главы романа «в дружной встрече» никому из пяти участников заговора, повешенных 13 июля 1826 г. (см. мой коммент. к главе Пятой, V–VI, IX–X, о пушкинских рисунках); еще до того, как покинуть Петербург, он встречался с Рылеевым (оставаясь с ним в отношениях корректных, но не коротких), а мимолетное знакомство с Пестелем в Кишиневе состоялось раньше, чем Пушкин принялся за главу Первую. В числе декабристов, находившихся в то время «далече», т. е. на сибирской каторге и в ссылке, был близкий друг Пушкина Иван Пущин, возможно, слышавший из уст автора три с половиной главы в свой приезд в Михайловское 11 янв. 1825 г. Но в общем и целом мы должны считать всего лишь поэтическим преувеличением сцену чтения Пушкиным «ЕО» на собраниях декабристов прежде, чем он начал писать роман; не существует и доказательств того, что Пушкин прочел две первые главы «ЕО» в Одессе людям, с которыми он был едва знаком, таким как декабристы Николай Басаргин, князь Александр Барятинский и Матвей Муравьев-Апостол, посещавшим Одессу в 1823–24 гг. Нет смысла рассматривать и другие предположения такого же характера. Мы наверняка знаем, что только один декабрист действительно слышал в Одессе, как Пушкин читает из своего романа, во всяком случае, из главы Первой, и этим декабристом был князь Сергей Волконский (что касается жен декабристов, у нас есть основания считать, что Екатерина Орлова и Мария Раевская, в замужестве Волконская, были до некоторой степени знакомы с начальными строфами «ЕО»). Существует хранившееся в семейном кругу Волконских и не опирающееся на достоверные свидетельства предание, согласно которому Южное общество поручило Сергею Волконскому принять Пушкина, но, встретившись с поэтом в Одессе (предположительно в июне 1824 г.), он рассудил, что Пушкин для такого дела слишком несдержан на язык, слишком жизнелюбив по натуре, да и жизнь его слишком ценна. О том, что Волконский знал главу Первую в 1824 г., свидетельствует его письмо Пушкину 18 окт. 1824 г., — к этому времени поэт уже два месяца находился в Михайловском: «Любезный Александр Сергеевич, при отъезде моем из Одессы, я не думал, что не буду более иметь удовольствие, по возвращении моем с Кавказа, с вами видиться… Посылаю я вам письмо от Мельмота [Александра Раевского]… уведомляю вас о помолвке моей с Марию Николаевною Раевскою… P.S. …Извещаю вас, что я поместил по поручению отца величавого рогоносца [Александра Давыдова, матери которого принадлежала Каменка; брата декабриста Василия Давыдова] сына его в Царскосельский лицей». Эта характеристика хозяина Каменки — цитата из главы Первой, XII, 12.
Другие декабристы, которые, как утверждают, бывали в Одессе в 1823–24 гг., — В. Давыдов и, возможно, Пестель, но остается неясным, читал ли им Пушкин «ЕО».
*
Мне не удалось установить точный источник пушкинского эпиграфа, к которому восходят строки LI, 3–4. «Гулистан, или Царство роз» Саади вышел в свободном французском переводе Андре дю Рюэ (Париж, 1634), а сборник избранных отрывков и переложений из этой книги без имени составителя появился в Париже в 1765. Среди этих переложений я не нашел ничего подходящего; в библиотеке Пушкина имелся экземпляр точного французского перевода, который я не видел, — книги Н. Семеле «Gulistan, ou le Parterre-de-fleurs du Cheikh Moslih-eddin Sâdi de Chiraz» (Париж, 1834).
Всего ближе к искомым мною строкам стоит отрывок из длинной поэмы в десяти «дастанах» под названием «Bustan», или «Bostan», или же «Bashtan» («Благоухающий цветник» — более точный перевод заглавия, чем «Сад»), принадлежащей Саади, 1257: «Говорят, счастливый Джемшид велел выбить вот эти слова на камне над фонтаном: „Многие другие находили отдохновение у этих вод, а потом в мгновенье ока исчезали с лица земли. Доблестью своею они покорили мир, но не дано им было унести мир с собой в могилу; их более нет… после них не осталось ничего, кроме памяти восхищенной или осуждающей“».
Не знаю, как соединялись слова «фонтан», «другие», «исчезли», «более нет» в том французском переводе, который видел Пушкин. Были ль это фрагменты «Бустана», воссозданные по-французски Сильвестром де Саси в 1819 г., в его пояснениях к «Pandnamah» <«Свитку мудрости»>? Перевод, с которым работал я, сделан А. К. Барбье де Мейнаром и озаглавлен «Бустан, или Пастух» (Париж, 1880), с. 34.
В серии «Мудрость Востока» издан не имеющий никакой ценности «Бустан Саади», «переведенный» А. Хартом Эдвардсом на «литературный английский язык» (Лондон, 1911). В «главе IX» на с. 115 этого сочинения я обнаружил следующий пассаж, отдаленно напоминающий строки Пушкина: «Наши друзья покинули мир, и мы идем той же дорогой».
Наконец, Томашевский в своей книге «Пушкин» (1956, т. 1, с. 506, примеч.) отмечает, что у Мура в «Лалла-Рук» (в прозаическом вступлении к поэме «Рай и Пери») говорится: «…фонтан, на котором некая рука грубо начертала хорошо известные слова из Сада Сади: „Многие, как я, созерцали этот фонтан, но они ушли и глаза их закрыты навеки“», — в переводе Пишо это место передано: «Plusieurs ont vu, comme moi, cette fontaine: mais ils sont loin et leurs yeux sont fermés à jamais».
6 A ma, с которой… Восхитительная аллитерация «та — Татьяны».
Ср. схожий прием в «Путешествии Онегина», XVI, 10: «А там… татар».
Гофман в книге «Пушкин, психология творчества», с. 22, примеч., утверждает, что в беловой рукописи читается:
А те с которых… —
и справедливо доказывает, что, каковы бы ни были причины, побудившие Пушкина отдать предпочтение единственному числу в опубликованном тексте (думаю, они связаны с благозвучием), пустой тратой времени остаются попытки установить реальный исторический «прототип» Татьяны.
9–11 праздник жизни… Бокала полного вина. Вспоминаются прекрасные строки Андре Шенье в стихотворении, известном под заглавием «Молодая узница» (строки 25–30):
Mon bon voyage encore est si loin de sa fin!
Je pars, et des ormeaux qui bordent le chemin
J’ai passé les premiers à peine,
Au banquet de la vie à peine commencé,
Un instant seulement mes lèvres ont pressé
La coupe en mes mains encor pleine.
<Прекрасный, дальний путь еще мне предстоит,
И даль, в которую невольно всё манит,
Передо мной лишь развернулась;
На радостном пиру у жизни молодай
Устами жадными до чаши круговой
Я только-только что коснулась.
Пер. И. Козлова>.
(Ода, обращенная к Эме Франкето де Куаньи, герцогине де Флери; написана в тюрьме в 1794 г.; впервые напечатана в «La Décade philosophique» 20 нивоза года III, т. е. 10 янв. 1795 г., если я правильно сделал пересчет, а затем появилась в «Almanach des Muses» на 1796 г.).
11 В беловой рукописи вместо «Бокала полного вина» стоит гораздо более выразительное «Бокалов яркого вина». Под этой последней строфой поставлена дата «Болдино сент. [1830] 25 3 ¼ [пополудни?]» В конце отдельного издания (1832) значится: «Конец осьмой и последней главы».
Примечания к «Евгению Онегину»
Примечания к «Евгению Онегину». — Пушкинские сорок четыре примечания в последних изданиях романа (1833, 1837) идут непосредственно после главы Восьмой. Они не имеют структурного значения. Отбор их случаен, они не разъясняют текста. Но они принадлежат Пушкину и потому имеют отношение к произведению.
Отрывки из Путешествия Онегина
Предисловие Пушкина
Послѣдняя Глава Евгенія Онѣгина издана была особо, съ слѣдующимъ предисловіемъ:
«Пропущенныя строфы подавали неоднократно поводъ къ порицанію и насмѣшкамъ (впрочемъ весьма справедливымъ и остроумнымъ). Авторъ чистосердечно признается, что онъ выпустилъ изъ своего романа цѣлую Главу, въ коей описано было путешествіе Онѣгина по Россіи. Отъ него зависѣло означить сію выпущенную Главу точками или цифромъ; но въ избѣжаніе соблазна, рѣшился онъ лучше выставить, вмѣсто девятаго нумера, осьмой надъ послѣдней Главою Евгенія Онѣгина, и пожертвовать одною изъ окончательныхъ строфъ:
Я девять пѣсенъ написалъ;
На берегъ радостный выноситъ
4 Мою ладью девятый валъ —
Хвала вамъ, девяти Каменамъ, и проч.»
П. А. Катенинъ (коему прекрасный поэтическій талантъ не мѣшаетъ быть и тонкимъ критикомъ) замѣтилъ намъ, что сіе исключеніе, можетъ быть и выгодное для читателей, вредитъ однако жъ плану цѣлаго сочиненія; ибо чрезъ то переходъ отъ Татьяны, уѣздной барышни, къ Татьянѣ, знатной дамѣ, становится слишкомъ неожиданнымъ и необъясненнымъ. — Замѣчаніе, обличающее опытнаго художника. Авторъ самъ чувствовалъ справедливость онаго, но рѣшился выпустить эту Главу по причинамъ, важнымъ для него, а не для публики. Нѣкоторые отрывки были напечатаны; мы здѣсь ихъ помѣщаемъ, присовокупивъ къ нимъ еще нѣсколько строфъ.
Сразу после сорока четырех примечаний в полных изданиях романа в 1833 и 1837 гг. Пушкин сделал добавление под названием «Отрывки из Путешествия Онегина», куда он вставил первые пять строк строфы, исключенной из окончательного текста Восьмой главы, а также строфы и фрагменты строф, описывающих странствия Онегина по России, упомянутые в главе Восьмой, XIII.
Глава Восьмая, XLVIIIа. 1 Пора: перо покоя просит. Возникает вопрос: была ли эта строфа действительно завершена или Пушкин дошел до пятой строки и остановился, потому что трудно было найти рифму к «Каменам», дат. пад. мн. ч. от «Камена» (имя одной из римских водяных нимф, нимф ручья, отождествляемых с греческими музами). «Изменам? Переменам? Коленам?»
Интонация первой строки явно созвучна концовке «пора» строфы XLVIII, 14 «Пора… покоя просит» — любопытная перекличка со стихотворением, обращенным к жене («Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит»), написанным приблизительно пять лет спустя (см. также после коммент. к строфе XXXII и коммент. к главе Восьмой: Письмо Онегина, 20–21). «Покой» включает в себя понятия — «спокойствие», «легкость», «непринужденность», «отдых», «умиротворенность», «безмятежность», «тишина».
Катенин. В «Воспоминаниях о Пушкине»[86] Катенин описывает встречу с поэтом 18 июля 1832 г. в поместье на Петергофской дороге, недалеко от С.-Петербурга, и разговор о «ЕО», последняя глава которого была незадолго до того опубликована: «Тут же заметил я ему пропуск [ „Путешествия Онегина“] и угадал, что в нем [в этих строфах] заключалось подражание Чайльд-Гарольду, вероятно, потому осужденное, что низшее достоинство мест и предметов не позволяло ему сравниться с Байроновым образцом. Не говоря мне ни слова, Пушкин поместил сказанное мною в примечании» [к полным изданиям].
Катенин делает здесь любопытную ошибку. Пушкин упоминает отнюдь не это нелепое замечание о «низшем достоинстве мест и предметов», а другое, несколько менее тривиальное. Уважение нашего поэта к Катенину необъяснимо.
Отрывки (в том числе и исключенные строфы)
Первоначально в 1827 г., когда были созданы лишь строфы об Одессе (они написаны в 1825 г.), наш поэт намеревался ввести путешествие Онегина в главу Седьмую: над ней он работал в то время. В строфе (ныне XXV и др. нашей главы Седьмой), которая должна была последовать за XXIV, он намеревался оставить Татьяну, предающейся раздумьям над книгами Онегина, и повернуть ход событий в другом направлении:
Убив неопытного друга
Томленье [сельского] досуга
Не мог Оне<гин> [перенесть]
[Решился он в кибитку сесть] —
[Раздался] колокольчик звучный,
Ямщик удалый засвистал,
И наш Онегин поскакал
[Искать отраду жизни] скучной —
По отдаленным сторонам,
Куда не зная
