемнадцатом веке (ок. 1800 г.) «gilet de dessous» <«жилет, надеваемый под низ»>. В мое время слово «фуфайка» употреблялось, в основном, в смысле «вязаный жилет» или «свитер», но с эпитетом «нательный», что было близко по смыслу к «рубашке с короткими рукавами». Думаю, что Трике остался на ночь в своем фланелевом жилете.
11 Одна печально. Должно быть, вероятно: «Одна, печальна».
14 поле. Используется в смысле «открытое пространство». Тот же мотив встречается в ранней поэме Пушкина «Цыганы», строки 26–29:
В шатре одном старик не спит;
Он перед углями сидит,
…………………….
И в поле дальнее глядит…
III
Его нежданнымъ появленьемъ,
Мгновенной нѣжностью очей
И страннымъ съ Ольгой поведеньемъ
4 До глубины души своей
Она проникнута; не можетъ
Никакъ понять его; тревожитъ
Ее ревнивая тоска,
8 Какъ будто хладная рука
Ей сердце жметъ, какъ будто бездна
Подъ ней чернѣетъ и шумитъ…
«Погибну,» Таня говоритъ:
12 «Но гибель отъ него любезна.
«Я не ропщу: зачѣмъ роптать?
«Не можетъ онъ мнѣ счастья дать.» —
8–9 В русском варианте «Неистового Роланда» Ариосто, песнь XXIII, октавы С–CXII, написанного Пушкиным в 1826 г. (см. мой коммент. к главе Первой, LIV, 4), наш поэт переводит отрывок с французского («son cœur se glace: il lui semble qu’une main