с галльской интонацией, скажем, «младая Ольга», независимо от того, знаем ли мы уже, что она молода или нет. Когда в главе Шестой, XLIV, Пушкин оплакивает прошедшую молодость, используя для парной рифмы слово, которое в настоящее время совсем вышло из употребления, так что один близнец оказывается мертвым —

Мечты, мечты! где ваша сладость?

Где, вечная к ней рифма, младость?

— и переводчик не может удержаться от искушения перевести оба слова архаическими формами.

Можно аргументировать применение архаичных терминов при переводе тем, что они использовались во времена Пушкина. Лучше было бы выбрать современные адекватные термины и пояснить ситуацию в примечании.

Истоки флирта с «шалуньей рифмой» (см. XLIII, 6), (фр. «la rime espiègle» или «polissonne»), можно проследить от немотивированной рифмы «розы» в главе Четвертой, XLII, 3.

7–8 и вправду наконец / Увял, увял ее [младости] венец? 11 Так Пушкин, обращаясь к прошлому, сближает тему Ленского о поблекшем цвете (глава Вторая, X, 13–14, глава Шестая, XXI, 3–4, и глава Шестая, XXXI, 12–13) с излияниями по поводу своей собственной молодости. В двадцать один год в элегии «Я пережил свои желанья» он писал (строки 5–8):

Под бурями судьбы жестокой

Увял цветущий мой венец;

Живу печальный, одинокий,

И жду: придет ли мой конец?

(Три четверостишия, сочиненных 22 фев. 1821 г. в Каменке Киевской губернии, первоначально предназначались для вставки после строки 55 в поэму «Кавказский пленник», которую наш поэт в это время завершал; она была окончена на следующий день, а эпилог добавлен 15 мая того же года, во время краткого пребывания в Одессе).

14 скоро тридцать. Эта строфа (как и XLIII, и XLV) была написана 10 авг. 1827 г. в Михайловском. Нашему поэту было тогда двадцать восемь лет.

Ср.: Бертен, «Любовь», кн. III, Элегия XXII (1785):

La douce illusion ne sied qu’à la jeunesse;

Et déjà l’austère Sagesse

Vient tout bas m’avertir que j’ai vu trente hivers.

<B дни первой юности мы можем жить мечтою,

Но опытность, рассудка друг, уже вещает мне порою:

Спеши, спеши любить,

Утраченных часов любви не возвратить.

Пер. Д. Глебова>.

Черновики XLIII (2368, л. 24), XLIV (там же) и XLV (л. 24 об.) являются одним из трех автографов главы Шестой, которые дошли до нас (другие: черновики XXXIV а, б и в, ПД 155, и последний черновик или первый беловой экземпляр XXXVI–XXXVII, собрание Купрович) и имеют дату «10 авг. [1826]» (год указан по Томашевскому, Акад. 1937, с. 661). См. также коммент. к главе Шестой, XLVI, 1–4.

XLV

Такъ, полдень мой насталъ, и нужно

Мнѣ въ томъ сознаться, вижу я.

Но, такъ и быть, простимся дружно,

4 О юность легкая моя!

Благодарю за наслажденья,

За грусть, за милыя мученья,

За шумъ, за бури, за пиры,

8 За всѣ, за всѣ твои дары;

Благодарю тебя. Тобою,

Среди тревогъ и въ тишинѣ,

Я насладился… и вполнѣ;

12 Довольно! Съ ясною душою

Пускаюсь нынѣ въ новый путь

Отъ жизни прошлой отдохнуть.

1 полдень мой. Ср.: Жан Батист Руссо, «Оды», кн. I, № X (ок. 1695), «из молитвы Езекии, Исайя, гл. 38, стих 9 и следующее (Ego dixi: in dimidio dierum meorum…)»:

Au midi de mes années

Je touchois à mon couchant…

<B полдень лет моих

Я прикоснулся к своему закату…>.

(«В преполовение дней моих», Молитва Езекии, царя Иудейского, в Иса. 38, 10).

Романтики несколько улучшили эти строки: Ср.: Байрон, «Дон Жуан», X, XXVII, 4—5:

До рощи дантовой, где страшная града

Жизнь делит надвое…

<Пер. Г. Шенгели>.

XLVI

Дай оглянусь. Простите жъ, сѣни,

Гдѣ дни мои текли въ глуши,

Исполненны страстей и лѣни

4 И сновъ задумчивой души.

А ты младое вдохновенье,

Волнуй мое воображенье,

Дремоту сердца оживляй,

8 Въ мой уголъ чаще прилетай,

Не дай остыть душѣ поэта,

Ожесточиться, очерствѣть,

И наконецъ окаменѣть

12 Въ мертвящемъ упоеньи свѣта,

Въ семъ омутѣ, гдѣ съ вами я

Купаюсь, милые друзья!

1–4 Пушкин записал это четверостишие (уже опубликованное в изданиях 1828 г. и 1833 г.) вместе с цитатой из Колриджа 2 окт. 1835 г. в Тригорском, в альбоме с красным, тисненным золотом, сафьяновом переплете, принадлежавшем его бывшей (за десять лет до того) возлюбленной, Аннете Вульф. Цитата — начало эпиграммы в пять строк, написанной Колриджем в 1802 г.:

Как редко слава и богатство, друг,

Сопутствуют заслугам и страданьям!

1 сени. Здесь (как в главе Второй, I, 12) имеется в виду укрытие из деревьев (см. мой коммент. к главе Шестой, VII, 9).

Глава Седьмая

Эпиграф

Москва, Россіи дочь любима,

Гдѣ равную тебѣ сыскать?

Дмитріевъ.

Какъ не любить родной Москвы?

Баратынскій.

Гоненье на Москву! что значитъ видѣть свѣтъ!

Гдѣ жъ лучше?

Гдѣ насъ нѣтъ.

Грибоѣдовъ.

Первый эпиграф — из стихотворения Дмитриева «Освобождение Москвы» (1795), строки 11–12.

В начальных стихах величайшей русской оды — «Вольность» (написана в 1817 г.):

Беги, сокройся от очей,

Цитеры слабая царица!

— Пушкин несколько подражает никудышному произведению Дмитриева «Освобождение Москвы» (освобождение от Смутного времени, Польши и претендентов на трон в 1613 г., когда князь Дмитрий Пожарский одержал победу над литовцами и первый Романов был возведен на трон), строкам 3–4:

Не шумны петь хочу забавы,

Не сладости цитерских уз.

Стихотворение Дмитриева (162 ямбических четырехстопника с нерегулярной рифмовкой) отмечено, между прочим, самым труднопреодолимым столкновением согласных, известным в русской поэзии (строка 14):

Алмазный скиптр в твоих руках…

— «птрвтв»!

Второй эпиграф к главе Седьмой — из «Пиров» Баратынского (1821), строка 52 (см. коммент. к главе Третьей, XXX, 1).

Третий — из «Горя от ума» Грибоедова (закончено в 1824 г.), I, 7: язвительное замечание Софьи, парирование Чацкого (см. коммент. к главе Шестой, XI, 12).

По причинам, которые станут ясны в ходе комментирования этой главы, можно предположить, что Пушкин мог взять также и четвертый эпиграф — из поэмы Козлова «Княгиня Наталья <Борисовна> Долгорукая», ч. II, 4.

Москва видна…

Уже в очах Иван Великой,

Как шар, венец его горит…

«Иваном Великим» называют самую высокую в городе колокольню: «замечательная колокольня „Иван Великий“, возведенная в ломбардо-византийском стиле при Борисе Годунове в 1600 г., достигает высоты в 271 фут (с крестом — 318 футов) и имеет много колоколов, один из которых весит 64 ⅓ тонны» (князь Петр Кропоткин и Джон Томас Билби, Encyclopaedia Britannica, 11-е изд., Нью-Йорк, 1911).

I

Гонимы вешними лучами,

Съ окрестныхъ горъ уже снѣга

Сбѣжали мутными ручьями

4 На потопленные луга.

Улыбкой ясною природа

Сквозь сонъ встрѣчаетъ утро года;

Синѣя, блещутъ небеса.

8 Еще прозрачные, лѣса

Какъ будто пухомъ зеленѣютъ.

Пчела за данью полевой

Летитъ изъ кельи восковой.

12 Долины сохнутъ и пестрѣютъ;

Стада шумятъ, и соловей

Ужъ пѣлъ въ безмолвіи ночей.

1–3 вешними лучами… мутными ручьями. Литературная, не русская весна. Во многих модных в то время западноевропейских стихотворениях находим подобное. «Ручейки / Сбежали весной с заснеженных холмов» — из «Лаллы Рук» (1817) Мура: «Хорасанский пророк под покрывалом» (5-е изд., Лондон, 1817, с. 30), и более раннее: «Тающие снега бегут серовато-синими потоками» — из «Весны» Томсона, строка 16. Подлинный источник этого — Вергилий: ср. «Георгики», I, 43–44:

Vere novo gelidus canis montibus humor liquitur…

<Ранней весной, когда от седых вершин ледяная льется вода…

Пер. С. Шервинского>

— или подражания Вергилию: «По возвращении весны, когда с белых горных вершин начал стекать талый снег…».

4 На потопленные луга; II, 2 Весна, весна! пора любви! Любопытная перефразировка стихотворения Баратынского «Весна» (шесть четырехстопных строф с рифмовкой abbab; опубликовано впервые в декабре 1822 г. в «Полярной Звезде»), строки 5–10, 28–30:

Земля воздвиглась ото сна.

Утихли вьюги и метели,

Текут потоками снега;

Опять в горах трубят рога,

Опять зефиры налетели

На обновленные луга.

О, если б щедростью богов

Могла ко смертным возвратиться

Пора любви с порой цветов!

10 за данью полевой. Приносить с лугов должное, пошлину; взимать налог с лугов.

Ср.: Жан Антуан де Баиф (1532–89), «Приятное времяпрепровождение», кн. 1, «О весне», строфа IX:

Les ménagères avettes

………………………………

Voletant par les fleurettes

Pour cueillir ce qui leur duit.

<Хозяйственные пчелки

Летящие к цветочкам,

Чтобы собрать то, что должно>.

Это тоже идет от Вергилия, а не от непосредственного наблюдения.

11 кельи восковой. Общее место как в английской, так и во французской поэзии. См.: например, Гэй, «Сельские удовольствия, Георгики, посвящается г-ну Поупу» (1713), песнь I, строка 88: «[пчелы] наполняют сладостью восковые кельи», или Андре Шенье, «Элегии», I, (под ред. Уолтера; XVI, «Посмертное собрание сочинений», 1826), строка 33: «Sa cellule de cire» <«Ее восковая келья»>; имеется много других примеров.

В комментариях к «ЕО» Бродский (с. 253) притягивает кое-что из русского «фольклора», где упомянута маленькая келья с медом, явно принадлежащая перу какого-то не первой величины поэта начала девятнадцатого века, читавшего французских поэтов или их русских подражателей.

13 Стада шумят. Рогатый скот и овцы мычат и блеют.

II

Какъ грустно мнѣ твое явленье,

Весна, весна! пора любви!

Какое темное волненье

4 Въ моей душѣ, въ моей крови!

Съ какимъ тяжелымъ умиленьемъ

Я наслаждаюсь дуновеньемъ

Въ лице мнѣ вѣющей весны,

8 На лонѣ сельской тишины!

Или мнѣ чуждо наслажденье,

И все, что радуетъ, живитъ,

Все, что ликуетъ и блеститъ,

12 Наводитъ скуку и томленье

На душу мертвую давно,

И все ей кажется темно?

1 Можно установить ряд аналогий (возможно, случайных или восходящих к Шатобриану) между строфами II и III и Письмами XXII–XXIV в «Обермане» Сенанкура (например, конец XXII: «…окружающая жизнь его не касается, он живет в одиночестве, его нет в мире живущих»; и XXIV: «…то наслаждение меланхолией… Весна… Счастливая пора! Но как страшит она мою смятенную душу!» <пер. К. Хенкина>).

См. также фрагмент из «Замогильных записок» Шатобриана, глава о времени его пребывания в 1793 г. в Джерси, написанная в 1822 г. (под ред. Левелэ, ч. I, кн. X, гл. 3): «То, что восхищает в годы любовной жизни, становится в возрасте забвения, предметом страдания и сожаления. Не желают более возврата месяцев… прекрасного вечера в конце апреля… то, что вызывает потребность и желание счастья, вас убивает».

2 См. коммент. к главе Седьмой, I, 4.

3 темное. В других изданиях — «Какое томное волненье».

5 умиленьем (тв. пад.) Слово может быть точно передано только французским «attendrissement» <«растроганность», «умиление»>, по-английски же перевод этого слова ужасен. Его можно перефразировать как «чувствительное настроение», «мягкосердечность», «нежное чувство» и т. п. Оно относится к состраданию, как очарование к красоте, или глаза, подернутые влагой, к глазам, наполненным слезам. См. коммент. к главе Шестой, XIV, 9.

III

Или, не радуясь возврату

Погибшихъ осенью листовъ,

Мы помнимъ горькую утрату,

4 Внимая новый шумъ лѣсовъ;

Или, съ природой оживленной

Сближаемъ думою смущенной

Мы увяданье нашихъ лѣтъ,

8 Которымъ возрожденья нѣтъ?

Быть можетъ, въ мысли намъ приходитъ

Средь поэтическаго сна

Иная, старая весна,

12 И въ трепетъ сердце намъ приводитъ

Мечтой о дальней сторонѣ,

О чудной ночи, о лунѣ…..

См. мои коммент. в начале строфы II.

IV

Вотъ время: добрые лѣнивцы,

Эпикурейцы-мудрецы,

Вы, равнодушные счастливцы,

4 Вы, школы Левшина птенцы,

Вы, деревенскіе Пріамы,

И вы, чувствительныя дамы,

Весна въ деревню васъ зоветъ,

8 Пора тепла, цвѣтовъ, работъ,

Пора гуляній вдохновенныхъ

И соблазнительныхъ ночей.

Въ поля, друзья! скорѣй, скорѣй,

12 Въ каретахъ, тяжко нагруженныхъ,

На долгихъ иль на почтовыхъ

Тянитесь изъ заставъ градскихъ.

1 Вот время. Ср.: Томсон, «Зима» (1726), строки 33–35, 39:

…Тогда наступает время [прекрасная осень]

Тех, которых мудрость и очарование природы

Влекут прочь от развращенной толпы

………………………………………………………

И искать одинокого безмолвия в тихих прогулках.

1 добрые ленивцы. Фр. «bons paresseux». «Лень» — идиоматическое понятие того времени,